Пермские чудеса (Поиски, тайны и гипотезы) - Осокин Василий Николаевич. Страница 3
«Где оригинал опубликованного вами списка?»
«Я отправил его по снятии копии».
«Да знаете ли вы, что это такое?»
«Догадываюсь, что автор списка видел библиотеку какого-то московского царя».
«Безусловно, Ивана Четвертого, называемого Грозным. А известна ли вам „Ливонская хроника“ Ниенштедта в части эпизода с пастором Веттерманом?»
«„Ливонскую хронику“ знаю, но этот эпизод не помню».
Вскоре Клоссиус вернулся с выпиской из «Хроники» и прочел ее Дабелову. Цитируя, я снова буду сокращать документ и комментировать его.
«Летом 1565 года царь Иван Грозный приказал всем дерптским бюргерам выехать вместе с женами и детьми из города. Их разместили по отдельным московским городам: Владимиру, Нижнему Новгороду, Костроме, Угличу. У них был в Дерпте пастор, именем Иоанн Веттерман, человек доброго и честного характера. Его как ученого очень уважал Грозный, который даже велел в Москве показать ему свою либерею, состоявшую из книг на еврейском, греческом и латинском языках. Эти книги, как драгоценное сокровище, хранились замурованными в двух сводчатых подвалах. Иван Грозный велел отворить свою великолепную либерею, которую не открывали более ста лет. И пригласил через своего высшего канцлера и дьяка Андрея Салкана (то есть Щелкалова), Никиту Высровату (Висковатого) и Фунику (Фуникова), вышеозначенного Иоанна Веттермана и с ним еще несколько лиц — Фому Шревена, Иоахима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены и разрознены при войнах, как то было с птоломеевой и другими либереями. Веттерман заявил, что хотя он беден, но отдал бы все свое имущество, чтобы только эти книги были в протестантских университетах».
Стеллецкий передохнул и вдруг воскликнул:
— Веттерман пожертвовал бы все имущество! А я бы, кажется, пожертвовал и жизнью, лишь бы отыскать это сокровище, к которому я был так близок!
Игнатий Яковлевич продолжал:
— «Канцлер и дьяк предложили Веттерману перевести какую-нибудь из книг на русский язык. Веттерман с товарищами на другой день стал совещаться и раздумывать, что-де как только они кончат одну книгу, то им сразу же дадут переводить другую, таким образом придется заниматься до самой смерти. Да, кроме того, благочестивый Веттерман понял, что, приняв предложение, ему придется отказаться от своей паствы. Обо всем этом впоследствии мне рассказывали сами Томас Шревен и Иоанн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова спрятали под тройные замки в подвал».
Можно себе представить, какой разговор произошел между Клоссиусом и Дабеловым, когда первый закончил чтение отрывков из «Ливонской хроники».
«Так это кто-либо из спутников Веттермана или он сам был автором присланного мне списка!» — воскликнул Дабелов.
«В том-то и дело! Вы представляете, какой огромной важности документ собственноручно выпустили из своих рук?»
Дабелов и Клоссиус решили обратиться в Перновский архив с просьбой вернуть им на время эту рукопись. Ответа не последовало. Клоссиус поехал в архив сам, и каково же было его удивление, когда архивариус заявил, что никакого списка он не посылал.
О розыгрыше со стороны такого серьезного ученого, как Дабелов, и речи быть не могло. Куда же делся список? Клоссиус долго ломал голову, а потом решил сам ехать в Москву и искать рукописи. Он их не нашел и принял версию некоторых историков, которые внушили ему, что если античная библиотека у Ивана Грозного и была, то сгорела в один из грандиозных московских пожаров. В 1890-х годах раскопки под Московским Кремлем с помощью специального зонда для обнаружения пустот вел приват-доцент Страсбургского университета Эдуард Тремер, но ничего не нашел.
В 1913 году судьба забросила меня в Пернов. Я искал в архиве этот список, не нашел его, но в последний день, разбирая одну из запыленных пачек, перевязанных растрепанной веревкой, обнаружил искомое. Удивительнее всего было то, что в конце списка стояла вроде бы буква «W». Значит, Веттерман! Значит, прав был профессор Шевырев, предполагавший авторство Веттермана, и не прав профессор Белокуров, вообще отрицавший и не принимавший всерьез всю эту историю с пропавшим было списком. Правда, доказать всем, что я видел список, я не смог, так как сфотографировать ветхий документ с выцветшими чернилами не было никакой возможности. А в 1914 году началась первая мировая война. Потом кратковременный период Советской власти в Эстонии и длительный буржуазный период. Снова месяцы Советской власти и годы войны с фашистской Германией. Поезжайте же в Пярну, может быть, все-таки найдете этот список. Что же касается меня, то я свое дело сделал. Вы, наверно, слышали, в 1930-х годах я вел раскопки под Кремлем, будучи уверен, что не сегодня-завтра найду либерею. Эта уверенность подогревалась тем, что мне был знаком еще один документ — челобитья московского пономаря Конона Осипова петровскому сенату от начала XVIII века. Осипов утверждал, что слышал от дьяка Василия Макарьева, как тот, выполняя тайное поручение правительницы Софьи Алексеевны (сестры Петра Первого), пробирался однажды кремлевским подземельем и в одном из отсеков увидел множество сундуков с огромными вислыми замками. Осипов писал, что может их найти, и его вместе с помощниками отправили в подземелье. Но он сбился и не нашел того места. Потом, уже после смерти Петра, когда Конон снова поклялся найти «поклажу», выяснилось, что за ним числится недоимка казне, и его, видимо, осудили. Мне стоило немалых трудов организовать раскопки, но я воспользовался строительством Московского метрополитена. Однажды в разгар работ хлынули грунтовые воды, чуть не погибли рабочие, и все пришлось прекратить. Я понимаю, что сейчас, в первые послевоенные годы, не до этого. Я уже стар и болен. Но я верю, что ценнейшая либерея будет найдена. Поезжайте в Пярну и постарайтесь найти подлинник, который окончательно убедит маловеров в том, что сокровище существовало.
Так закончил Стеллецкий свое повествование.
Вы бывали в Таллине? Вы бродили по Вышгороду, любовались со смотровой площадки остроконечными оранжево-кирпичными крышами средневековых домов, Таллинским заливом, тающими, еле заметными в голубой дымке очертаниями Хельсинки? Незабываемы эти впечатления… Но, предаваясь им, я думал и о главной цели поездки.
В одном из зданий Вышгорода находился президиум Академии наук ЭССР. Я пришел туда, чтобы навести справки: а не занимались ли эстонские историки поисками таинственно исчезнувшего списка Дабелова? Другими словами, не предстоит ли мне открытие уже открытой Америки? Выяснилось, что такие исследования здесь не проводились. Но, может быть, кто-нибудь из эстонских писателей, работающих над историческими сюжетами, брался за эту тему?
Внизу, точнее в Нижнем городе, расположена улица Харью, а в двухэтажном особняке серого цвета находится Союз советских писателей ЭССР. Выясняется, что писатели этой темой не занимались…
Над Пярну голубое, без облачка небо. Весь город на песчаном пляже. Лениво плещется белесое море, навевая прохладу. А я сижу в душных комнатах городского архива, стараюсь выведать у сотрудников, есть ли здесь список Дабелова. Это не просто при моем абсолютном незнании эстонского языка и не очень совершенных знаниях русского сотрудниками архива. Наконец мы понимаем друг друга.
— Все документы, которые охватывают события до 1945 года, не у нас, а в Тарту, в Государственном архиве ЭССР.
— А не слышали ли вы что-нибудь о библиотеке Ивана Грозного?
— Нет, о документах, касающихся Иоанна Четвертого, у нас ничего не известно.
Я сижу, оглядываю стены. Был ли здесь Стеллецкий? Ведь даже писатель Роман Пересветов, очень хорошо относившийся к археологу (умершему в 1949 году) и подчеркнувший в одной из своих книг важность проделанных им трудов, не очень-то верил в находку в архиве… Бродил ли по этим комнатам Клоссиус? Впрочем, вскоре выяснилось, что тогда, в 1820-х годах, архив находился в ныне не существующем здании ратуши. Мы постепенно разговорились. И все же делать нечего, надо ехать в Тарту. Вот только пойду на море, искупаюсь перед дорогой. После купания снова возвращаюсь в архив и задаю вопрос, может быть, несколько бестактный: