Дом Аниты - Лурье Борис. Страница 42

Дальше она сказала, что туфли растут потому, что она неправильно мыслит:

— …Есть лишь один выход… следить за тем, чтобы мысли… были абсолютно правильными… и абсолютно объективными… При малейшей ошибке туфли начинают расти. Сделай кое-что для своей бывшей Госпожи, — попросила Анита. — Стань на колени и грызи каблуки!.. Не останавливайся! Чем усерднее ты грызешь, тем правильнее я мыслю. Сначала один, потом другой!.. Пожалуйста, Бобби! Арамбуру! Арамбуру!

Последнее слово, усиленное в тысячу раз громкоговорителями, прогремело так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки.

Я растянулся на песке и стал грызть каблуки высотой в милю. Я все грыз и грыз. Стер губы до крови, кровь впитывалась в песок, а тем временем Анита подбадривала сверху:

— Получается, Бобби, получается. Продолжай грызть!

Я почти стер себе зубы. Изо рта хлестала кровь и душила меня, стекая в горло.

Я услышал страшный гром. Не успел я опомниться, в мягком песке разверзлась глубокая яма, и раздался грохот. Туфли Аниты снова приняли своей обычный размер, но сама она быстро погружалась в яму.

— Прощай, Бобби, прощай, — слабо доносился ее голос, пока она хоронилась все глубже и глубже. — Получилось, Бобби, получилось. ДАЖЕ СЛИШКОМ ХОРОШО!

Проснувшись, я вытер кровь с губ. Там, где исчезла Анита, песок еще разглаживался.

Я надел дождевик Аниты и медленно побрел прочь… Сначала шел по пляжу. Я очень ослаб. Ноги вязли в мягком песке, поглотившем мою Госпожу, и очень болели. Я решил по «Бирманской дороге» пойти в глубь острова и свернул прочь от дюн.

Да уж, я совсем не привык к физическим нагрузкам на свежем воздухе. В глубине души я надеялся, что меня подберет грузовик или багги. Потом вспомнил, что по «Бирманской дороге» разрешается ездить только специальному транспорту, так что обычных машин тут не дождешься.

Я знал, что странно выгляжу в женском дождевике на меховой подкладке. Измотанный, ни живой ни мертвый, я сжимал в руке свой израненный член. Хотелось есть и пить.

По дороге я заметил в зарослях незнакомые ягоды. Сорвал их: они оказались сочными и сладкими. То была первая еда за многие годы, которую я добыл сам. Я был точно первобытный охотник. Мне понравилось. Я полакомился ягодами: они утолили голод и жажду. Как приятно, когда сладкий сок пробуждает желудок, омывая все тело пульсирующими волнами здоровья!{161}

Я вернулся на пляж — подождать Фрица и Альдо и решить, куда нам идти. Правда, вечером, на закате, любые планы потеряли смысл.

На джипе приехала Джуди Стоун — она без особого труда отыскала наш лагерь. Она совершенно преобразилась. Вырядилась в нейлоновую штормовку и грубые армейские сапоги. Волосы очень коротко острижены и не причесаны. Никакого макияжа.

Она сковала наши приборы цепями с замками и приказала сесть в джип. Какая энергичная! Да уж, совершенно новая Джуди Стоун.

Пару часов спустя мы уже снова были в Нью-Йорке, надежно привязанные к койкам в квартире слуг{162}.

59. Правление Джуди

С приходом к власти Джуди прежняя нездоровая эротическая атмосфера в Заведении развеялась. Можно подумать, наших интеллектуальных и эстетических занятий и не было никогда.

Джуди превратилась в генератор непрерывных организационных мер. Ежеминутно отдавались точные приказания.

Все объекты художественного или возбуждающего характера, напоминавшие об эпохе Аниты, были бесцеремонно устранены. Наши прежние обязанности, связанные с саркофагом, приостанавливались, а любые попытки возобновить производство спермы пресекались.

Сама же Джуди не заботилась о своей женственности и все время ходила в гимнастерке или штормовке, военных брюках и походных сапогах.

Изо дня в день мы занимались физическими упражнениями — либо в помещении, либо на крыше. Присматривала за нами Бет Симпсон. За нарушения наказывала Тана Луиза, но только по письменному приказу Джуди Стоун.

Разумеется, из-за своей безжалостной натуры Тана Луиза перебарщивала с наказаниями. Но не заходила слишком далеко — Джуди не выказывала недовольства, а мы не жаловались. Бет Симпсон тоже бывала груба, как сержант-инструктор по строевой. Но Джуди, хоть и знала, мирилась с этим — главное, чтобы не нарушались основные правила военной службы.

Ганс, в прошлом бухгалтер, взял на себя канцелярскую работу. Альдо следил за стряпней. Мне, как ни странно, не поручили никакой особой работы — лишь общедисциплинарные занятия и уборку, которые возлагались на всех слуг.

Мы, слуги, физически страдали от этих перемен в образе жизни, а больше всего — от того, что отменили регулярную дойку. Однако нас спасал моцион, да и просто физическое истощение после целого дня непрерывного труда. К тому же, нам разрешили выполнять свои обязанности традиционным мужским способом — привычно и естественно, прямо в постелях Хозяек.

Сексуальное удовлетворение Хозяек подчинялось строгой очередности и совершалось только ночью, перед отбоем. К одиннадцати вечера мы должны были находиться в квартире слуг, привязанные к койкам.

Госпожа Джуди Стоун взялась за косметический ремонт нашего Дома. Больше никакой роскоши: ни дивана с откидывающейся спинкой, ни мягких кресел. Березовые полы отшлифовали, но не навощили. Никаких украшений и картин на стенах — ничего такого, что некогда придавало нашему Заведению экзотический, извращенный вид.

Мы ели в столовой за простым разделочным столом. Сидели на деревянных стульях без обивки. Еда была простая и здоровая — салаты и жареное мясо маленькими порциями. Мы пили свежий сок, на десерт подавали только фрукты.

Но одно характерное изменение все-таки ввели. Посреди гостиной под прозрачным пластмассовым колпаком была выставлена, словно скульптура на пьедестале, пара лаковых красных туфель на платформе и высоких каблуках. То был единственный эстетический объект, используемый новым режимом.

Туфли круглосуточно освещал яркий прожектор. Мы, слуги, должны были приветствовать их, проходя мимо: выпрямиться, обнажить голову и скрестить руки на члене.

На этих ли туфлях Анита вознеслась на небеса? Их ли она оставила после себя, провалившись сквозь земную кору? Или эта блестящая пара — тайное орудие? Талисман? Символ грядущих подвигов?

У нас не было обычая (да и права) задавать подобные вопросы публично или вслух. Но в нас еще теплились пережитки доисторического независимого мышления.

Поэтому единственным украшением нашего весьма спартанского жилища был букет простых цветов подле этой витрины с красными туфлями.

Еще одно нововведение — субботние встречи — связало нас чуть ли не братскими демократическими узами. Согласно порядку, введенному Госпожой Стоун, первыми в столовую входили Хозяйки. Некоторое время они обсуждали наедине собственные дела, а затем вызывали нас, слуг.

Сияя как новые монетки в своей выходной одежде, с кепками в руках, привычно вытянутых по швам, мы грациозно кланялись Хозяйкам и сугубо официально преклоняли колена у их ног. Легко поцеловав правую стопу каждой Госпожи в знак уважения, мы садились в кружок на полу.

Затем мы запевали простые строевые песни, например, «Песню Дома Аниты», и другие, выражавшие радость маршировки и физических упражнений.

Так устанавливалась дружеская, товарищеская атмосфера. Затем вставала Джуди Стоун и произносила пару слов, в основном о преимуществе прагматизма перед интеллектуализмом. О том, как важно добиваться результатов, а не предаваться идеализированным умозрениям. Ее речи были пикантны и точны:

— Дни колебаний и неуверенности позади! Дни исследований и экспериментов миновали! Как сказал японский писатель Мисима: «В жизни нас ведет слишком много истин; мы должны выбрать лишь одну». Но даже эта единственная истина подвергается сомнению, ибо подлинная истина, стоящая за всеми другими, — Действие!

Госпожу Джуди интересовало Действие в чистом виде и все, что ему содействовало. Когда она говорила, ее щеки краснели в волнении крепкой веры.