Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 69

— Что стало с тобой, отважный воин? — она нахмурила густые брови, подведенные черной краской, — Я помню, что ты никогда не боялся ничего. Ты преодолевал все. Я с таким удовольствием слушала твои рассказы, когда ты возвращался, чтобы отдохнуть! Но что случилось с тобой? Ты впервые смирился с несправедливостью! Ты испугался! Ты сломался! Что стало с тобой?! Что? Мой отважный воин, мой Черный сфинкс, мне так больно стало смотреть на тебя! Я боюсь, что ты станешь такой же тенью, как и я. Я боюсь, что ты сейчас вернешься во мрак и утонешь в нем. И я потеряю последнее, что у меня было. В этом мраке утонет единственное, чем я дорожу. Мой любимый отважный воин. Мой Черный сфинкс. Помнишь, так тебя однажды прозвали? — она грустно улыбнулась, грустно и отчаянно, — Помнишь, как тебя боялись враги? Как опасались советники? И жрецы? Так опасались, что пытались сослать и погубить. А ты выиграл! Ты, мой любимый, выиграл этот поединок!

— Выиграл? Разве? — он уныло ухмыльнулся, — Я просто умер.

— Нет, ты выиграл! Победил в битве, в которой должен был проиграть! Ты ушел достойно, как победитель! Ты такой сильный, мой отважный воин!

Что-то внутри у него потеплело. Новые чувства… сейчас, еще только стоя у порога, он мог испытывать много чувств… сейчас, у грани, он мог разглядеть почти все… почти весь путь, который прошла его жизнь здесь и там… Он только не мог понять одного.

И с его губ почти сорвалось:

— Почему?..

Но вдруг он вспомнил.

Вспомнил, как однажды, когда он переступал порог, чтоб уйти в океан жизни и вечно искать ее взгляд и улыбку там, вечно искать и не находить… Тогда он тоже спросил почему. И она показала ему страшный каменный зал, закованный во мрак. И каменную коробку. И сказала, что не сможет вернуться, пока часть ее, прошлое одеяние ее души, заперто там. И тогда он на миг ощутил то чувство, которое она носила в себе в мире темноты и теней. То жуткое чувство безысходности и отчаяния, когда ты понимаешь, что заперт в тесных стенах. Заперт так, надолго, если не навечно. Пока камень темницы не рассыплется в прах. Пока прежнее одеяние души не растает от старости и времени… Это было такое жуткое чувство: быть замурованным в каменной темнице! Быть замурованным на долгие времена. Быть замурованным без возможности снова родиться в мире живых. Без возможности душе снова накинуть новые одежды. Без возможности погрузиться в этот пестрый и суетный океан жизни. Без возможности испытать вихрь тех чувств, которые испытывают живые своем мире. Без возможности снова обнять его голову теплыми руками, прижать к груди. Без возможности опять встретится взглядом с ним.

В мире живых столько чувств и событий! Иногда они накрывают волной с головой и можно захлебнуться от этого. Но там интересно. Интереснее, чем в мире ночи и теней.

Но у нее нет этой возможности, поскольку прежде чем душа оденется в новые одежды, она должна скинуть старые. И мир помогает очиститься, чтобы души нарядились в новые одежды, начали все сначала или, быть может, встретили важных для себя людей, которые опять облеклись в новые одежды. Вот только люди зачем-то вздумали хранить старые одежды души. И все придумывают, как сохранить их надолго. Навечно.

В новой жизни он испытал похожее чувство, каково это, быть замурованным в темноту. И ему стало жутко. Ему захотелось разрушить эту несправедливость. Дать ей возможность вновь перейти порог. Увидеть ее взгляд и ее улыбку опять. Чтобы искать ее и найти…

Его тело куда-то волочили. Штаны зацепились за колючку, самовольно выросшую между старых бетонных плит. Санитары грубо дернули тело. И вырвали клок из штанов. И опять потащили. За здание тюрьмы. Где коренастый толстяк с золотыми кольцами уже довольно поджидал их, нарезая круги по заднему двору.

Все было обговорено и устроено. Просто один заключенный рехнулся. Просто перегорел свет и несколько дней не могли починить все. Тюрьма-то старая, а с финансами туго. Надо ж больницу было новую построить, чтобы горожан лучше лечить. Пока чинили систему освещения, сумасшедший заключенный взял и умер в темноте. От ужаса. Мало ли. Бывает. Нет человека — и нет проблем.

Точнее, сердцу мэра наконец-то станет спокойно. У него ж единственная отрада была меж хлопот городских и борьбы с конкурентами: изучение древней истории. Это он придумал в единственном музее устроить залы, посвященные древнейшей истории. Устроил большой зал на тему истории Египта. А уж сколько нервов и денег ухлопал, сколько унижался и связей затянул, чтоб выхлопотать в их музей настоящую мумию! И только вот все устроилось, три года себе хранилась мумия в их музее, текли туристы из других городов, капали дополнительные денюжки в бюджет. Вот все устаканилось, все было хорошо. Ну, вечно возникали конкуренты, но с ними разбираться мэр вполне себе наловчился. И вдруг этот гад, устроившийся на место ночного сторожа, взял и пожог аж три залы! Ну, и в других урон. И, что самое страшное, в пожаре исчезла мумия. Исчезли все труды мэра, его сокровище. Этого мэр простить не мог.

Санитары тащили тело. Чтоб поскорей успеть упрятать в машину. И с концами. Люди мэра уже разберутся. И денег прилично отдадут за работенку. Они не заметили, как вздрогнули пальцы неподвижного тела. Зато все заметил молодой журналист, которого в это время как раз выпроваживали из тюрьмы. Охотник за самыми горячими новостями впился цепким взором в неподвижное тело, которое как-то совсем уж неприлично и поспешно волокли по земле, даже без носилок. Приметил движение длинных тощих пальцев. План у него в голове созрел мгновенно. Он вдруг остановился, выпучившись на небо. Вырвал руку из пальцев замешкавшегося полицейского. Указал пальцем в небо. И радостно заорал:

— Синие бегемоты! Синие бегемоты на летающей тарелке!

План был глуп и стар как мир. Но синих бегемотов на летающих тарелках прежде никто не видел. Да и в кино эта тема не была популярна. Короче, кое-кто замешкался и стал искать в небе тех самых синих бегемотов. А журналист бодро растолкал всех локтями и был таков. Поскольку он выбросил фотоаппарат и убежал в аккурат ко входным воротам, то решили, что он наконец устыдился или убоялся, короче, добровольно катапультировался с территории тюрьмы. И все вздохнули спокойно, поскольку он уже давно всех достал. Но у него родственник бывший мэр, короче, всем, кто был в курсе, приходилось обращаться с парнем осторожно.

А в городе — тюрьма как раз была в городе — в это время был фестиваль. Журналист поймал попутку, сунул водителю приличную купюру и попросил отвезти на фестиваль. И они погнали на место, где как раз много народа собралось. Под видом фанатского энтузиазма журналист прорвался к сцене, бодро залез на нее. Город был умеренно большой, на сцене крутили романсы, которыми интересовались старшие и особо романтичные из молодых девчонок. Короче, особой охраны у сцены не было. А на сцене журналист кинулся к ногам выступавшей певицы, ляпнул нечто такое, почтительно-страстное, прикидываясь влюбленным поклонником. Певица замешкалась от лести. Он вырвал микрофон и кратко, и смачно изложил о вопиющем случае ущемления человеческих прав.

Причем, личность, чьи права ущемляли, была значительная. Ну да, сей придурок был тем самым ночным сторожем в музее, который одной сигаретой и газетой устроил пожар. Ну, точнее, так убеждали, но вообще-то вызывают подозрение сбой противопожарной системы и общая степень подготовленности музея к чрезвычайным случаям. Короче, чтоб так легко все сгорело, надо было очень постараться.

Естественно, возникает вопрос, куда утекли деньги из бюджета, положенные на подготовку музея к преодолению чрезвычайных ситуаций. И его самого сей факт весьма интересует, поскольку он — приличный молодой человек — и, как и положено, платит все положенные государством налоги.

Но еще больше его волнует, что бесчувственное тело того самого ночного сторожа волокли по земле безо всяких носилок. А ведь он, если кто еще не в курсе, прославился не только поджогом музея и причастностью к гибели ценных экспонатов!