Темный маг - Лисина Александра. Страница 101

Тьма…

Уже ни от кого не скрываясь, я слетел с крыши и переметнулся через дорогу, выбрасывая далеко вперед чувствительные щупальца из Тьмы. Но особняк и впрямь был пуст. А когда я бросился на нижний слой, из моей груди вырвался невольный стон: из подвала проклятого дома сочился совершенно неуместный на темной стороне свет. А над полупрозрачной крышей уже затихала громадная воронка, которую сегодня я был готов увидеть где угодно, но только не здесь.

Фол… да что же это за рок?! И как такое вообще могло произойти, ведь я уничтожил всю нежить в пределах сферы, а отец Иол дал слово, что, помимо меня, никто через купол не войдет и не выйдет? Неужели нас действительно предали?! Но кто?! И главное, как, если даже после гибели двух групп хотя бы одна во главе с подозрительным, недоверчивым и обожающим все контролировать Корном, а также с шестью жрецами вместо пяти, должна была уцелеть?!

Добравшись до пепелища, я вернулся на привычный слой и первым же делом снова проверил дом, однако там действительно никого не было. Ни темных магов, ни светлых, ни простых смертных. Ни амулетов, ни артефактов, ни чужих следов… от особняка вообще ничего не осталось, кроме двух обезглавленных трупов, обгоревших стен, искореженных непонятной силой балок и едкого привкуса горечи, к которому я оказался совершенно не готов.

Заметив, что на краю поляны теплится несколько аур, я бросился в ту сторону и, убедившись, что там действительно остался кто-то живой, с неимоверным облегчением выдохнул. Однако когда я вынырнул в реальный мир, с тревогой всматриваясь в чужие лица… когда услышал тягучую мелодию молитвы, творимой множеством голосов, и увидел горстку сгрудившихся у покореженной ограды людей, среди которых осталось всего несколько магов, у меня болезненно сжалось сердце. А из груди при виде распластанных на покрытой пеплом земле черно-белых ряс вырвался невольный вздох.

Фол… как же ты мог это допустить?!

От некогда сплоченного отряда численностью более пятидесяти человек в живых осталась всего дюжина. Из них на ногах держалась едва ли половина. Остальные кто лежал, кто сидел, безучастно глядя куда то в сторону, и большинство вы глядели так, словно вышли из тяжелейшего боя. Окровавленные, израненные, в драных лохмотьях, в которых с трудом можно было признать кожаные доспехи. Вся лужайка перед сгоревшим домом была усеяна растерзанными, разрубленными надвое, обезглавленными и настолько поврежденными огнем телами, что даже с камнями душ жрецы ничем не могли помочь, из множества высвободившихся душ на месте осталась лишь четверть. Тогда как остальные прямо на моих глазах одна за другой растворялись во Тьме.

Боже! Но как такое могло произойти?! И почему именно на Сенной безвозвратно погибших оказалось так много?! Неужто умруны учли свои прежние ошибки? Стали наносить не одну, а сразу по несколько смертельных ран, стремясь максимально повредить тела, чтобы жрецы потом не смогли никого воскресить?

Но как сюда попала нежить, если я собственноручно уничтожил тех шестерых и дотла выжег единственную оставшуюся каверну?! Я не мог… не должен был никого пропустить! И мой огонь…

Я вдруг вспомнил вплавленную в пузо Палача пластинку, благодаря которой огонь так плохо на него подействовал, и похолодел.

Да нет… не может этого быть!

— Артур! — вдруг окликнули меня слабым голосом.

Я почти бегом бросился в ту сторону, обшаривая знакомые и полузнакомые лица. А затем наткнулся на лежащего на земле отца Иола, окруженного двумя светлыми и одним темным жрецами, и замер.

Увы. Больше из служителей храма не уцелел никто. Их изрубленные до неузнаваемости тела я уже видел. Как видел и то, что спешащие на помощь служители старательно обходят их стороной. Отец Иол тоже выглядел так, словно вот-вот собирался уйти за грань. Его черная ряса была щедро покрыта темными разводами и разорвана в нескольких местах, на губах при каждом вздохе пузырилась кровь. А на жутковато побелевшем лице живыми оставались только глаза — непроницаемо черные, подернутые мутной пленкой и неподвижно смотрящие куда-то мимо меня.

Чуть дальше, неестественно прижав к груди левую руку, на земле сидел измученный Тори. На его левой щеке едва-едва успели подсохнуть четыре уродливые раны от когтей. На виске набухала громадная шишка. Сам он был потрепан, грязен, но все же жив. И даже достаточно смел, чтобы второй рукой неловко гладить по плечу сидящую рядом, горестно и безнадежно всхлипывающую Лиз.

Живые… честное слово, при виде этих двоих у меня немного отлегло от сердца. Видимо, молодежи повезло чуть больше, чем тем, через чьи тела мне приходилось перешагивать. А вот Хокк, к сожалению, не повезло. Да, снова. Не зря девчонка так убивалась над ее неподвижным телом. Не зря едва не захлебывалась слезами и выла в голос: моя напарница уже не дышала. И ауры над ее телом не было. Больших ран, впрочем тоже. Амулет в кармане куртки, насколько я мог видеть, оказался разряжен. А за новым она, конечно же, не пошла. И даже камень души, если я не ошибаюсь, эта ненормальная не надела, потому что он наверняка вступил бы в конфликт с тем амулетом, который я ей дал.

Хокк… эх, Хокк… ну как ты могла так оплошать? Почему ты снова выбрала смерть, а не жизнь?! И почему рискнула остаться с Триш, прекрасно зная, что первый же поход на темную сторону ее попросту ослабит, а тебя гарантированно убьет?!

Я сжал челюсти и отвернулся от бездыханной напарницы. А потом увидел сидящего на коленях, сгорбившегося на телом Триш Йена, и тоска резанула по сердцу с новой силой.

Фолова бездна…

И эта, похоже, нарвалась. На груди девчонки зияла такая рана словно оттуда сердце вырвали. Скорее всего вместе с храмовым камнем. А без этого у нее не осталось ни единого шанса — не успевшая нырнуть во временное вместилище душа просто отлетела. Да. Похоже, что насовсем. Но резануло больше не это, а помертвевшее выражение на смертельно бледном лице друга. Его остановившийся, такой же помертвевший взгляд, на дне которого плескалось подступающее безумие. И некогда темные, а теперь абсолютно седые волосы, которые легонько трепал летний ветерок, словно пытаясь отвлечь Норриди от всецело поглотившего его отчаяния.

При виде убитого горем друга у меня перехватило дыхание. Совсем как тогда, когда я… тогда еще дурной и ничего не понимающий в жизни сопляк… увидел проклятую заметку в газете.

Прости, Йен…

И вы, девчонки, простите. Я не успел вам помочь. Не пришел. Не услышал. Хотя понятно, почему я не принял вашего зова. Монетка Хокк умерла в тот самый момент, когда магичка перестала дышать. А Йен… со смертью Триш ему, разумеется, стало не до меня. Он попросту сгорел. А вернее, уже остыл. Тогда как неосторожно призванная им Тьма медленно, но верно пожирала изнутри его душу, в которой больше не осталось ничего, кроме отчаяния.

С тяжелым сердцем отвернувшись от впавшего в магический транс, теперь уже одаренного… скорее всего ненадолго… друга, я переступил через очередное тело, в котором с немалым трудом опознал знакомого мага Смерти из команды герцога, и опустился перед отцом Иолом на колени.

При моем приближении жрецы одновременно встрепенулись. Чудом не растерявшие заряд камешки, которые двое из служителей держали в ладонях, едва не выстрелили в меня какой-то гадостью, но я не обратил на них внимания. Просто взял безвольную руку старика и тихонько ее сжал в надежде, что душа святого отца находится не так далеко, как мне показалось.

— Артур? — едва слышно повторил отец Иол и слепо зашарил по округе второй рукой. — Это ты, брат?

— Я, святой отец. Что произошло?

— Мы не удержали сферу… не смогли… прости меня за твоих друзей…

— Как вы могли ее не удержать? — подавив рвущийся наружу рык, спросил я. — Кто нас предал?!

— Не злись, брат. Это не твоя вина, — едва слышно прошептал старик. — Это я не подумал. И я забыл…

— О чем?!

— Когда вы ушли, мы не смогли сразу закрыть щель в куполе, — тихо признался один из светлых жрецов. — Наверное, он ждал этого… наблюдал из-за засады и, как только представилась возможность, тут же атаковал.