Вкус вишнёвой лжи. Книга 2 (СИ) - Angel-of-Death. Страница 52

— Ну, всё-всё, — шепчет парень. — Я тебя очень люблю, не плачь.

Я хочу сказать, что тоже люблю его, но начинаю реветь ещё сильнее, ненавидя себя за свою слабость. Что я как девчонка разнылась-то? Он ведь ничего особенного не сказал! Чёрт его дери…

Ложь 33. Ира

«Порою складывается впечатление, что люди задают вопросы, чтобы потерять доверие к тебе, но когда ты отвечаешь правдиво, то они теряют себя». (Сергей Гупаленко)

Tokio Hotel — Girl Got a Gun

Ложь 33. Ира

Что-то ломается во мне: маленькая трещина, появившаяся давным-давно из-за бесконечной гонки на выживание, увеличивается в разы под давлением накалившейся обстановки во время неудачного ужина. Стас прав, я слишком много на себя беру, но проблема в том, что я чертовски гордая и упрямая для того, чтобы позволить кому-то делать всё за меня.

Это сложно. Странно. И непривычно.

Но даже я где-то в глубине души понимаю, что отчаянное желание позволить кому-то решать за меня все проблемы отчаянно скребётся острыми коготками, пытаясь вырваться на свободу. И, видимо, именно оно увеличивает тщательно припрятанную трещину, разрывая на части моё душевное равновесие.

Я устала. И давно это поняла, ещё до того, как Стас вскружил мне голову, а лучшая подруга превратилась в обезумевшую стерву. Мне просто нужен был повод и человек, поставивший бы меня перед фактом. «Я всё исправлю, не волнуйся».

Но я не сдаюсь: брать у Скворецкого деньги и пользоваться его статусом не собираюсь, а вот переехать к нему после выпускного… Идея, конечно, отличная, и я действительно этого хочу, но вряд ли нам позволят обстоятельства. Над этим стоит ещё подумать.

Папу после позорного ужина я всячески избегаю: не хочу обсуждать с ним обвинения Стаса, поэтому общаемся мы с ним последние дни на уровне «Привет, как дела?».

А ещё отец начал курить прямо на кухне, и это жутко бесит.

— Не потерплю, чтобы кто-то курил в моей квартире, — злюсь я, в очередной раз наткнувшись на наглого папочку.

Чуть ли не изо рта отобрав у него сигарету, тушу окурок о пепельницу (откуда она появилась здесь, я без понятия). От едкого дыми не спасает даже открытая форточка, а ядрёный запах кофе ни разу не улучшает обстановку.

— Хочешь курить, вали на балкон.

Папа поднимает руки, мол, сдаюсь, извини, но я уже не обращаю на него внимания и принимаюсь за приготовление бутеров.

— Ты всё ещё хочешь переехать к своему этому… — осекается. — Скворецкому?

Шумно вздыхаю. Вот он сидел молчал столько дней, а теперь вдруг приспичило поболтать о Стасе? Что б его.

— Ты же знаешь, если я решу к нему переехать, меня не остановишь даже ты. Особенно ты, — огрызаюсь.

Папа глубоко втягивает в себя воздух, замирает, через пару секунд медленно выдыхает. За окном неожиданно взвизгивают дети и начинают хохотать, у чьей-то машины врубается сигнализация, кто-то кричит. Лето же всё-таки. Школьники на каникулах, резвятся во дворе с самого утра. Солнце палит, жарища.

Вот только даже это не разбавляет напряжённую атмосферу в квартире.

— Ир. Я понимаю, что глупо спустя столько лет возвращаться в твою жизнь и пытаться строить из себя заботливого отца, но… — я не смотрю на него, но боковым зрением ощущаю на себе прожигающий взгляд. — Но я правда понятия не имел, насколько тебе тяжело, — фыркаю. — Точнее, не хотел замечать. Ты всегда была самостоятельной и взрослой для своих лет. Я… — замолкает. — Если что, я не против, если ты решишь съехаться со Стасом. Мне, конечно, не нравится эта затея, и доверием к твоему парню я не проникся, но я вижу, как он тебя любит. Может быть, он даст тебе то, чего не смог я.

Резко кладу нож на стол, отвлекаясь от нарезки колбасы. Оборачиваюсь.

— Только не думай, что я размякну и пущу слезу, — скептично кривлюсь. — Тебя не было… сколько? — пытаюсь посчитать на пальцах, но бросаю это дело. — Хренову тучу лет. Ты выбрал Марину, а не меня. Другую семью, понимаешь? Черт… — отворачиваюсь, ругая себе за то, что дала волю эмоциям.

— Я знаю, — соглашается, и это бесит ещё сильнее. — Поэтому и хочу наверстать упущенное. Прости меня, Ирка.

Прикрываю глаза. Я ждала этого момента с самой смерти мамы, если не раньше, но теперь понимаю, что всё это больше не имеет никакого смысла. Раньше надо было думать. Где он был, когда я так нуждалась в поддержке? Когда Марина издевалась надо мной как над золушкой, пока меня не бомбануло, и я не свалила к бабушке? Когда я горбатилась сутками на трёх работах, лишь бы купить лекарства и оплатить счета? Прощение он тут просит…

Так много хочется высказать ему, обвинить во всех грехах и пинком выгнать из дома, но ничего из этого я не делаю.

— Ага, — только и могу выдавить. — Проехали. Все мы совершаем ошибки.

Все мы совершаем ошибки, говорю я, а сама почему-то думаю про Назарова. До сих пор стыдно за то, что я не нашла смелости поговорить с ним и рассказать про чувства к Стасу.

На этом разговор с папой заканчивается, и мы больше не поднимаем тему моей «непростой жизни без родителя». Наступает пора экзаменов, и кроме них я не могу ни о чем думать. Русский, математика. Английский. Биология, химия. Плюс обществознание (зачем, не знаю), и на всякий случай берусь за историю.

Не знаю, как я всё успеваю выучить, но экзамены проходят для меня очень даже хорошо. По крайней мере, я так думаю. Результаты будут только перед впускным, а дальше… Дальше обещанный отцу бал, вот только платье я с ним покупать не пойду. И не потому что обижена за испорченный ужин, просто после последнего звонка Стас настойчиво попросил: «Платье не покупай, наши планы на твой выпускной слегка меняются».

Толком так ничего объяснять не хочет, на вопросы тоже не отвечает, а я за последний месяц в конец извелась от догадок. Конечно, на счёт платья всё понятно: Скворецкий хочет сам его купить в тайне от меня, но что это за новые планы?

Кстати, о последнем звонке! Тот ещё денёк выдался…

Как я не просила Стаса не приходить, парень всё равно припёрся. Слился с толпой, замаскировался, будто думал, что никто его не узнает…

У меня в тот день было мало слов, потому что большую часть репетиции я прогуливала из-за работы, так что в основном я просто стояла перед зрителями в глупой школьной форме с кружевным фартуком и детскими белыим бантиками на голове, и молилась о том, чтобы это мучение поскорее закончилось. Элли конечно же не упустила момента выпендриться. Все знают, что Макеева хорошо поёт, так что ни один праздник не проходит без её сольного выступления.

В основном последний звонок заканчивается для меня лучше, чем я рассчитывала. Нас все поздравляют, радуются, желают успехов. Первоклашки дарят блокноты с ручкой. Затем мы отпускаем воздушные шарики, фоткаемся и обещаем друг другу поддерживать связь после выпуска. Ага, ну-ну.

Стаса я замечаю лишь под конец, когда девчонки начинают шушукаться, мол, к Элли пришёл её бывший. Тот самый Стас Скворецкий.

Первое, что я чувствую: удивление. Я же просила его не приходить, нельзя, чтобы слухи поползли.

Второе: ехидство. Ведь парень пришёл не к Макеевой, а ко мне. Сам глава «Бигарро», мой тайный любовник, человек сносящий все мои крыши.

Но потом в разговоре проскальзывает фраза: «Видели, как он болтает с Элли», и внутри меня рушатся идеально выстроенные полки. Что за фигня? Она и здесь не оставляет моего парня в покое!

Сдерживаюсь от неожиданного порыва отправиться на поиски парочки, чтобы избежать лишних разговоров и нападок в мою сторону, лишь достаю сотовый и пишу Скворецкому сообщение.

«Я же просила тебя не приходить, что за дела?)».

Отправляю.

Ответа нет.

Чуть позже меня находит мой папа, вырвавшийся с работы, чтобы сходить на моё выступление (что удивительно, ведь я даже не помню, когда он в последний раз вообще приходил ко мне в школу), и преподносит (при чём в прямом смысле этого слова) огромный букет пионов.

— Ничего себе! — удивляюсь я, принимая подарок. — Где ты их раздобыл?