Last secret (СИ) - Джиллиан Алекс. Страница 12

Прижимаюсь щекой к пушистой кофточке Эсми, чувствуя поднимающееся внутри волнение. Нейтон запрокидывает голову, прежде, чем сесть в машину и поднимает руку. Я тепло улыбаюсь ему, ощущая, как невольно краснеют щеки. Два часа до рассвета мы провели очень нескромно и горячо. И, надо признать, Нейт не выглядит не выспавшимся. Напротив, бодрым, полным сил и довольным собой.

— Твой папочка самый лучший, — шепчу я в избытке нежных чувств, когда машина скрывается из виду. Отпускаю Эсмеральду на пол.

— Ты опять все перепутала, мам, — смеется девочка, качая хорошенькой головкой. Темные кудряшки задорно подпрыгивают вверх и опадают на пухлые детские плечики.

— И что же я перепутала, Эсми? — с улыбкой спрашиваю я, поправляя юбку на дочке.

— Это секрет, мамочка, — она делает забавную гримаску и бежит к Анне, которая только что зашла в гостиную.

— Стой, Эсми. Объясни, что ты опять придумала? — с тревогой спрашиваю я, заставляя себя вежливо улыбнуться няне Эсмеральды.

— Мне срочно нужно покормить Бу, — сообщает девочка, скрываясь из поля зрения.

— Бу? — вскинув брови, спрашивает Анна Мартел, вопросительно глядя на меня. Мы наняли ее, когда дочери исполнился год. Я бы и сама справилась, но Нейт хотел, чтобы мы иногда проводили время вместе. Вне дома.

— Она снова начинает придумывать. Хотя доктор говорит, что это нормальное явление для четырехлетнего ребенка, я все равно волнуюсь.

— Джина, Эсмеральда — очаровательная, умная девочка, которая развивается для своих лет очень стремительно. Оставь ей мир фантазий хотя бы до школы. Это совершенно естественно.

— Ты правда так думаешь? — с надеждой смотрю на высокую и статную Анну со смуглой кожей, черными, как ночь глазами и шоколадного оттенка волосами. Анна Мартел имеет психологическое и педагогическое образование и няней работает уже лет семь. Опыт у нее более, чем достаточный для того, чтобы я могла с ней советоваться.

— Я уверена, — мягко заверяет она.

[Итан.]

— Не понимаю, чем я могу тебе помочь, Хемптон, — Мак закидывает длинные ноги на стол, закуривая сигарету. Она не ожидала моего визита, и не удосужилась одеться, когда я пришел. Стараюсь игнорировать полуголую сексуальную девушку в нижнем белье, прозрачном в самых интимных местах, отвлекаясь на небольшой кавардак в гостиной. Разбросанные по полу вещи, пустые бокалы на столе, переполненная пепельница говорят о том, что девушка явно провела бурную ночь и не одна. Ее право. Мы все тут не обременены нравственностью.

— Брось, Кайла, ты все прекрасно понимаешь, — я кладу на ее колени утренний выпуск газеты, где на первой странице красуется фотография Нейтона Белла, выдвинувшего свою кандидатуру на пост мэра Кливленда. Типичный американский молодой красавчик в обнимку со своей супругой. Какое-то время огненно-рыжая Мак и я смотрим на лицо его жены — Реджины Бэлл. Сдержанная улыбка, идеальная прическа и стильное строгое платье с высоким глухим воротом и длинными рукавами. На публике она никогда не сможет позволить себе декольте. Кайла глубоко затягивается, поднимая на меня глаза, и медленно выдыхает дым неровными серыми кольцами.

— Я вижу, что это Кальмия. Что дальше? — спрашивает Мак, стряхивая пепел прямо на стол. Ее взгляд с пристальным любопытством наблюдает за мной. Я часто задаюсь вопросом. А сколько ей лет? Идеальная красавица без единого изъяна. Выглядит умопомрачительно даже с всклоченными после бурной ночи волосами. И кажется совсем юной, если бы не этот взгляд.

— Он — ее задание, не так ли? — задаю я другой вопрос, волнующий меня гораздо больше с той минуты, как утром я глянул на заголовки газет.

— Серьезно? Пять лет? И родила она ему ради задания? — кривая усмешка скривила губы девушки. Она передернула хрупкими плечами, откидывая за спину длинную копну рыжих волос, раздраженно глядя на мое вытянувшееся лицо. — Господи, Итан, не смотри так, словно я тебе тайну века открыла.

— Я действительно ничего не знал, — сделав небольшую паузу и проглотив образовавшийся в груди комок, произношу немного хрипло. — Я год назад только из Майами вернулся.

— И мы все в недоумении какого черта ты вернулся. Почему тебе не жилось нормально? Ты не один. Тебе есть для кого жить.

— У каждого есть своя жизнь за стенами Розариума, — возразил я раздраженно.

— Нет, — резко бросила Мак, туша окурок в пепельнице, и убирая ноги со стола. — Розариум — моя жизнь. Рэнделл и его задания — моя жизнь. Но если бы я начала сомневаться и ушла, то никогда бы не вернулась.

— Он забрал у меня то, что мне было дороже его долбаных идей.

— Так какого черта ты вернулся, Итан? Задай себе вопрос. И ответь. Ты такой же, как мы все. Тебе нужен поводок. Ты не мыслишь жизни без ошейника Перриша. Все теряет смысл, даже если ты его ненавидишь, презираешь или боишься. Он дает тебе ощущение власти, игры с мнимо-твоими правилами. Это как наркотик, Итан. Мы все на нем сидим с тех пор, как получили первый в своей жизни конверт.

— Ты сумасшедшая, — я качаю головой, яростно стискивая зубы. Частично я согласен. Я ненавижу Перриша, но понимаю, что теряю почву под ногами, когда не… О, черт, почему я не могу избавиться от желания понять, наконец, что внутри у этого ублюдка, вскрыть его череп и рассмотреть его мозги с детальным интересом, поковыряться в извилинах, чтобы перенять все, что он делает с нами. Если я узнаю Секрет, то у него не будет Власти надо мной. Я хочу уничтожить его точно так же, как он сначала спас, а потом раздавил меня, показав, что я лишь его инструмент, предназначенный для работы, лишенный собственной воли и чувств. Мы клоуны на арене его цирка, необходимые для того чтобы развлекать того, кто стоит за ширмой и наблюдает за представлением. И когда опускается занавес, он никогда не бывает удовлетворен. НЕ смешно! Скучно! Предсказуемо!

И я хочу понять, как он это делает. Четыре года, что я провел в Майами меня ломало, меня сотрясал гнев, я просыпался в холодном поту, ощущая горло Перриша под своими руками. Я душил его снова и снова, а потом... Однажды я это сделаю, Рэнделл Перриш. Когда ты будешь на пике успеха, я заставлю тебя упасть, ты не умрешь своей смертью. Это я тебе гарантирую.

— Мы все сумасшедшие, Итан, — горько отвечает мне Мак, закуривая очередную сигарету. Она опускает голову вниз и волосы падают на ее лицо. — Это то, что позволяет другому сумасшедшему держать нас на привязи. Но раз именно так мы сохраняем разум, нам стоит держаться вместе. Это моя терапия, мать твою. Понимаешь?

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, чувствуя, что Мак на грани срыва. У каждого из нас своя трагедия. Своя боль. Мы не просто так тут оказались. Нас выплюнула жизнь, а Перриш подобрал, отмыл и сделал своими идеальными солдатами.

— Какое это имеет значение? Двадцать шесть, — улыбается мне сквозь сизую пелену дыма. — Мне кажется, что сорок. Я умирала слишком часто, чтобы мне было всего двадцать шесть.

— То же самое, Мак. Но я не умирал. Я терял тех, кого люблю.

— А у меня никогда не было тех, кого я люблю, Итан. Я выросла в приемной многодетной семье, где меня использовали как рабочую силу днем, и как шлюху ночью. Знаешь, как Рэнделл вышел на меня?

— Понятия не имею, — качаю я головой. Мне сложно слушать чужие трагедии. Мне хватает собственной боли и ярости, и слепого гнева, который круглосуточно живет во мне, не зная освобождения.

— Они били меня. Били часто. Так, что я дважды оказывалась на реанимационном столе с пробитой головой. Меня бы убили, понимаешь? Я никому не была нужна. Никто не писал заявления. Я боялась свою семейку, как огня, и молчала, говорила, что упала, что свалилась с лестницы, что напилась на вечеринке и меня побили неизвестные. Свидетелей, разумеется, никогда не было. Один из врачей… — она осеклась, закусив губу, словно продолжать ей было сложно. — Один из врачей, молодой хирург. Он понял, но я брала вину на себя, и сделать ничего было нельзя. Видимо, он был как-то связан с Перришем. Может быть, был должен ему. Рэнделл забрал меня из больницы. И, знаешь, если сравнивать то, кем я была в семье, где меня убивали и насиловали, и то, кого сотворил из меня Перриш, то в моих глазах он однозначно почти Бог.