В преддверии Нулевой Мировой войны (СИ) - Белоус Олег Геннадиевич. Страница 29

Разозлил Вилберн Александра не на шутку, но наглость англичанина помогла удачно выполнить поручение начальника службы безопасности города. Сделать все, чтобы свести прямые контакты Мастерграда с Западом к минимуму. До решения турецкого вопроса и начала войны за испанское наследство руководство города решило не вмешиваться в европейскую свару. Пусть разбираются между собой сами, чтобы Западу было не до России с Мастерградом. Да и упускать козырь — знание последующих событий, не хотелось. Стоит попаданцам вмешаться в европейские дела, это приведет к непредсказуемым изменениям и знание «прошлой» истории уже ничем не поможет. А за время передышки «переварить» земли, которые удастся забрать у турок и татар, начать индустриализацию России и развернуть на полную мощность промышленность Мастерграда. Тогда и наступит черед попаданцев влезть в хрупкую посудную лавку высокой европейской политики. Как говорится: у носорога плохое зрение, но при весе в 3 тонны это не его проблемы.

Англичанин успел совладать с чувствами и внешне спокойно выслушал сообщение о своем фиаско. На этом переговоры закончились. Рожковский вручил англичанам список изделий высокой переработки, которые Мастерград готов продавать с ценами на них и список необходимых товаров, включавший несколько позиций: от ртути с каучуком до кофе и сахара. Англичане холодно откланялись. Едва закрылась дверь и отгрохотали шаги, Рожковский повернулся к Александру и посмотрел на него тяжелым взглядом. Из-за близости к прежнему руководству города, в тонкости политики Мастерграда по отношению к Запада его не посвящали, и во многом он был «свадебным» генералом.

— Александр, я буду вынужден доложить в город о Вашем сегодняшнем неподобающем поведении.

— Это Ваше право, — устало, после сильных эмоций накатила опустошенность, ответил Александр.

Он уже собирался ложиться спать, когда в комнате пронзительно зазвенел телефон. Радист скороговоркой доложил, что на имя Александра пришли две телеграммы. Одна долгожданная от Оли, вторая от Главы города. Пулей одевшись, Александр выскочил за дверь и через пару минут переступил порог разместившейся под самой крышей посольства радиорубки. Первой пробежал глазами телеграмму от жены и просиял словно начищенный медный пятак. Оля писала, что любит его, скучает и, как только откроются реки, с первым караваном судов приедет в Москву. Вторую телеграмму прочитал внимательнее. Чепанов в целом одобрил результаты переговоров с Московской компанией, но Александру демонстративно поставил на вид его несдержанность.

Глава 6

Морозный вечер. Кожаный возок, запряженный шестерней гнедых коней с Петром и Меншиковым внутри, возвращается с Кукуя домой, в Кремль. Монотонно болтается слюдяной фонарь. Скрипит под полозьями свежевыпавший снег. Ледяной ветер бросает снежную пыль внутрь, прямо в лицо, но Петру не холодно, соболья шуба на груди распахнута. После выпитого в аустерии Иоганна Монса хлебного вина даже жарко. Мечтательный взгляд юного царя скользит по едва различимым под неверным светом убывающей луны очертаниям домов. Праздновали день рождения Модесты — старшей дочери покойного главы семейства. Собралась вся верхушка немецкой слободы и высокопоставленные иностранцы. Танцевали, затем в саду запускали фейерверк. Потом ужинали свиными головами с фаршем, кровяными колбасами, дивными земляными яблоками, именуемыми картофель. Впрочем, в мастерградском посольстве ими уже угощали. Зело вкусны. Петр закусывал, грыз любимую редьку, курил трубку. Вот это жизнь! Правда на фоне привезенных мастерградцами чудес, Кукуй изрядно померк, но прелестная младшая дочь покойного хозяина тянула Петра как магнитом. Словно зачарованный, он весь вечер глядел на кукуйскую красавицу. Юная девушка привлекала взоры всех гостей. В алом как кровь платье, русые волосы зачесаны в высокую прическу, голые плечи и руки белоснежные и невозможно соблазнительны. Ночевать не остались, наутро собиралась Боярская дума и завтра придется идти на заутреннюю.

Съехали с бревенчатой мостовой на заснеженную дорогу, скорость возка заметно увеличилась. Меншиков все время странно поглядывавший на своего господина, начал тихо смеяться чему-то своему.

— Ты чего, — удивленно спросил Петр, поворачиваясь и возвращаясь из мечтаний на землю.

— Мин Херц! Младший посол мастерградский Петелин подарил мне книгу про тебя, так и называется: Петр первый. Сочинил ее потомок Толстых.

— Да? — лениво поинтересовался молодой царь, — а не врешь? Ты как ее прочитал, ты же читать, писать не умеешь!

Меншиков шмыгнул носом, ответил вкрадчивым тоном:

— Ну почему неграмотный, расписаться смогу! А книгу приказал слуге читать. Зело удивительна!

— И чем она диковинна? — вяло поинтересовался Петр, — Про гисторию [18]? Так сказывал мне Александр, посол мастерградский. Божьим помышлением с переносом сего города к нам, она другая станет.

— Там многое есть, кто верен тебе остался, а кто предал…Глянь.

Меншиков вытащил толстый кирпич книги, протянул царю. На алой как кровь обложке золотом горела надпись: Петр первый. Молодой царь внимательно глянул в глаза верного слуги, молча принял подарок, нахохлился в глубине возка, где лицо скрывалось в густой тени.

Проснулся Петр задолго перед рассветом от давящей в груди боли, от холода его трясло мелкой дрожью. Темно, сквозь длинное и узкое окошко с частым переплетом, свет почти не проникает, лишь огонь тихо потрескивающей лампадки перед иконами немного разгоняет ночной мрак. Пахнет табаком, вчерашним перегаром и жарко натопленной печью. Он торопливо поправил одеяло, это не помогло, морозило по-прежнему. Заскрипела кровать под длинным и нескладным телом.

— Алексашка! — тихо прохрипел слабым голосом Петр, но его услышали.

В соседней палате зашепталось несколько голосов. Что-то упало и через миг дверь открылась, в проеме показалась сонное лицо Меншикова, в руке подсвечник, глаза опухшие. Огоньки пляшут на оплывших свечах.

— Звал мин Херц? — все еще сонным голосом поинтересовался он.

— Худо мне, Алексашка — хриплым пожаловался российский самодержец, — Грудь болит и морозит. Позови дохтора.

Прохладная рука легла на пылающий лоб царственного юноши и тут же отдернулась словно прикоснулась к пылающим углям. Царь глухо с надрывом закашлял, сплюнул в платок мокроту.

Через считанные минуты в палате было светло от нескольких ярко полыхающих подсвечников. Набежали стольники. Суетливо укрывали царя дополнительными одеялами, но ему становилось все хуже. В дальних темных переходах запричитали, закрестились старухи, пока на них не шикнул ближний боярин царя Петра Черкасский Михаил Алегукович. Вскоре прибыла вдовая царица матушка Наталья Кирилловна с иноземным дохтуром. В русском государстве собственных медиков не было. Простой народ пользовался услугами знахарей, а государя с боярами пользовали иноземцы — выпускники медицинских факультетов университетов Парижа, Рима или другой европейской столицы. Правда уровень их знаний и умений с точки зрения человека двадцать первого века более чем сомнительный. Несмотря на это часть пациентов выживала. Если больной хочет жить, здесь даже медицина бессильна!

«Дохтур» царский кровопускание сделал, дал порошки, но царю становилось все хуже, вскоре он впал забытье и только метался под грудой одеял по смятой постели.

Перед обедом в кабинете Александра раздался звонок. К этому времени он начал беспокоиться. Где самодержец российский? Заседание Думы давно должно закончиться, а царь даже не пытается войти в игру. Что-то случилось?

— Дзинь — раздалась трель телефонного звонка. Ну наконец, подумал Александр, поднимая к уху трубку, но на другом конце провода оказался не Петр.

— Да, герр Питер.

— Это я, Александр Меншиков! Царь заболел! — захлебываясь от волнения зачастил царский любимец, — Помоги, а! Ты говорил, что у вас дохтор хороший, наш иноземец только кровь цедит как упырь, а толку никакого!