Руигат : Рождение. Прыжок. Схватка - Злотников Роман. Страница 16

После обеда главнокомандующий поднялся в свой коттедж, расположенный на холме, именуемом холмом Резиденции, поскольку во времена германского контроля над островом там жил немецкий губернатор. Адмиралу Ямамото исполнилось уже пятьдесят девять лет, большую часть которых он провел на службе Японии. Успел даже в молодости поучаствовать в знаменитом Цусимском сражении на крейсере «Ниссин», заполучив более ста шрамов на теле и потеряв два пальца на левой руке – из-за этого в квартале гейш Симбаси его прозвали Восемьдесят Сэнов [6]. После начала Второй мировой войны на него свалилась столь серьезная нагрузка, что здоровье адмирала заметно пошатнулось. Стали неметь пальцы правой руки. Не так давно флотский врач сделал ему серию из сорока инъекций витаминов В и С, после чего адмирал уверял окружающих, что чувствует себя прекрасно, но все, кто находился рядом с ним, видели, насколько ему тяжело. Так что его израненному телу, на которое обрушилось столько забот, после обеда не помешал бы небольшой отдых, тем более что в четыре часа главнокомандующий собирался посетить больных и раненых во флотском госпитале.

День прошел довольно спокойно. Потери среди летчиков морской авиации оказались меньше, чем днем ранее, и это доказывало, что американцы выдыхаются. Следовательно, тотальное воздушное наступление, задуманное главнокомандующим, действительно двигалось к успешному завершению.

Вечером, играя в сёги [7] с Кусакой в его кабинете, Ямамото задумчиво произнес:

– После сегодняшнего посещения госпиталя мне пришло в голову, что для поднятия морального духа наших солдат и офицеров мне было бы полезно облететь базы в районе Шортленда, ближайшие к линии фронта.

Командующий флотом Юго-Восточного района согласно склонил голову:

– Я завтра же отдам соответствующие распоряжения, адмирал…

На следующий день на передовые базы была отправлена радиограмма:

«Главнокомандующий Объединенным флотом 18 апреля лично посетит Баллале, Шортленд и Буин. Расписание посещения следующее. 6.00 – вылет из Рабаула на атакующем самолете средней дальности (с эскортом из шести истребителей). 8.00 – прибытие в Баллале и немедленное продолжение маршрута на «морском охотнике» до Шортленда с прибытием в 8.40… 14.00 – отбытие из Буина на самолете средней дальности. 15.40 – прибытие в Рабаул… Из-за плохой погоды переносится на один день».

Никто из японских военных даже не догадывался, что американцы сумели взломать флотский и дипломатический код «тип 97 индзики», присвоив ему внутреннее наименование «пурпурный» [8]. Даже поражение под Мидуэем, понесенное японцами во многом как раз вследствие того, что американцы были в курсе всех их планов и перемещений, не заставило Ямамото насторожиться. Так что спустя всего лишь несколько часов информация о появлении самолета главнокомандующего Объединенным флотом легла на стол президенту США Франклину Делано Рузвельту.

– Насколько можно доверять этой информации, Фрэнк? – спросил Рузвельт, откладывая листок с сообщением.

– Он поступил от группы «Мэджик», мистер президент, – коротко отозвался министр Военно-морских сил США.

Президент кивнул. Под кодом «Мэджик» значилась группа, осуществлявшая раскодирование японских официальных сообщений.

– Ты думаешь, они еще не догадались и это правда? Ведь во время эвакуации с Гуадалканала они сумели обмануть нашу службу радиоперехвата.

Фрэнк Нокс качнул головой:

– Они обманули не службу радиоперехвата, а связистов. К тому же они передали дезинформацию открытым текстом. Так что пока нет никаких оснований сомневаться, что они еще не подозревают о том, что мы читаем их код. Хотя… – Нокс задумчиво потер рукой подбородок. – Стопроцентно уверенным в этом быть, конечно, нельзя. Но… я бы рискнул. Да и в сущности, чем мы рискуем? Эскадрильей истребителей? А в случае удачи можно будет считать, что мы сорвали джекпот.

Рузвельт с минуту размышлял над словами министра, затем принял решение:

– Хорошо, передай Нимицу, пусть попытается достать его…

Между тем подготовка к визиту адмирала Ямамото на Бугенвиле шла своим ходом. Подавляющее большинство офицеров, прекрасно зная, что в том случае, если адмирал принял решение, спорить с ним практически бесполезно, деятельно готовились к предстоящему полету. Все попытки немногочисленных противников этой операции отговорить главнокомандующего провалились. Командующий 3-м флотом Одзава Дзисабуро, тоже потерпев фиаско, в сердцах сказал офицеру штаба Куросиме:

– Если он все-таки настаивает на поездке, то шесть истребителей совершенно недостаточно. Скажите начальнику штаба, что он может взять у меня столько самолетов, сколько сочтет нужным.

Однако Куросима до начальника штаба Угаки так и не добрался – тот слег от лихорадки денге.

История генерал-лейтенанта Имамуры о том, как он сам за два месяца до этого, 10 февраля, едва не стал жертвой американцев, когда направлялся на Буин и внезапно был атакован тремя десятками истребителей, рассказанная им с тайной надеждой на то, что адмирал откажется от своих опасных планов или как минимум уделит больше внимания обеспечению безопасности полета, также не достигла цели. Ямамото лишь похвалил мастерство и хладнокровие младшего офицера, пилотировавшего летающую лодку генерал-лейтенанта, и высказал радость по поводу спасения Имамуры.

Даже прибытие 17 апреля командующего 11-й воздушной флотилией на Шортленде контр-адмирала Дзосимы, оказавшегося последним из числа немногочисленных противников полета (Дзосима пришел в крайнее возмущение, получив телеграмму, столь подробно разъясняющую маршрут и график движения адмирала), не смогло поколебать решимость Ямамото. В ответ на горячую речь контр-адмирала он лишь мягко улыбнулся и произнес:

– Я должен лететь. Я дал им знать, и они готовятся к моему приезду. Полечу завтра утром и вернусь к закату. Не поужинать ли нам вместе?

Утро 17 апреля выдалось солнечным. Ямамото проснулся раньше обычного и долго лежал, глядя в потолок и вспоминая прошлые годы. Эх, молодость, молодость… На что бы он только ни согласился, лишь бы ее вернуть. Адмирал не обладал ни высоким ростом, ни огромной силой, но всегда был гибким и ловким. Во время своей первой поездки в Америку на корабле «Сува-мару» он устроил настоящее шоу. Это случилось через три-четыре дня после отплытия из Иокогамы. Шло обычное увеселительное мероприятие на борту. В те времена японцы обычно не очень-то любили появляться на людях, поэтому салон заполняли в основном европейские лица. Капитан «Сува-мару» уже заканчивал процедуру, когда Ямамото Исороку, тогда молодой капитан 2-го ранга, вдруг вышел вперед и сделал стойку на балюстраде салона. Корабль медленно менял курс, и один промах мог привести к опасному падению на нижнюю палубу, но Ямамото тогда охватил азарт. И не удовлетворившись одной лишь стойкой на голове, он одолжил у стюарда два больших подноса и стал крутить их на кончиках пальцев, а завершил выступление кульбитом, причем подносы оставались у него в руках. Гибкость и ловкость вместе с силой духа всегда помогали ему одерживать победу и в тренировочных схватках, даже с теми, кто был куда искуснее в единоборствах, чем он сам. И куда все делось?..

Ямамото сел на постели и некоторое время прислушивался к своему телу. К его удивлению, ничего особенно не болело, он чувствовал себя на редкость хорошо. Адмирал улыбнулся: «В такое утро хорошо умереть». Он откинул теплое одеяло – ночами в коттедже было холодно – и поднялся с футона. После чего подошел к тазу с кувшином, приготовленному вестовым, и быстро умылся. Распахнул дверцы шкафа. Все то время, что он находился здесь, в Рабауле, адмирал носил белую парадную форму, чтобы пилоты самолетов, улетающих на задание, могли ясно видеть своего главнокомандующего, приветственно машущего им фуражкой. Но сегодня он решил надеть темно-зеленую полевую. Щеголять в белоснежном парадном кителе перед бойцами, которые неделями не покидают окопы или регулярно прыгают в перекрытые щели, спасаясь от града сыплющихся сверху американских бомб, было бы крайне неуместно.