В преддверии Нулевой Мировой войны (СИ) - Белоус Олег Геннадиевич. Страница 21
— С джунгарами, — поймав недоумевающий взгляд Петра, Александр пояснил, — мы воевали с монголами!
— Много вас там было? — спросил царь.
Александр не стал скрывать:
— Чуть больше трех десятков.
Последовала короткая пауза, потом раздался изумленный возглас и следом растерянный голос Ромодановского:
— Не может быть!
Послы не стали спорить, лишь молча ожидали продолжения. Первый справился с ошеломлением царственный юноша.
— Ты тоже там воевал? — кивнул головой в сторону планшета Петр.
— Да, Ваше Величество!
Александр удостоился восхищенного и немного завистливого взгляда царя. Воевавших, тем более так успешно, Петр уважал.
— И много у вас таких добрых войск? — небрежно поинтересовался Ромодановский, а у самого глаза цепкие, внимательные.
— Две тысячи регулярных солдат и несколько тысяч ополчения, — Александр на миг сбился, не зная, как сказать, чтобы хроноаборигены поняли, затем подобрал слова, — да еще корабли летучие и самобеглые стальные повозки.
Усики Петра уныло опустились. Повествования послов о военной мощи Мастерграда вызвали шок у царя и князя, но они подтверждались сказками Федьки и письмом старшего Строганова. Стало быть, это не лжа, а чистая правда. Сжав от досады руку в кулак, едва не грохнул по столу. Планы по склонению Мастерграда под руку русского царя шли насмарку. Быть может потом, когда больше узнают о пришельцах и закончат неудачно начавшуюся войну с турками…. А сейчас отчаянно необходимо оружие, сравнимое по качествам с мастерградским. Война с опаснейшим противником: Оттоманской Портой и ее вассалом Крымским ханом шла с 1686 года, и конца-краю ей не видно. Два похода на Крым, возглавляемые князем Василием Голицыным, закончились позорным отступлением. Новое мощное оружие давало надежду победить турок быстро, с небольшими потерями, и тем самым укрепить трон под юным царем. Он лишь недавно отобрал власть у сестрицы — узурпаторши и отчаянно нуждался в успехе, подкрепляющем права на трон. Некоторое время Петр боролся с охватившей растерянностью. Затем вспомнил. Это пришельцы из будущего пришли к нему, а не наоборот. Значит, им что-то от него необходимо! Понимание заинтересованности пришельцев помогло собраться. Царь Петр был юн, едва вышел из подросткового возраста, к тому же родился очень любопытным. Искушение оказалось не по силам.
Голова Петра склонилась к плечу, глаза округлились от любопытства. Он запнулся, слегка заалел, но, упрямо набычив голову, спросил твердым голосом:
— А правда, что у вас есть летучие корабли, или лжа?
В глазах надежда, что сказка станет былью. Знал он и из сказок Федьки, и от Строгановых о летучих кораблях пришельцев, но вот не верилось и все! Хотя страстно мечталось хоть раз прокатиться по небесам, словно ангел божий!
Ну совсем ребенок, подумал Александр. Все не похоже, ни черты лица, ничего, но напоминает младшего, навеки покинутого брата чем-то неуловимым… Наверное, неуемным любопытством? Петр Александру нравился, ярый патриот и трудоголик, поднял Россию на дыбы, превратив из сонного Московского царства, прозябавшего на окраине Европы, в Русскую империю с мощными армией и флотом, растущей промышленностью. Наклонившись к чемодану, младший посол вытащил альбом. На обложке фотография с бронзовым памятником основателю города. Над ним щит желто-коричневого городского герба. Показал царю. Лепо и искусно изукрашено, подумал Петр. Особо внимание привлек наряд на памятнике, схожий с тем, какие носили кукуйские немцы. Вот еще один вопрос, и пока без ответа.
— Это Вам, Ваше величество, в дар альбом с видами города, — слегка склонив голову, произнес Александр, передавая царственному юноше искусно изукрашенный альбом, — Есть там и картина с воздушным кораблем.
У Петра от любопытства все шире округлялись глаза. Молчит, крепко сжав маленький рот, рассматривает искусную картину на обложке. Князь придвинулся вплотную, насколько позволяло чрево, жадно рассматривает диво. Наконец, царь открывает альбом.
Изображение зело искусное. На первой странице картина с видом на город мастеров, словно с высокой горы. Лето. Ровные, как стрела, широкие улицы. Десятки высоких, в пять поверхов, каменных палат. Иные еще выше. Крыши блестят добрым железом, видно живут богато, копейку не считают. На другой странице улица, мощенная камнем, вокруг чисто, ни навоза, ни иной грязи. Чистота, словно в палатах царских! Люди никуда не торопятся, гуляют. Все одеты в разноцветные дорогие одежды, лица радостные, как будто и забот у них нет.
— Это машины самобеглые, как ваши кареты, только движутся механизмом внутри, — произнес Александр, ткнув пальцем в автомобили. Он взял на себя обязанность комментировать фотографии с незнакомой хроноаборигенам техникой, удостоившись за это благодарного взгляда Петра.
На картинке проезжают, блестя на солнце добрым железом, машины самобеглые, чудные. Вдоль высоких домов, затеняя стеклянные окна, растут деревья. Истинный парадиз! Словно и не люди там живут, а ангелы. Блеск кукуйской слободы, которую наивный Петр почитал за рай на земле, померк в его глазах. Мастерград настолько богат, что дух захватывает. Куда там легендарным сокровищам, захваченным гишпанцами у индейцев! Царственный юноша с растерянным видом рассматривает картинки, глаза горят неподдельным восторгом. Забыты и французы, и англичане, и голландцы, у всероссийского самодержца появился новый жизненный идеал. Позади молча сопит, заглядывая через плечо, князь Ромодановский. Ну и ладно, думает князь, пусть Петр Алексеевич лучше восторгается православными, чем лютеранами кукуйскими. Вот на следующем рисунке — короста [13] высотой выше человечьего роста, из доброго железа на колесах из чудного материала (БТР-70).
Петр впился взглядом в следующую картинку, замигал от любопытства. Висит в воздухе изба железная, крашенная в зеленый цвет. Вот вечернее небо над Мастерградом, расцвеченное разноцветными огнями взрывающихся фейерверков. Улица заполнена людьми. На лицах восторг, одеты чудно, особенно молодые девушки. Женщины волос не покрывают, а иные в штанах, да с подолом выше колен обрезанным ходят. Царственный подросток покраснел, впился совершенно круглыми глазами в картинку. Хоть и женат был, и ведал женское естество, а застеснялся.
— А что девки да женки так срамно одеты? — из-за плеча Петра пробасил, колыхая великим чревом, боярин князь Федор Юрьевич Ромодановский, — Словно басурманки в штанах ходят! Не по православному обычаю сие!
Петр впилась в послов горящим взором. В палате тишина. Рожковский тихонько хмыкнул. Говорил же он, что с местными дикарями будут проблемы. А кто ими сейчас самодержавно правит? Самодур и садист! Достаточно вспомнить указы об остригании бород и насильственном внедрением иностранного платья… А взять массовые казни стрельцов! Зачем рубить головы всем подряд? Но дисциплина взяла свое, Рожковский поступил так, как инструктировали.
— У нас собственные обычаи, — ответил, — у вас свои! В церковь женки да девки голову покрывают, а на улицах они вправе одеваться как им удобно! Эфиопы абиссинские да даяки в галантской Индии крещены, а ходят и вовсе голые. Если жара летом, так зачем париться в семи одежках? Это не по нашему обычаю, и вера тут ни при чем. А если наш кому не по нраву, так мы его другим и не навязываем, кто как хочет, тот так и живет, и мы тоже как привыкли, так и живем, и никто нам в том не указ.
Будущий император Петр Первый поджал губы и бросил взгляд на собеседников. У каждого народа собственные обычаи, чего уж там! Негоже в чужие порядки лезть! Лучше потратить время на переговоры, от коих он многого ожидает. Петр с сожалеющим вздохом закрыл альбом, потом досмотрит. Сейчас необходимо с послами о державных делах разговаривать. Успокоившись, поднял взгляд на старшего посла, спросил недоверчивым тоном:
— Ну и что вы хотите от нас? — Петр поднял трубку, пыхнул, круглое лицо его на миг спряталось в дыму.
Разговор добрался до трудного места. От того как воспримут городские предложения зависит судьба взаимоотношений с Россией.