Вырванные Страницы из Путевого Журнала (ЛП) - Ли Эдвард. Страница 5

— Иногда звезды… Это судьба выбирает нас.

Странные слова разбудили меня.

— Что вы имеете в виду, мисс?

— О, знаете, мистер. Кажется, она выбрала сегодня вас. Как радиоантенна, да?

— Или громоотвод? — не подумав, прохрипел я.

Она повернулась, улыбнулась мне и кивнула, но потом её улыбка стала дьявольской.

— Те трое, они все еще на озере, рыбачат. Я собираюсь трахнуть их всех еще раз за бесплатный рыбный ужин, то есть, если в их Хэмптонских писуликах осталось что-то, чтобы трахнуть меня. Надеюсь, что предыдущая ебля оставила им немного сил для следующей.

Я сглотнул от этого комментария.

— Птичка должна делать то, что она должна делать в эти тяжелые времена, да? Домашние гусыни — редкость сейчас, как дерьмо деревянной лошадки, — и она захихикала, как стая грызунов.

Странность момента наполнила мою голову гулом. Ее поза так привлекла мое внимание, что часть меня испугалась, как будто дух какого-то другого существа переселился в сосуд ее плоти. Мой взгляд застыл в оцепенении, когда она нагло провела руками вверх по толстому животу, затем погладила свою грудь; и через мгновение она действительно задрала свой сарафан над грудью, чтобы показать мне все. И все же, именно ухмылка пригвоздила меня к стулу.

— Он часто выбирает меня, — ее слова, казались кудахтаньем, — но сегодня он определенно выбрал тебя. Пальцы одной руки сжимали сосок, плотный, как соска младенца; другая рука неторопливо перебирала мех между её ног.

Я поежился.

— Право же, мисс, вы причиняете мне немало неудобств…

— О, я уверена в этом, дорогуша. Ты мне очень понравился, скромняга, это доказывает, что ты не бандит, — и она рассмеялась. — Я видела тебя сегодня — ты прятался за кустами у озера. Тебе ведь понравилось, что ты увидел, не так ли?

В следующий миг мое лицо покраснело.

— О, да, дорогуша, я видела, как ты смотрел, как эти три подонка трахают меня, в том числе и в задницу, и как один из них воткнул в меня удочку, и тебе понравилось то, что ты увидел, не так ли?

Хоть убейте, но я не мог ей ответить, и я мог только надеяться, что не вся ее рука исчезла в ее же лоне. Нет, это было только мое воображение, измученное странностью момента…

Она прекратила самоистязание и поправила свое поношенное платье. Шевелился ли ее большой, натянутый живот, когда я смотрел? Было слышно какой-то слабый звук, похожий на ветер.

— Я надеялась, что ты присоединишься, — сказала она, поворачиваясь ко мне спиной и снова смотря в тусклое окно. — Ты высокий и красивый. О, да, настоящий софист. Но, потом ты будешь дрочить, думая обо мне. И если ты думаешь, что дрочка на мысли о беременной женщине — это извращение… подожди до вечера…

Несмотря на тепло, я вздрогнул от холода.

— Сегодняшнего вечера? — спросил я умоляюще.

Но она уже вышла из захудалого кабинета и пересекла дорогу, ведущую к озеру.

О, Боже.

Неужели ее коснулось какое-то предчувствие? Она говорила так, словно меня ждало что-то мрачное, а что касается ее? Я почувствовал отвращение к своему неудобному, но несомненному возбуждению.

Как это эксцентрично: эта органическая машина, называемая человеческим мозгом, чьи нейротрансмиттеры и гормональное зелье держат хозяина в противоречии с самим собой. Ночь была слишком странной, тошнотворной. Тогда я подумал о беспомощной погоне де Квинси [6] за «драконом», ибо именно сквозь пелену этого наркотика он, несомненно, размышлял о каком-то другом мире гиперреальности, служившем пищей для его искусства; и о бродячих духах, которые взывали к его нищенской кончине, но чьи духи показывали ему его истинную музу, которая живет вечно, в то время как он сам превратился в прах. Что же мне оставалось делать? Язвительному, ворчливому, лицемерному фанатику. Я не мог чувствовать себя ещё более опустошенным. Желание в паху напряглось, порождая стыд и отвращение к самому себе. Чтобы отвлечься, я выглянул в окно. Не было никаких признаков того, что она вернулась к своим поклонникам-реднекам, чтобы удовлетворить свои первобытные потребности. Хотя при дневном свете лес выглядел ярким и роскошным, теперь он казался первобытным, заросшим и искривленным. Сумерки, пробивающиеся сквозь тьму более тягостной глубины, казалось, невозможно было разглядеть в унылом деревянном здании. Я чуть не вскрикнул от внезапного грохота позади меня. Там вспыхнул свет.

— Не нужно сидеть в ентой чертовой темноте, — усмехнулся механик Нейт.

Он вошел через заднюю дверь.

— О, вы напугали меня, — запнулся я.

Мужчина сделал глоток из бутылки.

— Шо вы всё время пишете в ентой книге? Вы писатель?

— Я просто веду дневник моих путешествий, — ответил я, давно научившись никогда не раскрывать свою неуловимую профессию. — Кажется, уже поздно, — заметил я, — но на самом деле это не так. Время — чуть больше восьми.

Он махнул рукой.

— Ой, да шо нам время? Если вы спросите меня, то я скажу, шо ещё очень мало времени. И я чертовски хотел бы, шоб сегодня вечером было чем заняться.

Ругательства раздражали меня.

— Хорошая книга — отличное средство от скуки, — сказал я. — Вы когда-нибудь читали…

— Не, енто не оччень весело, да и у каво есть на енто деньги, а? — а потом он громко расхохотался, хотя я не нашел в его словах ничего смешного.

Затем, однако, почти в унисон мы оба напряглись при звуке длинного деревянного скрипа, как от тяжелой ноги, ступившей на крыльцо снаружи. Мне показалось, что высокая тень начала изгибаться, как лихорадочная галлюцинация. Что-то огромное начало вырисовывается в лунном свете прямо за сетчатой дверью.

— Господи Иисусе! — воскликнул Нейт себе под нос. — Хто, черт возьми…

В нашу обитель бесшумно вошел человек, почти согнувшийся пополам: человек в одежде, сделанной из материала, похожего на брезент палатки, и, кроме всего прочего, он был в фуражке посыльного. Он вошел, согнувшись из-за шокирующей аномалии физического роста; даже внутри он не мог стоять прямо. У меня не было никаких сомнений, что его рост должен быть по крайней мере выше 7 футов [7].

Бусинки, чрезмерно круглых глаз, казалось, щурились прямо из головы, которая казалась слишком маленькой, почти сморщенной. Эти глаза были обращены к Нейту.

— Вечер добрый, сэр. Я прошу прощения и отпущения грехов за любое вторжение, которым я мог бы вас обременить, — произнес он на самом странном древнем диалекте. — Могу ли я поинтересоваться, кто здесь хозяин?

Нейт почесал голову при виде огромного сутулого человека.

— Я управляю заведением, если ты енто имеешь в виду, и… святые угодники, приятель! Никогда в жизни не видел никого выше тебя!

— Бывают гораздо выше, чем я, добрый сэр, вы ещё никогда прежде не видели таких, да? — под мышкой у него было зажато несколько бумажных трубок, и одну из них он развернул одним взмахом огромной руки. — Я прошу вашего разрешения повесить это объявление на окне в обмен, замечу, на бесплатный вход для вас.

Это был плакат с замысловатой иллюстрацией, озаглавленной:

— Ну, пощекачи мою палку, карнавал! — в восторге взревел Нейт. — Ентот самый, шо был тута в прошлом году?

— Действительно, сэр, он самый.

— У меня никогда не было вазможности сходить из-за работы, но пара друганов сказали мне, шо енто было охренительнейше! Вы дадите мне халявные билеты и повесите енто на окне?

Высокий мужчина благоговейно кивнул и передал механику пачку билетов.

— Такое великодушие щедро вознаграждается, добрый сэр, и я постесняюсь задерживать вас больше, пользуясь вашей доброй натурой. Bы можете положиться на мое слово истинного джентльмена, что странствующее шоу О'Слонесси будет самым прекрасным, самым совершенным и самым поразительным из всех, какие вы когда-либо могли видеть, — и затем человек повесил плакат за окном так, чтобы он был виден отовсюду.