Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 75

— Что-то серьезное? — взволновалась мать.

— Нет, все нормально, — взгляд на растерянного заключенного, — Я очень рад, что наконец-то вас отпустят. Жаль, вам еще тут два года ждать! Так, я кого-то тут не вижу… — он повернулся к двери, словно ожидая кого-то еще.

Дверь медленно приоткрылась. И что-то в душе у заключенного вдруг встрепенулось.

В помещение по ту сторону стекла вошла девчонка десяти или одиннадцати лет. В белой футболке и светлых штанах. Высокая. Темноволосая. С черными глазами… жирно обведенными черной краской.

— Я хотела поблагодарить вас за спасение мамы, — сказала она, подняла взгляд на замершего по ту сторону стекла, и улыбнулась. — Мама мне часто рассказывала о вашей смелости. И мне очень хотелось посмотреть на вас и поблагодарить вас.

Он стоял, словно окаменев, и смотрел на нее. Молча смотрел. Смотрел и ничего не говорил.

Он всегда искал ее. Всегда искал ее взгляд и ее улыбку. Всегда искал, но не находил…

Но она сейчас стояла напротив него и ласково улыбалась ему. Совсем молодая. Худая девчонка. В обтягивающей светлой одежде. Непослушная полувзлохмаченная грива темных волос обрамляла нежное лицо, слегка смуглое. Но ее черные глаза… они были точно такими же, как и тогда. И точно так же обведены черной краской.

Заключенный вдруг вспомнил тот день. Тогда быстро забыл все, решил, что просто увидел сон.

Тогда он проснулся рано утром. В его камере была заплаканная девушка. Бледная, словно приведение. Русоволосая и стройная. Смутно знаком был этот затравленный взгляд.

Мужчина резко сел на кровати и недоуменно спросил:

— Почему ты плачешь?

— Этот ребенок… — она в отчаянии, но не сильно ударила себя по животу, — Я не хочу этого ребенка! Ребенка от… от…

— Просто Бог хотел, чтобы этот ребенок родился, — сказал он спокойно.

— Вы… так думаете? — голос девушки дрожал, по щекам потекли слезы.

— Если человек пришел в жизнь, значит, Бог так захотел. Я так думаю. Но я не в курсе, как там все устроено и почему.

Поднявшись, прошел мимо нее в туалет. Ему казалось, будто все еще спит. А все эти непонятные виденья были так похожи на сон. Все эти непонятные виденья, которые преследовали его.

Когда он вернулся из туалета, камера была пуста. Казалось, будто вдалеке удалялся топот чьих-то ног. Но ему столько всего казалось, что он уже привык. Может, просто устал. Да и голова разболелась, когда пытался понять, почему ее лицо кажется ему знакомым?..

— Мы все хотим вас поблагодарить, от всей души, — нарушил молчание журналист, — Приглашаем к нам в гости, когда вас выпустят. Вы всегда будете желанным гостем в нашем доме.

А он просто молча смотрел на нее. Просто молча смотрел.

Он столько искал ее. Так долго искал ее взгляд и ее улыбку. Искал и наконец-то нашел.

И, наконец, мужчина улыбнулся. Ей. Только ей одной. Улыбка девочки стала еще шире. Все, что говорили потом ее родители как-то прошло мимо сознания. Просто заключенный был так счастлив, что почти ничего не соображал.

В камере он лег на пол и попробовал отжаться.

Она такая худенькая и хрупкая. Ему надо стать сильным, чтоб смог защитить ее. Сокамерники поначалу смеялись над его неловкими попытками, потом один медленно слез со своего места, подошел и предложил показать упражнения попроще, для начала. Мужчина радостно кивнул. В его серых глазах были осмысленность и какой-то непонятный и радостный свет, освещавший его лицо. Казалось, будто он стал каким-то другим. Словно наконец вышел из огненных объятий в мягкую ночь, глотнул легкого прохладного ветерка и опять ожил.

Ночью ему приснилось разрушенное поселение и поля с засохшими посевами. Торжественная свита, сопровождающая роскошно одетую молодую женщину. Белое платье облегало ее фигуру. На шее было массивное золотое украшение с бирюзой. На голове сиял в солнечных лучах убор с золотой птицей. Простые земледельцы смотрели на свиту и на богатую госпожу, раскрыв рот. Вот эти люди приблизились. И женщина с золотым убором на голове ласково приветствовала их. Сказала, что фараон искренне расстроен несчастиями, постигшими его народ. И посылает еду и вещи для новых домов им в помощь. Сама своими руками раздавала дары людям, измученным жарой и несчастьями. И такое сочувствие, такая боль были в ее черных глазах, густо обведенных черной краской, что стало понятно, кто придумал послать помощь жителям их поселения.

Высокий мальчик-подросток смотрел на нее во все глаза, с глубоким восхищением. Когда она остановилась перед его отцом и передала ему дары из казны, он не выдержал, ступил к ней:

— Я обязательно стану воином и буду защищать мою госпожу!

— Ты должен стать земледельцем, как и я. И что за возмутительное поведение? Как ты можешь так себя вести? — возмутился глава семейства, — Сейчас же извинись перед госпожой!

— Я стану лучшим воином и всегда буду защищать вас, моя госпожа! — упрямо сказал мальчишка.

Молодая женщина взглянула на него и мягко улыбнулась. Красивее ее взгляда и улыбки он еще не видел ничего. Он понял, что в мире нет ничего драгоценнее ее улыбки и ее взгляда. А значит, он станет лучшим воином, чтоб защитить ее!

В ту ночь мужчина спал так спокойно, как никогда прежде.

Просто он всегда искал ее. Всегда искал ее взгляд и ее улыбку. Искал и наконец-то нашел!

А доброму полицейскому в ту ночь приснилось, как исчезает яма со змеями, и тот юный воришка падает просто на траву. Вот он поднялся, улыбнулся ему, как-то очень тепло-тепло — от этого даже на душе потеплело — и ушел куда-то по бескрайней равнине. И с тех пор отзывчивому полицейскому больше не снились кошмарные сны…

Глава 19 — Что касается меня 10

По улице шел иностранец из Европы. Глаза темные, волосы тоже, хотя и не черные. Глаза с двойным веком, но с густыми черными ресницами. И кожа белая-белая. Одет в спортивную форму. Сумка-планшет, переброшенная через левое плечо. На груди на ремешке большой фотоаппарат и, кажется дорогой. Он не просто шел, а внимательно вглядывался во все, творящееся вокруг, подмечал каждую мелочь. Но взгляд его внимательный не был тяжелым, не был цепляющимся, а просто очень заинтересованным. Словно сегодня он в первый раз шел по Киото. Или, может, даже в первый раз прибыл в Нихон. Вполне мог быть туристом или путешественником. Да, наверное, такой взгляд у тех, кто увидел какое-то место в первый раз.

Домохозяйки с моей улицы уже сходили за покупками. И встретились возле расцветающего сливового дерева, чтобы обсудить свои новости и эмоции, чтобы зарядиться эмоциями друг от друга.

Город выглядел красиво, будучи облаченным в цвет умэ, будто красавица, надевшее новое кимоно, красивое, и медленно вышедшая показать другим, до чего же она хороша!.. Да и запах сливовых цветов, сладкий запах, ползущий по улицам, опускаясь с деревьев… Да и это милое солнечное утро… Словом, этот весенний день был изумительно хорош. Освещенный утренним солнцем, омытый благоуханием сливовых цветов, украшенный нежными соцветиями…

Но эти женщины не только тратили чудесное утро лишь на поход за покупками — это еще можно было понять, ведь всем людям необходимо сколько-то есть и регулярно питаться — а оставшиеся минуты тишины и весеннего благоухания они тратили на сплетни. Я, как обычно, шла с рюкзаком мимо: сегодня мне надо было с утра прямо в школу, а к Синдзиро убираться пойду уже вечером. С кем-то из женщин вежливо поздоровалась, когда проходила мимо, и они меня наконец-то заметили — сначала одна, из квартиры слева от нашей, а потом и другие. Они все тоже вежливо поздоровались со мной. Но, стоило мне отойти от них на несколько шагов — и уже продолжили обсуждать иностранца, только что прошедшего по улице, пересекающей нашу:

— Молодой еще.

— Красивый.

— Нет, ты что! Совсем никакой! Вот наши японские мужчины… Хотя, правда, мой муж не из них.

— Ой, да ладно тебе! Мужчина и не должен быть красивым! Меньше женщин будут вешаться на него, если он будет уродлив, как обезьяна.