Разрушенная - Терри Тери. Страница 10

Едва часы отсчитывают семь ударов, входит Стелла, и болтовня прекращается. Она занимает пустующее место во главе стола. Смотрит на второй незанятый стул и хмурится.

— Кто-нибудь знает, где Элли? — В ответ негромкое «нет».

— Может, не голодна. Может, приболела. Может, нашла занятие получше, — говорит Мэдисон, и в зале наступает молчание.

Стелла недовольна.

— Значит, должна была предупредить. Кто-нибудь, пожалуйста, проверьте ее комнату.

Одна из девушек уходит и возвращается через несколько секунд.

— Она у себя в комнате. Уснула, — сообщает она, и мне интересно: почему Элли не пришла вместе с ней?

Напряжение на лице Стеллы спадает, и постепенно все расслабляются. Порционные тарелки передаются по кругу. Я радуюсь, что сижу достаточно далеко от Стеллы и мне не надо разговаривать с нею на виду у всех, но время от времени не выдерживаю и посматриваю на нее, встречаю взгляд и тут же отвожу глаза в сторону. Это так противоестественно: первый ужин за семь лет с моей настоящей, родной матерью, а мы едим порознь и даже не разговариваем. Одна половинка меня порывается вскочить и сказать: хватит уже! Но другая довольна, что мы прикидываемся чужими и я могу наблюдать.

Ужин закончен; все, за исключением двух дежурных, собирающих посуду, начинают расходиться и разбредаются по двое-трое; некоторые идут смотреть телевизор, другие еще куда-то, а я стою в нерешительности. Может, Стелла имела в виду, что мы поговорим сейчас? Но Мэдисон берет меня под руку и тянет с собой; за нами через холл к лестнице следуют еще несколько девушек. Мы стучим в дверь.

— Входите, — доносится голос изнутри. — Вы принесли что-нибудь? — спрашивает девушка, которую мне представляют как Элли. — Я есть хочу!

Мэдисон и остальные достают роллы и другие кусочки, украденные со стола.

— Не понимаю, почему ты не пришла и не поела вместе с нами? — спрашиваю я. — Какой смысл посылать кого-то к тебе, а потом оставлять здесь?

Мэдисон закатывает глаза:

— Ты не можешь поужинать, если опоздала. Согласно правилу номер три Дурдома.

— Не надо так злиться. Она нормальная, — просит Элли, и мне приятно слышать, что кто-то заступается за Стеллу. Но, кажется, такая точка зрения непопулярна.

— Нелепо заставлять нас отчитываться за каждую секунду дня. Мы не дети, — говорит одна из девушек.

— Но ты же знаешь, почему, — возражает Элли, и я понимаю, что подобные разговоры велись и раньше.

Мэдисон сердится:

— Знаем, но сколько лет назад это было? Не пора ли все оставить в прошлом?

— Оставить что? — спрашиваю я. Неприятное ощущение подсказывает, что сама уже знаю, но я к нему не прислушиваюсь. Я спрашиваю, потому что в такой ситуации это нормально, а может, и в самом деле хочу услышать ответ. Услышать от кого-то рассказ о событии, которое считаю правдой, но сама не помню.

— Такие вещи нельзя оставить в прошлом, — качая головой, говорит Элли Мэдисон, потом поворачивается ко мне: — У нее пропала дочь. Никто не знает, что с ней случилось. Думаю, Стелла боится, что такое может произойти с любой из нас, только поэтому она следит за всеми нами.

Поздно вечером слышится легкий стук в мою дверь. Я сажусь, сердце колотится.

В рамке света, падающего из холла, стоит Стелла.

Теперь она выглядит иначе: волосы свободны, тело облегает длинный фланелевый халат, движения мягче и нерешительнее. Мимо нее проскальзывает Паунс, несется через комнату и прыгает ко мне на постель.

Стелла подтягивает к кровати стул, садится. Сжимает мою ладонь так сильно, что становится больно.

— Люси? Это действительно ты? — шепчет она. Протягивает вторую дрожащую руку к моим волосам. — Что стало с твоими прекрасными волосами?

— Они изменились навсегда — ТСО.

— Полагаю, их можно перекрасить.

— Нет. Я стараюсь остаться неузнанной.

— О, конечно. — Она вздыхает. — Я всегда могу перестать красить свои.

— Зачем? Разве мы должны быть похожи?

Она вздрагивает, убирает руку от моих волос.

— Необязательно. Просто я не узнала тебя, когда ты вошла. Не узнала собственную дочь. И ты меня не узнала, ведь так?

Я колеблюсь, качаю головой. Вижу, что ей больно.

— Прости. Ты же знаешь, что мне стерли память.

Стелла кивает.

— Кто тебе сообщил?

Смотрит в сторону:

— Не знаю. Кто бы это ни был, они сказали, что ты, наконец, возвращаешься домой.

Кто-то из ПБВ?

— Расскажи мне свою историю, Люси. Расскажи мне все, что можешь, о том, где ты была эти семь лет.

На мгновение замираю. Я пришла сюда, чтобы узнать о моем потерянном прошлом, о здешней моей жизни; конечно, она хочет того же взамен, хочет узнать о той части моей жизни, которую за эти годы пропустила. Честный обмен? Но о том, что было в моей жизни за последние годы, я по большей части предпочитаю вслух не говорить. Некоторых демонов лучше всего держать взаперти, упрятав подальше.

— Люси?

— Не могла бы ты не называть меня Люси? Просто потому, что это опасно. Никто не должен знать, кто я на самом деле.

— Сейчас нас никто не слышит.

— Но ты можешь оговориться, когда вокруг будут другие люди.

Стелла слабо улыбается.

— Я постараюсь, Лю… — виновато вздрагивает. — Райли. А ты как будешь меня называть? — У нее молящие глаза, и я знаю, что она хочет услышать, но я не могу заставить себя сказать это.

— Я стану называть тебя так же, как и все остальные девочки, и по той же причине — Стелла.

Она мрачнеет, вздыхает.

— Ну, ладно. Расскажи мне про свою жизнь, Райли.

Смотрю на нее. Рассказать ей все, независимо от того, хочется мне или нет? Насколько опасно такое знание?

— Я не знаю всего. Большая часть моих воспоминаний пропала.

— Тогда расскажи, что знаешь.

— Думаю, меня украли, когда мне было десять. Долгое время не могла понять, зачем.

Она кривит губы:

— Антиправительственные террористы.

Я удивлена. Она знает или догадывается?

— Да. Это были они. У них родился план — разделить мою личность. Так, чтобы во время Зачистки часть памяти уцелела.

На лице Стеллы страдание смешивается с ужасом.

— Должно быть, ты очень испугалась.

От того времени осталось не так много воспоминаний, и в них ничего хорошего. Глубокая ночь, слышен голос доктора, повторяющий снова и снова: у тебя нет семьи; ты им не нужна; они отдали тебя нам. Глаза начинают слипаться, я моргаю.

— Ты уверена, что хочешь узнать? Все? Об этом нелегко говорить. А слушать, возможно, еще труднее.

Стелла колеблется.

— Хочу, — отвечает она и нерешительно обнимает меня одной рукой за плечи. Внутреннее сопротивление во мне ослабевает настолько, что я на миг прижимаюсь к ней и рассказываю самое черное воспоминание из тех дней.

Поднимаю левую ладонь.

— Они хотели сделать меня — Люси — правшой. Сломали пальцы на левой руке, так что выбора не оставалось. — Она баюкает мою ладонь в своих руках и молчит. Кивает, прося продолжить, но не настаивает. А я не могу заставить себя рассказать о событии, окончательно закрепившем расщепление моего сознания, — о том, как папа выкрал меня из тюрьмы АПТ, как мы почти убежали. Но Нико поймал нас. У него в руке был пистолет. Знает ли она, как умер папа — ее муж?

Я распрямляю спину.

— В конце концов они добились своего: моя личность разделилась. Когда была левшой, тренировалась в АПТ, как одна из них; время от времени превращалась в правшу и тогда становилась Люси. Когда лордеры поймали меня и делали Зачистку, доминировала Люси, а другая часть личности спряталась. Меня подвергли Зачистке как правшу, и память Люси стерлась. Воспоминания про АПТ уцелели. Прежняя Люси исчезла навсегда.

— Зачем они делали все это?

— Насколько я понимаю, это составная часть замысла: показать лордерам, что Зачистка может не получиться, что любой Зачищенный способен творить насилие, хоть это и считается невозможным. Что никто не должен быть уверен в безопасности. — Я не решаюсь говорить о том, какие последствия мог иметь замысел Нико. Если нельзя предугадать, как поведет себя Зачищенный, что лордерам с ними делать? От этой мысли становится не по себе.