Свингеры (СИ) - Резник Юлия. Страница 11

— Все же празднуешь?

— Как видишь. — развела руками. Грудь, нескованная бельем, шевельнулась. Тонкое кружево оцарапало соски. Они напряглись и проступили отчетливее. Я облизала губы: — Присоединишься?

Тимур прошел через кухню, тяжело опустился на барный стул и кивнул:

— Конечно.

Я улыбнулась. Поставила перед ним тарелку и, не сдержавшись, коснулась губами шеи.

— Что там у родителей?

— Не знаю, — Тимур сокрушенно покачал головой. — Отец похудел, осунулся… Морщится при ходьбе. А когда спрашиваем, что болит — отвечает, что все нормально.

— А в больнице что сказали?

— Да ничего! Он ведь в обычную попал. А там… кому он нужен. Не захотел обследоваться — они и не настаивали.

— Что думаешь делать? — Я встала у Тима за спиной и принялась растирать его скованные напряжением плечи. Пиджак он скинул сразу, как только вошел.

— Завтра договорюсь с Боголюбовым. Пусть его нормально обследуют.

— Ну, и правильно.

Массаж я закончила поцелуем. А потом уселась напротив Тимура и взялась за приборы. Мясо немного остыло, но меня это совершенно не волновало. Жара мне хватало и так. Он тлел в глазах Алмазова и оставлял на моей коже ожоги. Но было в этом взгляде что-то еще. То, что заставляло меня беспокоиться. Он разлил вино — я пригубила, наблюдая за мужем из-под ресниц.

— У него кровь в моче.

Я сглотнула. Теперь мне стало понятно, почему Алмазов нервничал.

— Это может быть все, что угодно.

— А может быть рак.

— А также цистит и еще куча других болячек. Мы этого не узнаем, пока он не обследуется.

— Дерьмо.

Тимур опрокинул в рот остатки вина и налил еще. Бутылка опустела.

— Пойду еще принесу. А ты пока себя не накручивай, ладно?

Не знаю, насколько нам нужна была сейчас вторая бутылка. Я просто хотела побыть одна, чтобы все хорошенько обдумать. Родители Тимура были родными и для меня. Я тоже переживала о Бакире. Но ко всему прочему, я не могла не думать о том, как это все отразится на Тиме. А то, что отразится — я знала наверняка. Если, конечно, там действительно что-то серьезное.

Когда вернулась в кухню, Тимур стоял у окна. Я оставила бутылку в сторону, подошла к нему со спины и обняла.

— Все будет хорошо, милый. Поверь, все будет хорошо.

— А так и не скажешь. В последнее время у меня такое чувство, что вся моя жизнь катится псу под хвост.

Я ничего не ответила. Лишь сильнее сцепила руки. То, что Тимур заговорил — мне казалось добрым знаком. Раньше он делал вид, что никаких проблем у нас нет. А его онкология… это так. Прорвемся.

Тимур тяжело вздохнул. Чуть сместился и, закинув мне руку на плечи, придвинул к себе. Он выглядел таким несчастным, что мне захотелось, во что бы то ни стало, его порадовать. Не то, чтобы у нас для этого были поводы. Хотя…

— Я не хотела тебе говорить сейчас, потому что еще ничего не решено…

— Да?

— Но, думаю, сейчас нам как никогда нужны хорошие новости. Я все же позвонила Лёне. Ты не поверишь, но мне даже не пришлось ничего ему предлагать! Он сам искал, как с нами связаться.

— Ты… позвонила… Жорину?

Темный взгляд мужа полоснул по мне лезвием.

— Да. Позвонила. Но о работе он заговорил сам.

— Я, кажется, просил тебя этого не делать.

— Да, просил. Но нам нужен этот проект, и я не собираюсь от него отказываться только потому, что ты вдруг вздумал выяснять у кого из вас круче яйца! Черт, я думала, ты обрадуешься. Хоть какая-то хорошая новость за целый день, а ты…

— Меряться письками? Вот как. Думаешь, мне это надо, Катя?

Зрачки Алмазова потемнели, и в них закручивалось что-то страшное, темное. Я еще не видела мужа таким. Отступила на шаг…

— Прости, я не так выразилась, просто…

— Ну, почему же, по-моему, все понятно.

— Что тебе понятно, Тим? — спросила я, старательно подавляя зарождающийся в голосе страх.

Тимур сократил расстояние между нами. Заглянул мне в глаза, пугая закипающей в них черной прорвой. Медленно коснулся моих губ пальцем. Чуть надавил. Мое сердце колотилось, как ненормальное. Кухню освещала лишь подсветка над барной стойкой, остальное пространство комнаты тонуло в интимном полумраке. В нем только я и он… И что-то страшное, разверзающееся прямо сейчас между нами почти зримой пропастью. Которую я надеялась преодолеть. Приоткрыла губы, втягивая палец в рот. Тим тихонько застонал — напряжение, колючей проволокой сковавшее мою душу, чуть спало. Я почувствовала, что ко мне постепенно возвращается контроль над ситуацией, и улыбнулась. Это была ошибка. Влажными от слюны пальцами Тимур прочертил дорожку на шее, собрал в кулак ткань сорочки и с силой ее рванул.

— Мне понятно, что у тебя давно не было возможности убедиться в том, какой я мужчина. И в наказание ты решила меня кастрировать.

— Это неправда, — прошептала я, даже не пытаясь прикрыться теми жалкими обрывками ткани, что на мне остались.

— Да ну?

— Именно. Хотя знаешь что? Ты прав. Ты слишком долго меня игнорировал.

— И? — бровь Алмазова поползла вверх, в то время как взгляд — вниз, по взволнованно вздымающейся груди, к моим сжавшимся от страха соскам.

— И я действительно думаю, что тебе пора это исправить.

Не сводя с мужа глаз, хмелея от страха и собственной решимости, я попятилась к подоконнику. Нащупала руками выступ и медленно на него опустилась. Кожу обожгло холодом. Я едва слышно всхлипнула. Тимур стоял в стороне и не спешил ко мне подходить. Закусив губу, я медленно развела ноги. Нет, я никогда не была скромницей. С ним — нет. Но и никогда откровенной настолько. Наверное, все дело было в отчаянии. Ведь все мои намеки, все завуалированные попытки его соблазнить проваливались с оглушительным треском. И сейчас, когда Тимур был заведен, подогрет злостью и отчаянием — я не могла упустить шанс выкрутить ситуацию в свою пользу. Да, пусть надавить — вывести на эмоции, так, чтобы у него слетели все блоки и все контроли. Чтобы Алмазов забыл, наконец, о своих страхах, забыл обо всем на свете. Чтобы в его голове была только я. И никого, ничего больше…

И я решилась! Хотя инстинкты самосохранения вопили об опасности, скользнула ладонями по подоконнику, сексуально прогибаясь в спине. Опустила веки и, глядя на мужа, небрежно заметила:

— Как для мужика, ты слишком долго думаешь, что делать с голой женщиной.

Алмазов дернулся, рыкнул, тряхнул, как зверь, головой, и рванул ко мне.

Глава 8

Не было никаких прелюдий. Тимур просто подошел ко мне, вмиг растерявшей уверенность, и, обхватив за шею, лишая всякой возможности пошевелиться, второй — дернул пряжку ремня. Брюки упали на пол с легким звоном — Тим всегда таскал мелочь в карманах. Знакомый до боли звук немного успокоил, сбавил градус накала. Я тихонько выдохнула, замерев, когда Тимур приблизил свое лицо к моему. Будто пробуя на вкус мое дыхание. А потом еще сильней сжав пальцы на шее, скользнул между моих широко расставленных ног. Трусики на мне были чисто символическими, и они совсем не мешали. Алмазов даже не озаботился тем, чтобы их снять. Лишь отодвинул в сторону и с силой насадил меня на себя. Мы оба зашипели… Я потому, что после такого долгого перерыва принимать крупный член мужа было действительно болезненно, а он… Потому что любил жесткий секс.

Тим не спешил меня покидать. Я поерзала, заново привыкая к его объему, и сжала его внутри что есть сил. Зная, как это ему понравится. Тимур ругнулся и принялся с оттяжкой в меня вколачиваться. Короткий резкий толчок — медленное отступление. Мои мышцы конвульсивно сжимались, не желая его отпускать, донельзя усиливая ощущения. Тимур дразнил меня, нашептывал на ухо пошлости. Кусал шею и ключицы. Потому что в такой позиции просто не мог добраться до груди.

— Сядь на стул, — простонала я, понимая его затруднение. Моя грудь заводила Тима. Да мне и самой нравилось, когда он ее ласкал.

Алмазов замедлился. Впился в мои губы, и так, не прерывая поцелуя, мы перекочевали на стул. В этой позиции он погружался в меня так глубоко, что мне с большим трудом удавалось сдерживать рвущиеся из груди крики. Я тихонько поскуливала, раскачиваясь на муже, пока окончательно не выбилась из сил. Мышцы ног горели от напряжения. Я больше не могла удерживать собственный вес на пальчиках, но и прекратить не могла. Я уже была так близко… Так чертовски близко.