Лейтенантами не рождаются - Ларионов Алексей Павлович. Страница 11

На рассвете немцы обнаружили скопление наших войск в излучине Донца, появились их бомбардировщики, начали яростно бомбить переправу. Лед на реке был разбит, все водное пространство серебрилось от всплывшей оглушенной рыбы.

Несмотря на бомбежку, мужики из соседнего села притащили маленькую лодку и сачком черпали рыбу. Рыбалка у них прошла благополучно: и живы остались, и рыбы нагребли много.

Переправившуюся пехоту на том берегу Донца начали донимать немецкие танки. Артиллеристы не могли переправить свои пушки, стоял гвалт, мат. Не давали покоя немецкие «пикировщики». С той стороны Донца приходили недобрые вести: если пушки вовремя не переправят, танки столкнут пехоту обратно в Донец. Положение было критическим.

В это время к месту переправы подъехал на своем «виллисе» командир корпуса. Увидев всю неразбериху, приказал явиться к нему начальников артиллерии полка и бригады. Сам он был ранен в ногу, но в госпиталь не лег, а ходил с суковатой палкой.

Когда появились вызванные офицеры, он, недолго думая, хорошенько «отходил» их своей дубиной и при этом приговаривал: «Сволочи! Люди гибнут на том берегу, их гоняют танки, а вы вместо того, чтобы давно быть там, смотрите, как ловят рыбу. Да я вас, — упомянул почему-то Бога и какую-то мать, а сам не переставал раздавать „гостинцы“ палкой, — если через 15 минут ваши пушки не будут на том берегу, будете кормить рыбу. Я вам это устрою».

Пушки моментально переправили на ту сторону, открыли огонь, танки «понесли потери» и отошли, нашей пехоте стало дышать легче.

Мы, не задерживаясь у переправы, ушли вверх по реке, где лед не был разбит при бомбежке, перебрались на тот берег и приступили к выполнению поставленной задачи. Упущенное время на переправе пытались наверстать быстрым движением. Снег был неглубоким, но все равно мешал движению. Поставили впереди крепких ребят прокладывать путь, они же выполняли роль головного дозора и боевого охранения, а сами растянулись цепочкой и, ступая след в след, на значительном расстоянии от головной группы двигались за ними вперед по азимуту без боковых дозоров и охранения.

Впереди, за оврагом, проходила дорога, наиболее вероятный путь движения немцев, сосредоточившихся в населенных пунктах, которые мы должны «отнаблюдать». Между дорогой и оврагом, где мы остановились, простиралось огромное поле. Совершенно случайно мы обнаружили, что оно заминировано противотанковыми и противопехотными минами.

Один из разведчиков сел в снегу на противотанковую мину, а мы все сидели рядом. Всем повезло, и прежде всего сержанту Старостину, в том, что он сел на противотанковую мину, а не на противопехотную. Противотанковая мина рассчитана на большое давление сверху, а вес сержанта оказался недостаточным для ударного механизма, мина не взорвалась, спасла жизнь Старостину и нам.

Мы внимательно осмотрели подступы к оврагу и убедились, что в овраге мин нет, а поле густо заминировано. Это были старые мины, поставленные нами еще летом 1941 г. В ту пору минировали поля и дороги на танкоопасных направлениях только наши войска. Немцам не было смысла ставить мины, так как они вели наступление и все время продвигались вперед.

Беда заключалась в том, что документация на заминированные участки, как правило, не хранилась. На таких полях гибло гражданское население, партизаны, а также животные.

У нас возникла идея спровоцировать немцев, заманив их на это поле. Забегая вперед, скажу, что эту идею проработали в нашем штабе и через два дня после нашего возвращения осуществили.

Немного передохнули и — вновь вперед. На склоне высоты, совсем близко от нас, показался тот самый лесной «сколок», позволявший наблюдать за вышкой. До лесу дошли благополучно, выбрали место для наблюдения, выставили дозорных и стали следить. Наблюдения показали, что немцев на ней и около нее нет. Быстро направились к тригопункту. Приблизившись, я приказал занять круговую оборону по склонам высоты, а сам полез на самый верх, где была расположена площадка для проведения работ геодезистами по измерению углов тригонометрической сети. Вышка была уже старая, ступеньки прогнили, многих вообще не было, поэтому я долго поднимался наверх. Высота была порядочная, не менее 25 метров. Если с такой высоты оборвешься, можно прощаться с жизнью.

Внизу было тепло, светило солнце, а наверху морозный ветер пронизывал насквозь. На площадке просидел почти до вечера. Погреться из фляжки не рискнул, побоялся сорваться вниз при спуске.

С вышки хорошо просматривались окрестности, было видно движение по дорогам и в населенных пунктах. Все наблюдения я заносил в тетрадь. К вечеру записей накопилось много, сведения были важными, нужно было возвращаться обратно. С трудом спустился, это оказалось сложнее, чем подниматься наверх.

Собрав всех, я вкратце рассказал о том, что удалось увидеть сверху. Группу разделил на две части, одну возглавил сам, а вторую поручил сержанту Старостину. Ему вручил тетрадь с записями и зарисовками с вышки, написал донесение и отправил в штаб бригады.

Все, кто остались со мной, должны были выполнить последнюю часть приказа — захватить «языка».

Когда вел наблюдения с вышки, обратил внимание, что по одной дороге движение транспорта идет скомплектованными группами по 3–5 и более машин в сопровождении мотоциклов и вездеходов с зенитными установками. По другой, параллельной этой, курсируют одни мотоциклы с коляской и пулеметом, изредка проходят повозки на конной тяге. Интервал движения мотоциклов 30–40 минут.

Обсудив варианты захвата «языка», решили брать его на дороге, где курсируют только мотоциклы. Одно из ответвлений оврага вело к этой дороге, по нему мы и отправились для выполнения задания. Залегли в 20–30 метрах от дороги и повели наблюдение. Около самой дороги валялся опрокинутый комбайн, видимо, еще с лета 1941 г. Отметили время очередного проезда мотоцикла, продвинулись к комбайну, залегли, замаскировались и стали ждать. Время тянулось медленно, интенсивность движения уменьшалась, и мы забеспокоились, что к ночи оно совсем прекратится по этой дороге.

Вдруг послышался рокот мотоцикла, зимой его далеко слышно. Роли по захвату «языка» были распределены. Один ложится в кювет и ждет приближения мотоцикла, затем в упор расстреливает водителя. Трое с двух сторон захватывают пулеметчика, сидящего в коляске, забирают оружие, документы убитого, затаскивают мотоцикл за комбайн и быстро отходят к оврагу.

На деле, конечно, все получилось не так гладко, как было задумано. Когда мотоцикл поравнялся с нашей засадой, водителя убили сразу, мотоцикл развернулся в сугроб и остановился. Ефрейтор, сидевший в коляске, вылетел в сугроб, вскочил и побежал, да так быстро, что наши разведчики едва-едва его поймали. Стрелять по нему мы не имели права, нам нужен был живой фриц. Немец это понимал и, не пригибаясь, во весь рост улепетывал от нас что было силы.

Пока поймали его, скрутили руки, для острастки набили морду, ушло много времени. В то время как «группа захвата» тащила фрица к оврагу, вдали опять послышался шум мотоцикла. Нам ничего не оставалось, как вновь повторить операцию. Нервы были напряжены до предела, даже слегка подташнивало. Мотоцикл поравнялся с засадой, и все повторилось. Водитель был тяжело ранен, сидевшего в коляске фельдфебеля придавило опрокинувшимся мотоциклом, он лежал и стонал.

Водителя пришлось пристрелить, второго подняли на ноги. Он оказался раненным в плечо и не сопротивлялся. Быстро собрали оружие и документы, фельдфебеля отконвоировали в овраг, а оба мотоцикла подожгли и почти бегом бросились к оврагу. К месту нашей засады подошел вездеход с зенитным пулеметом, открыл огонь по оврагу, но нас уже не было. На всякий случай оставили заслон, чтобы сковать немцев огнем, если они появятся, и отходить по другому ответвлению оврага, увлекая за собой фрицев. Однако было уже поздно, и немцы не рискнули нас преследовать. Примерно через час разведчики покинули засаду и вскоре догнали нас. Мы, конечно, двигались не так быстро, как хотелось бы нам, напряжение уже спало и чувствовалась усталость. Притупилась и бдительность. Двигались чисто механически. Наконец, на опушке леса сделали привал.