Разрушенная - Терри Тери. Страница 40

— Бен?

— Эйден рассчитывает, что благодаря вашему общению с ним он сможет добраться до его скрытых воспоминаний. — Она закатывает глаза, потом внимательно смотрит на меня. — Есть одно условие. Беном занимаешься ты, но если он сделает или скажет что-то такое, что тебя встревожит или может вызвать беспокойство у нас, ты должна рассказать об этом Эйдену или мне. Договорились?

— Договорились.

— Что мне нужно делать? — спрашивает Бен, пока я вожусь с камерой, переключая ее в режим записи.

— Все, что угодно. Я просто хочу убедиться, что знаю, как пользоваться этой штукой. Готов?

— Давай попробуем.

Нажимаю кнопку и смотрю через камеру на Бена.

Он сидит на софе, в другом ее конце, откинувшись на спинку, и улыбается немного сконфуженно, но в том, как он улыбается, есть, как и было когда-то, что-то такое, отчего мне трудно полностью сосредоточиться. Проверь звук.

— Скажи что-нибудь.

— Что-нибудь!

— Очень смешно. Расскажи, кто ты такой и о чем думаешь.

— Я — Бен. — Он подается вперед. — А думаю о том, какая ты замечательная и что у меня отличный вкус в том, что касается девчонок, хотя я и не помню ничего.

В животе у меня расправляет крылья бабочка. Бен глуповато ухмыляется:

— Постарайся держать камеру тверже.

— Извини. Знаешь, я была тогда блондинкой, а теперь выгляжу совсем по-другому.

Бен протягивает руку, касается моих волос, и я сдаюсь и опускаю камеру. Он придвигается ближе, заглядывает мне в глаза. К первой бабочке присоединяются ее подружки, и мне уже трудно дышать. Я хочу отодвинуться от незнакомца и в то же время придвинуться к тому Бену, которого знала и любила.

Дверь открывается, и мы только что не отскакиваем друг от друга.

— Готовы? — спрашивает Эйден.

Мы встаем и идем к двери.

— Есть предложение, — тихонько говорит Бен.

— Что такое?

— Когда закончишь, не забудь остановить запись.

Я поспешно нажимаю кнопку.

По дороге, в машине, проверяю отснятое. Получилось очень даже неплохо: автофокусировка сработала и голос слышен четко и ясно.

Эйден ведет нас к двери какого-то дома, представляет, говорит, что скоро вернется, и уходит.

Мы с Беном попадаем в переднюю. В доме живут Эди и ее мать. Эди пять лет. По словам Флоренс, девочка видела, как лордеры застрелили в парке ее брата. Ему было девять. Мать хочет, чтобы дочка дала показания, и говорит, что и Эди хочет того, но как только кто-то пытается записать ее или даже просто расспросить, она как будто прячется в раковину.

Задача мне непосильная; Бен тоже чувствует себя неловко и заводит разговор ни о чем с матерью девочки. Стараюсь придумать, что сказать, как подойти к тому, ради чего мы приехали. Эди, маленькая и молчаливая, ушла в себя, словно в комнате слишком много глаз, и она пытается спрятаться.

— Покажешь мне свою комнату? — обращаюсь я к ней.

Девочка смотрит на мать.

— Все хорошо, милая, — говорит женщина, и Эди берет меня за руку и тащит за собой к лестнице. Жестом показываю Бену, чтобы остался с матерью.

— Здесь. — Девочка толкает дверь, а когда я вхожу следом за ней, поворачивается ко мне. — Вы пришли расспрашивать?

— Вообще-то да. Но, может быть, и не стану. Знаешь, ты не обязана ничего говорить, если не хочешь.

— Не обязана? — Она смотрит на меня широко открытыми, удивленными глазами.

— Нет. Кто бы что ни говорил, решать тебе. Слушай меня, потому что я — главная.

— Мюррею это нравится, — с серьезным видом кивает Эди.

— А кто такой Мюррей?

Она идет к кровати и поднимает мягкого плюшевого медвежонка.

— Не похож на главного — сонный какой-то.

Девочка хихикает.

— Он бывает сердитым, когда его пытаются разбудить. И Джек тоже был такой.

— Твой брат?

— Да. — Улыбка тает. Эди крепко прижимает медвежонка к груди.

Я знаю, почему мы здесь. Маленькая девочка… печальная история… Как сказала Флоренс, интерес и сочувствие публики обеспечены. Но тащить Эди сюда против ее желания — определенно неправильно.

— Мы можем и не говорить о Джеке.

— О нем больше никто и не говорит. Только шепчутся. Но мама хочет, чтобы я вам рассказала. Говорит, это поможет остановить их, чтобы такого не случилось больше ни с чьим братом. Но раньше я ничего сказать не могла.

— Почему?

— Потому что мама слушала и сильно из-за этого расстраивалась.

— Понятно. А если нас только Мюррей будет слушать?

Эди задумчиво склоняет голову:

— Может, и ничего. Мюррею можно все рассказать.

— Ты точно этого хочешь?

Она вскидывает бровь и смотрит на меня совершенно не по-детски.

— Вы ведь не очень хорошо свое дело делаете?

После этого все идет как по маслу. Мюррей помогает держать камеру. Эди смотрит прямо на него и рассказывает, как ее брат ударил по мячу и попал в лордера. Как тот не отдал мяч, и Джек побежал за ним. Как лордер достал пистолет и выстрелил.

Не уверена, что смогла удержать камеру, чтобы та не дрожала.

После полудня, уже в колледже, просматриваем отснятое вместе с Флоренс.

— Уж и не знаю, как тебе удалось ее разговорить, — замечает она.

Я пожимаю плечами.

— Во-первых, я сказала, что она не обязана делать что-то, если не хочет этого. Во-вторых, она не могла говорить в присутствии матери, а вот рассказать плюшевому медвежонку согласилась.

— Вот ты и работу себе нашла, — говорит Флоренс.

— А что будет с Эди и ее матерью, когда люди увидят эту запись? Может быть, их нужно спрятать, предоставить им какое-то убежище, а не оставлять дома?

— Мы предлагали. Мать Эди хочет остаться пока с семьей. Когда все будет готово, мы предупредим ее и заберем в надежное место.

— А спрятать всех вам по силам? — упорствую я. Перед глазами стоит серьезное лицо Эди, рассказывающей свою печальную историю плюшевому медвежонку.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — коротко отвечает Флоренс, бросая взгляд на Бена. — Увидимся за обедом?

Свободны, так это нужно понимать.

Гуляем с Беном по одному из внутренних двориков Колледжа Всех Душ. Холодный серый день, серая, отжившая трава. Со всех сторон нас окружают старинные здания, их окна, словно глаза, и в какой-то момент я чувствую себя заключенной на прогулке. Мы в ловушке, и кто угодно может наблюдать за нами из этих окон.

— Поговорим? — спрашивает Бен, и я лишь теперь замечаю, как молчалив он в последний час, до встречи с Флоренс и после.

— Вон там? — Я киваю в сторону придвинутой к стене скамейки. Мы садимся. — В чем дело?

Бен проводит ладонью по волосам.

— Как ты можешь верить тому, что сказала та девчушка?

— Что ты имеешь в виду?

Он качает головой:

— Неправильно выразился. Я о том, что в такое трудно поверить. Чтобы лордер убил ребенка просто так, только за то… — Бен пожимает плечами.

— Только за то, что он ребенок? — фыркаю я. — Они и кое-что похуже делают.

— А как ты отличаешь тех, кто говорит правду, от тех, кто лжет?

В его глазах напряжение и тревога — это не знакомый мне Бен-шутник.

— Зачем девочке лгать?

— Ей могли подсказать.

— Нет. — Я качаю головой. — Я смотрела ей в глаза — она говорила правду.

— Пусть так, но за тем, что ты видишь, может стоять что-то другое, — не сдается Бен.

— Послушай, я тебе покажу. — Рассказываю о камбрийском приюте, зачищенных детях, а потом заставляю его посмотреть на фотографию трех улыбающихся мальчиков с неестественно застывшими лицами и серебристыми браслетами на запястьях.

— А ты уверена, что это «Лево»?

— Судя по тому, как они ведут себя, ребята — Зачищенные. Другого объяснения быть не может.

— Но ведь их могли научить так вести себя, разве нет?

— Четырехлетние дети — не великие актеры. Да и зачем это кому-то надо?

— Выставить лордеров и правительство в неприглядном свете.