Рассказы - Иган Грег. Страница 165

— И что дальше?

— Первые слушания состоятся только через семь месяцев, — ответила Джина. — Мы этого ожидали, и времени на подготовку у нас предостаточно. Нашей целью, разумеется, будет досрочный отказ в иске, но обещать ничего нельзя.

— Ясно. — Адам замешкался. — Но ведь они могут забрать не только дом? Эстонские счета..?

— Открытие счетов по месту вашего цифрового пребывания отчасти упрощает дело, но отнюдь не лишает суд доступа к этим деньгам.

— Само собой.

Когда они повесили трубку, Адам принялся ходить по кабинету. Неужели защита последней воли старика может оказаться настолько сложным делом? Он даже не знал наверняка, какие сдерживающие факторы могли помешать юристам затянуть подобное разбирательство насколько им того захочется. Может быть директор одного из субъектов, от которых зависел Адам, не только имел возможность, но и был обязан обуздать адвокатов, если бы те занялись очевидной растратой его финансов. И даже если Эстония оказалась достаточно любезной, чтобы с определенными оговорками счесть его полноценной личностью, у него все равно не было возможности их уволить или принудить к выполнению своих распоряжений.

Старик верил, что обеспечил ему безбедное существование, однако машинерия, призванная поддерживать его существование, лишь заставляла Адама чувствовать себя запертым в ловушке. Что, если бы он просто отказался от дома и ушел? Если бы он обналичил свои долларовые и евро-счета, обратив их в некую комбинацию блокчейновых валют прежде, чем суд успеет вломиться и заморозить его фонды, то защитить их и использовать себе на радость, наверное, было бы проще, не имея преимуществ, которые давало обладание номером соцстраховки, свидетельством о рождении или паспортом. Однако все эти валюты отличались сумасшедшей нестабильностью, а застраховаться от колебаний их курсов можно было с тем же успехом, что пережить неудачный прыжок с парашютом, ухватив себя за ноги.

Он не мог законным способом покинуть страну, не деактивируя свое тело, чтобы его можно было переслать, как транспортный груз. В Лоудстоун его заверили, что компания будет оказывать содействие путешествиям в любую из тридцати девяти правовых зон, где он мог ходить по улице без сопровождающего лица — свободный и гордый, как пицца-боты, проторившие эту дорожку, однако мысль, что ему придется вернуться на сервера компании или даже приостановить работу и провести полет в забвении, приводила Адама в ужас.

Пока что он, судя по всему, застрял в Долине. И единственное, что ему оставалось — это извлечь из своего положения максимальную выгоду.

Сидя на паре опрокинутых деревянных ящиков в аллее позади ночного клуба, они по-прежнему слышали пульсацию басовой партии, пробивающейся сквозь стены здания, но здесь, по крайней мере, можно было поговорить.

Карлос показался Адаму самым одиноким человеком, которого он когда-либо встречал. Неужели он все это рассказывал каждому встречному, едва успев с ним познакомиться? Адаму хотелось верить, что это не так и что какая-то особенность в его поведении побудила этого замечательного человека доверить ему свои тайны.

Карлос провел в стране двенадцать лет, но ему до сих пор было тяжело поддерживать живущую в Сальвадоре сестру. Она растила его после смерти родителей — в полгода он лишился отца, а в пять лет не стало матери. Но теперь у его сестры было трое собственных детей, а от мужчины, который приходился им отцом, не было никакого толку.

— Я люблю ее, — сказал он. — Люблю, как собственную жизнь; я не хочу ее лишиться. Но то дети болеют, то в доме нужно что-то починить. И этой херне конца не видно.

От Адама никто не зависел, никто не возлагал на него ожиданий. Его финансы шли то в гору, то на убыль, но даже когда с деньгами было туго, никто кроме него не страдал; другие люди не заставляли Адама чувствовать себя так, будто он их подвел.

— И как же ты снимаешь стресс? — спросил он.

Карлос печально улыбнулся. — Раньше я курил, но это стало слишком дорогим удовольствием.

— Значит, ты бросил?

— Только курить.

Когда Адам повернулся к нему, его разум отправился в блуждания по темноте аллеи, нетерпеливо следуя за сверкающей нитью, не в силах избавиться от ощущения острой потребности, которое говорило ему: «Лови момент, или потеряешь его навсегда». Ему незачем было подолгу тянуть время в их постелях; всего нескольких капель этой сокрушительной эйфории было достаточно, чтобы заменить остальное. Возможно, это и был тот самый мотор, который приводил в движение все последующие чувства, но то, что он тянул следом за собой, напоминало машину новобрачных, украшенную тысячью восторженных доброжелателей.

Он попытался ухватиться за грохочущие банки их ссор, провести пальцами по грубой текстуре мелких дрязг и выпадов, взаимно уязвленной гордости, разбитых вдребезги добрых намерений. Затем он ощутил зазубренную кромку разрывающего все на своем пути взрыва недоверия.

Но потом случилось нечто, затупившее эту кромку и заставившее ее многократно свернуться в складки, оставив на этом месте лишь шов, рубец и, наконец, шрам. После этого, как бы сложно им ни приходилось, фундамент их отношений более не подвергался сомнениям. Они заслужили доверие друг друга, и теперь эта связь была незыблемой.

Он углубился во тьму, пытаясь понять. Куда бы он ни пошел, свет направился бы следом за ним, и его задача состояла в том, чтобы пройти как можно больше переулков, прежде чем развеется сон.

Но на этот раз тьма не расступилась. Обескураженный, он наощупь двигался вперед. Они сблизились, как никогда прежде — в этом он был уверен так же, как и во всем, что знал. Но почему же тогда он чувствовал себя так, будто бродил наугад по комнатам в замке Синей бороды, и меньше всего ему хотелось обнаружить в своих руках фонарь?

Адам провел три недели в домашнем кинотеатре старика за просмотров всех его сериалов и одной-двух серий каждого из хитов последних десяти лет. Лишь одно обстоятельство могло поставить его в еще более неловкое положение, чем желание продать студии идею, которую, как потом бы выяснилось, они продюсировали в течение шести сезонов, — а именно, попытка вновь пустить в оборот не просто какое-то старое шоу, а сценарий, написанный самим Адамом Моррисом.

По большей части творения старика казались ему такими же знакомыми, как если бы он уже сотню раз просмотрел их в видеомонтажной, хотя иногда второстепенные сюжетные линии возникали будто бы из ниоткуда. Могли ли студии вмешаться в его работу позже, когда старик был слишком болен и занят другими делами, чтобы обратить на это внимание? Адам навел справки в сети, но фанатские сайты, которые бы непременно раструбили о таком вмешательстве, молчали. Корректировки отснятого материала затронули совершенно другие носители.

Сейчас ему, как никогда, был нужен собственный сценарий для нового шоу. Если оставить в стороне денежный вопрос, как еще он собирался коротать время? Немногие из оставшихся в живых друзей старика ясно дали понять, что не хотят иметь дел с его серой выгрузкой. Он мог бы попытаться извлечь максимум пользы из своего кибернетического омоложения; его кожа, и изнутри, и снаружи, по ощущениям была в точности, как настоящая, а его до нелепости правдоподобный искусственный член едва ли бы стал хоть для кого-то разочарованием, решись он найти ему применение — но говоря по правде, чувства к Карлосу, унаследованные Адамом от старика, коренились слишком глубоко, чтобы от них можно просто отмахнуться, сделав вид, будто он снова двадцатилетний парень, без привязанностей и обуз. Он даже еще не решил, хочет ли пойти по пути становления новой личности или же, напротив, более полно воплотить образ старика. Он не мог предать «возлюбленного», который был мертв уже десять лет и, в конечном счете, значил для него не больше, чем персонаж чужой истории — какие бы чувства Адам ни испытывал, загружая воспоминания старика в свой виртуальный череп. И все же он не собирался навязывать себе то или иное видение событий, не убедившись на все 100 %, что поступает правильно.