Ничья - Сапфир Ясмина. Страница 15

Малиста довела меня до крутого поворота и толкнула первую же черную дверь.

– Тш-ш-ш, – услышали мы с порога.

Марина встретила в широком парадном номера, со шкафом для одежды и обуви из красного дерева и округлым зеркалом от потолка до пола. Вся такая серьезная и сосредоточенная. Только теперь я оценила, насколько удачно одета няня. Темные брюки совсем не стесняли движений, светлая кофта выглядела одновременно нарядной и удобной. Черные кроссовки Марины остались у двери вместе со знакомыми детскими сандалиями.

Внутри привычно потеплело. Захар, мой мальчик. Вот тут царапина на носке сандалии – пнул камушек, играя в мячик. Вот тут содран кусок кожи на застежке – упрямец не мог справиться с липучкой. Видавшая виды обувка вызывала приступ умиления. Губы сама собой тронула улыбка.

Малиста скрылась за дверью, предоставив нас с Мариной друг другу.

Круглолицая, чуть полноватая, няня располагала к себе даже при более детальном осмотре, чем в первую встречу. Нос уточкой, пухлые губы, прямой взгляд серых глаз и зачесанные назад короткие черные волосы чем-то напомнили мою бабушку. В молодости, конечно же.

– Уснул. – Няня жестом пригласила в комнату. По правую руку осталась просторная кухня, явно с возможностью готовить в номере.

Гостиную заполонили машинки: большие и маленькие, грузовики и легковушки, пластиковые и металлические, они столпились пестрой массой. На теплом деревянном паркете игрушечная автоколонна выглядела забавно. Мелькнула мысль. А ведь Риг и об этом позаботился! Без его приказа игрушки сюда не доставили бы. Кто бы ни покупал, ни выбирал эти бесконечные фургоны, джипы, мерседесы, седаны, он определенно делал это по приказу Урагана и на деньги хозяина отеля. Хм… Вот это тоже заслуживает осмысления… Такая забота о чужом, незнакомом ребенке… Не очень похоже на точный расчет бизнесмена. Или мне только хочется так думать?

Из чуть приоткрытого окна прорывался свежий летний воздух. Я только теперь сообразила, что даже не знаю, какие тут времена года. Холодно ли зимой, ветрено ли весной и дождливо ли осенью. Лето представлялось теплым и приятным.

Приподнятые от сквозняка полоски жалюзи впускали в комнату золотистые нити света.

Светильники на потолке подсвечивали интерьер голубоватым. Огромные диваны напоминали те, что я видела в холле, словно номер предназначался человек на десять.

Марина повела меня в детскую трехместного номера. За соседней дверью находилась спальня для взрослых.

В детской бросалась в глаза кроватка, стилизованная под машинку. Ярко-красная, с голубыми глазами и даже ресницами. На ней мирно посапывал под пестрым покрывалом с мишками мой Захар.

Просторная комната позволяла вместить качели, что крепились к потолку ближе к центру, детские столик и кресла, обитые оранжевой тканью, магнитную доску с буквами-цифрами и многочисленные ящики с игрушками. Пластиковые, похожие на икеевские, они были доверху набиты всякой всячиной. Из одного торчало ухо плюшевого кролика – сероватое, пушистое и мягкое. В крышку другого упирался огромный пожарный кран.

– А игрушки откуда? – удивилась я шепотом, будто хотела в чем-то убедиться. Не удержалась, приблизилась к кроватке-машинке, провела рукой по русой макушке Захара и отошла назад, стараясь не потревожить.

– Это Малиста распорядилась. Сказала, по приказу Урагана. Откуда – не знаю, но доставили минут за десять. Думаю, лельхаи бежали сами, а не ехали на машинах. – Судя по интонациям, перед проклятыми Марина не благоговела.

Я прищурилась и вгляделась в лицо няни. Марину Малиста нашла за считанные минуты, значит, та всегда под рукой у древних. Няня усмехнулась и улыбнулась. Пригласила в гостиную, где мы и разместились на мягком диване.

– Я работаю на лельхаев и их любовниц, если вы понимаете, о чем я, – с места в карьер начала Марина.

– Признаться, не очень, – ответила я честно.

Марина немного удивилась, и я поняла, что в подробности дел ее не посвящали. А Захар, мой маленький конспиратор, благоразумно воздержался от подробностей. Умничка. Вот и ладушки. Не стоит пока слишком распространяться о моей важной вселенской миссии.

– Как вы знаете, у лельхаев дети не рождаются, – очень спокойно сообщила Марина. – Но, как выяснилось недавно, у каждого из них есть какая-то особенная женщина. Не обязательно человек, не обязательно лельхайка. Женщины, к которым проклятые испытывают особенные чувства. Кто-то зовет их избранными, а кто-то – проклятьем проклятых. Лельхаи привязываются к ним, как безумные. Способны ради них убить, украсть, что угодно сделать, даже жизнь отдадут без вопросов.

Не знаю почему, но вдруг вспомнился Риг. Его спокойное и мгновенное решение: лечь на дыру в пространстве и спасти меня. Да нет же! Нет! Скорее всего, он знал, что выживет. Глупости! Но аутотренинг мало помогал с моими фантазиями. Перед глазами снова и снова прокручивался тот эпизод и выражение лица Рига: такое, словно нет ничего более естественного, нежели рискнуть ради меня жизнью. Все! Пора завязывать с глупыми фантазиями! Когда-то они мне очень дорого стоили…

Однажды я уже доверилась мужчине: целиком и полностью, без оглядки и раздумий. Он казался таким добрым, заботливым, внимательным. Помню, мы с отцом уезжали на море, мне тогда едва шестнадцать стукнуло…

…Вокзал, черные перекрестья шпал, островки платформ между бурными потоками поездов, по которым текут свои реки – людские. Пестрые одежды, запахи парфюма, сумки, чемоданы и рюкзаки. Всюду движение и мельтешение. Суета и спешка перед дорогой. Воздух разрезают громкие звуки: гул поездов, крики пассажиров, визг детей и скрежет колес, на которых везут походные сумки.

Зеленый поезд, расчерченный желтыми полосками, новенький, еще не помеченный царапинами времени, вагон и ажурная металлическая лестница, по которой всегда почему-то страшно подниматься.

И крик:

– Погодите! Лена! Я вот тебе приготовил!

Я оборачиваюсь и улыбаюсь. Взлохмаченная, русая, еще мальчишеская прическа, черные джинсы на бедрах (не успел нацепить ремень), серая футболка с линиями пота на горловине и под мышками. Почему-то эта нелепая картинка в тот момент вызывала умиление. И восторженные серо-зеленые глаза.

Я приостанавливаюсь, проводница тоже, отец ждет у лестницы, уже в вагоне.

Дмитрий подбегает, подхватывает, неловко чмокает в щеку, в порыве скромности ставит на землю и вручает белый пакет с красными буквами. Кажется, там написано Love. Я машу рукой и забираюсь в вагон поезда. Мы с отцом размещаемся в купе, пристраиваем вещи под своими нижними полками, наливаем чай из термоса: местный еще не готов, не тронулись, и я заглядываю в пакет. Вытаскиваю наружу сухой паек туриста. Упаковки сухофруктов, крекеров, орешков. И книга. Булгаков. Моя любимая.

Не забыл ведь, принес, вспомнил! Что-то внутри трепещет крыльями бабочки, и всю дорогу мне снятся приятные сны.

Видение обрывается и возникает лицо Дмитрия. Холодные серо-зеленые глаза и надменно сжатые губы, будто я – ничтожество, половая тряпка.

– Сама виновата! – тычет он мне в разбитую дверью бровь.

Я заперлась, чтобы вволю поплакать в ванне, излить горечь и боль, пока муженек не видит. Он хотел выбить, я а – открыть.

Он так и не извинился. Не сказал ни слова сожаления. Я помню это ощущение. Плакать – больно лицу, а не плакать – больно душе…

И жизненный урок я вызубрила: фантазии о чудесном, заботливом мужчине в итоге оборачиваются только страданиями…

– В общем, особенная женщина иногда может забеременеть от лельхая, – вдруг сообщает Марина и смотрит так, словно о чем-то подозревает. Я возвращаюсь из грез в новую реальность, и вопрос срывается с губ сам собой:

– Если лельхай, встретив особенную женщину, может ее оплодотворить, почему не способен оплодотворить и другую?

Марина взглянула так, словно я сказала, что жи и ши пишется через ы.

– Он не может с другой. Вернее, не хочет. Что-то такое. Неприятие почти на уровне отторжения, – промямлила медленно. – Вы же подруга Рига Урагана? Его особенная женщина, судя по его виду и реакции на вас? Неужели ничего этого не знаете? – добила няня. – То есть… смертные не подозревают о подобных тонкостях. Но вам-то должны были все пояснить. Раз уж… а-а-а…