Союзник (СИ) - Таволга Соня. Страница 61

— Кому ты хочешь написать? — спросила я, отплевываясь от ее волос.

— Отцу, — ответила она. — Хочу написать, чтобы он не грустил.

Я ссадила ее со своих коленей.

— Неси расческу и заколки, — велела я. — Сначала причесываться, потом писать.

Она умчалась, как детеныш дикой лани, а я позвала колокольчиком Анреса, и попросила его отправить мой конверт. Он заодно задернул шторы, зажег свечи, и подбросил поленьев в камин.

— Господин Гренэлис собирает всех в лаборатории в восемь часов, — сообщил он деликатно-приглушенно, дабы громким голосом не вклиниваться в мою атмосферу. — Он хочет о чем-то поговорить.

— Всех? — переспросила я недоверчиво.

— Кроме Лиенны и слуг.

Я кивнула ему, благодаря за сообщение, и он удалился тонкой поступью человека, считающего, что его призвание в том, чтобы быть удобным.

Ровно в восемь мы с кеттаром спустились в подвал, где у запечатанной двери уже стоял Анрес. Внутри лаборатория имела классическое состояние — хорошо освещенное и захламленное, а запах озона пропитал в ней каждый сантиметр. В конусе из двенадцати кристаллов на штырях и одного на потолке, и лучей, соединяющих их, на воздушном потоке лежал Риель, и его единственный глаз был закрыт. Кеттар сделал быстрое движение над его головой, и глаз открылся. На мгновение в нем вспыхнул испуг, но сразу погас. Подвигавшись в глазнице, он наткнулся на меня, и стал удрученным, прибитым и злым. Риель ненавидел, когда я приходила в лабораторию — ему нестерпима была мысль, что я вижу его таким. Я привыкла к его виду, оторопь уже не брала меня, не беспокоили кошмарные сны. Меня непросто испугать, а удерживать в страхе еще сложнее.

Тело Риеля представляло собой продольную половину. Будто по центру проведена черта, и все, что справа от черты, выглядит нормальным человеком, а все, что слева — полностью удалено, заменено бесформенным скоплением серого тумана. Другую часть кеттар хранил за ширмой, и в ней тоже поддерживал жизнь, намереваясь каждую из частей дорастить до целого, и сделать из моего любимого двух близнецов. Правда, сознание осталось справа, поэтому над разумом левого близнеца ему еще предстояло поразмыслить.

Я вошла в конус, и поцеловала половину сомкнутых губ, зная, что Риель все равно ничего не почувствует. Он демонстративно отвел от меня взор, дабы я не допускала надежды, что мое присутствие ему хоть сколько-нибудь в радость. Дурачок. Даже если он примет вид хвоста крокодила, я не стану любить его меньше.

Кеттар в возбуждении метался вокруг конуса, проверяя кристаллы, туман и плоть; его радостная расторможенность походила на опьянение. Белая шелковая рубашка для выхода вместо рабочей льняной намекала на то, что он пришел не трудиться, а просто в гости. Покончив с суетой, он плюхнулся на стул неподалеку, и весело сообщил:

— Твой братец — тюфяк!

Риель попытался достать до него взглядом, но глазные мышцы обеспечивали слишком ограниченный обзор.

— Канцлер сделал Альтее несколько весьма выгодных для себя предложений, и она решительно отвергла их все. Райлан не имеет на нее никакого влияния. Мы ошиблись в выборе мужа для нее.

— Может быть, мы ошиблись в Альтее, — ответил Риель. — Она оказалась не такой управляемой, как мы полагали.

Его ответ прозвучал не так мрачно и тускло, как я могла ожидать. Кеттар заговорил с ним, «ловушка» среагировала на голос, впрыснув в кровь магическое удовольствие. Я знала, что это всего лишь чары, и все же поцарапалась мыслью, что присутствие кеттара для Риеля приятнее, чем мое.

Нечеткий и неритмичный стук трости на лестнице вызвал во мне легкий стыд. Шеил плохо ходил, еще хуже видел, и было бы уместно помочь ему добраться сюда из спальни, но почему-то никто, даже Анрес, не подумал об этом. Написав письмо, мы с Лин выучили его наизусть, чтобы она могла «зачитать» его отцу. Сам он точно не разобрал бы корявые буквы, намалеванные неумелой детской рукой. Молча доковыляв до угла, он уселся в старое кресло, и углубился в созерцании пустоты перед собой. В таком состоянии — созерцая пустоту — он проводил почти все время, свободное от лабораторной работы, и порой я не слышала от него ни слова за целую неделю. Он немного разговаривал с дочерью и кеттаром, а со мной — почти никогда. Кеттар внимательно отследил его путь от двери до кресла, затем посмотрел на меня, и энергично спросил:

— Как думаешь, сколько мне лет?

Вопрос прозвучал довольно нежданно.

— Я вообще об этом не думаю, — ответила я честно.

Он усмехнулся, а я предположила:

— Тридцать восемь?

— Сто семьдесят четыре, — сразу поправил он, усаживаясь удобнее, наталкивая на понимание, что грядет долгий рассказ. — Кто-нибудь вообще задавался вопросом, кто такие кеттары, и откуда они берутся? Ведь это не сословие, не вид магов. Мои родители были простолюдинами, и сам я родился простолюдином в далекой заокеанской стране. В этой стране свободными и полноценными считались лишь маги, простой люд они держали в рабстве. Я родился рабом, принадлежащим семье целителей. О, тогда их почитали даже больше, чем сейчас. Мои хозяева были полубогами! Я любовался ими с детства — их прекрасными одеждами, светлыми мудрыми лицами, и, главное, их работой. Грациозными жестами, отточенными движениями ловких пальцев, и тем, как больные, раненые, слабые, страдающие люди преображались, как их мучения отступали, увядшая жизнь снова цвела. Смешно, конечно, но в детстве я мечтал быть целителем.

— Почему смешно? — спросил Риель в паузу.

Кеттар расхохотался.

— Наверное, потому, что я был простолюдином и рабом, — ответил он. — Вот ты, золотой мальчик из Первого рода, о чем мечтал в детстве?

Риель оживал с каждым словом, слетавшим с вампирских уст.

— О том, чтобы у меня начало получаться хоть что-то, — ответил он спокойно. — Я был поразительно бездарным и неуклюжим. Когда я упражнялся в заклинаниях, люди отходили подальше, боясь, что я покалечу их. И они боялись не зря.

Кеттар повернулся к старому креслу в углу.

— Шеил, а ты о чем мечтал?

Тщетно подождав ответа, он чуть потускнел, и повернулся ко мне.

— А ты, Джани?

Мне не пришлось раздумывать.

— Я планировала стать самым влиятельным человеком среди своего сословия — офицером, к которому высочайшие лорды и королевские маги обращаются за советом.

Кеттар взглянул на меня с прищуром улыбки — едва ли не впервые одарив теплом и даже уважением.

— И все же я был амбициознее, — сообщил он, подбрасывая карандаш в воздух, ловя его, и зажимая в ладони. — Или просто безумнее. Я наблюдал за хозяевами, пытался повторять их движения, их заклинания. Забирался в их библиотеку, копался в книгах, в которых не понимал даже картинки. Несколько раз меня ловили там, и избивали до полусмерти. Еще бы, паршивый раб хватает драгоценные тома грязными ручонками! Если бы сейчас какая-то неотесанная бестолочь полезла в мои книги и дневники, я бы тоже рассвирепел. Тогда я был просто мелким паршивцем, забывающим о работе по дому из-за глупостей в голове, но, когда я повзрослел, произошло кое-что потрясающее. Хозяйская дочка — молодая целительница — положила на меня глаз. Я думал, что она просто хочет развлечений, симпатичную живую игрушку для забав. Но чудо в том, что она на самом деле полюбила меня — по-настоящему, как человека и мужчину. А я полюбил ее. Она была такая воздушная, чувственная, золотистая, звонкая… Прошло почти полтора века, а я помню ее, как будто мы встречались в прошлое воскресенье. Ее звали Селена, и, конечно, она тоже была безумной. Потому что нормальная девушка благородных кровей не будет связываться с рабом, и, тем более, не будет пытаться слепить из него что-то другое…

Он замолчал, потерявшись в воспоминаниях, и никто не торопил его, не врезался в тишину. Анрес таился в нише, образованной двумя массивными шкафами, Риель с благодушием смотрел в потолок, Шеил блуждал в ментальных далях, и вряд ли слушал рассказ кеттара.

— У целительского сословия, как и у прочих, есть своя школа, — продолжил кеттар, — и набор их заклинаний, хоть и очень велик, но все же ограничен. А Селена хотела большего. Она была исследовательницей, как я теперь. Она изучала себя, свои способности, изучала свойства живой материи, проводила эксперименты. И я вызвался быть ее подопытным. Она рьяно отказывалась, но я был настойчив. Я всегда, с самого рождения был чрезвычайно настойчив! Моя госпожа сдалась. Она начала проводить свои эксперименты на мне. Сначала очень осторожно, а потом все больше и больше входя во вкус. Она была увлечена, пленена, растворена в работе. Глаза горели, как факелы, улыбающиеся губы шептали что-то неразличимое, нежные щеки цвели румянцем. Как же она была прекрасна! Я был влюблен в нее, как в музу, как в божество. Несколько лет она занималась мной, и это было счастливое время. Порой было тяжело и страшно, но это было счастливое время, потому что я, наконец, участвовал в чем-то значительном и достойном. Я сам много значил для этой восхитительной, талантливой, смелой женщины, и в чем-то был достойным ее. И вот, спустя три года после начала нашей общей работы, что-то произошло. Она держала меня за руки, просто легонько касалась ладоней, и вдруг спросила «что ты делаешь?». Я растерялся, потому что абсолютно ничего не делал. Она встревожено покачала головой, и сообщила, что теряет силы. Просто чувствует, что они уходят из нее. Она хотела отпустить мои руки, и не смогла, будто бы я держал ее, хотя я не думал держать. Мы перепугались до беспамятства. Я очень хотел, чтобы это прекратилось, чтобы она не тревожилась больше, не теряла силы. Отчаянно хотел, мысленно просил ее об этом, будто пытаясь подать сигнал. И это прекратилось. Она расцепила наши руки, отошла от меня, а я рухнул на пол, и пробыл без сознания пару дней. Ни одно из целительских заклинаний Селены не смогло разбудить меня, а, очнувшись, я почувствовал себя странно. Жар в груди, горячие всплески, покалывание в кончиках пальцев — эти естественные для магика ощущения были мне незнакомы. Позже, когда я остался в комнате один, я сделал кое-что нелепое, эгоистичное и отвратительное, за что стыдил и корил себя со всей своей свежей юношеской неиспорченностью. Я взял нож для бумаг, и поранил лапку домашней обезьянке. А потом сложил из пальцев давно изученную фигуру, будто применяя заклинание, и (о, диво!) залечил порез. Та крошечная царапинка на обезьяньей лапе, из-за которой я чувствовал себя живодером, садистом и выродком, исчезла без следа. Тот восторг, который я испытал, не описать словами, поэтому я не буду пытаться его описывать. Я поведаю вам, друзья, о том, как попытался повторить фокус при Селене, и потерпел фиаско. Ту досаду, что я испытал, тоже не передать словами. Позже, спустя день или два, меня посетила догадка. Вероятно, тех сил, что я получил от Селены, недостаточно для двух заклинаний подряд, и я просто обязан подключиться к ней снова. Она вновь сопротивлялась, памятуя о своих неприятных и пугающих переживаниях, а я вновь был чрезвычайно настойчив, и она сдалась. Сейчас, будучи опытным кеттаром, я умею пить своих доноров бережно, не причиняя дискомфорта, тогда же я был неумел и неотесан, и хлебал энергию варварски. Селена слабела от моих касаний, а я… начал жить заново. В том чуде, которое произошло со мной, я переродился, я как будто отрастил себе еще одну — не рабскую и примитивную — а крылатую и многообещающую душу.