Вкус вишнёвой лжи. Книга 2 (СИ) - Angel-of-Death. Страница 76

Ложь 49. Ира

Моё тело не слушается, когда я вылезаю из полицейского автомобиля, остановившегося напротив подъезда. Мышцы ватные, мысли превращаются в тягучий кисель, заполняя мозг до такой степени, что разъедающая жижа вытекает прямо из ушей.

Делаю вдох, и кислород кажется глотком яда, медленно проникающим в кровь. Печёт солнце, где-то кричат дети, шепчет зелёная листва, а я больше не ощущаю теплоты майского дня. Мне холодно — я обнимаю себя руками и судорожно выдыхаю.

Не знаю, что мне нужно делать: продолжаю стоять посреди дороги на потрёпанной временем надписи: «Ира прости», написанной когда-то давно призраком из моего прошлого.

Кажется, будто я не была здесь десятки лет и вот теперь наконец-то смогла вернуться домой. Я тону в тоске и ужасе, поднимаясь по бесконечным ступеням, и бой с ними даётся мне с трудом. Я проигрываю. Лифт сломан, каблуки сводят с ума. На полпути не выдерживаю, снимаю туфли и несу их в руках, борясь с желание выбросить дорогие лабутены в мусорку.

Внутри зарождается нечто странное и непонятное: у меня умерла бабушка, наверное, один из самых дорогих людей во всей вселенной, а я даже поплакать не могу. Не потому что не хочу, а физически не могу выдавить даже слезинку.

Отец открывает дверь квартиры, и пустота в груди увеличивается на пару сантиметров.

Здесь так тихо…

Обычно в бабушкиной комнате всегда работает телевизор, и как только заходишь в коридор, тут же раздаются крики, мол, кто это и… И про Михайловну начинает рассказывать, что та заходила недавно, а соседка померла сто лет назад…

— Похороним рядом с твоей мамой, — говорит отец, вонзая мне в спину острый клинок. — Послезавтра, получается. Нужно всё приготовить, позвать кого-нибудь на поминки…

— Кого? — злюсь, бросаю на пол туфли. — Все её друзья давно померли.

Я подхожу к комнате бабушки и замираю в дверях: телевизор выключен, кресло пустует. Полумрак настойчиво поглощает пространство, словно собираясь засосать квартиру в чёрную дыру. А я и не против…

— Некоторые соседки ещё живы. Вон, баба Варя. Бодренькая бегает туда-сюда. Я займусь этим, а на тебе еда и… даже не знаю. Карина вечером придёт, поможет тебе.

А вот это хорошая новость. Она куда больше понимает в похоронах, к тому же сможет всё организовать без моего участия.

Карина — новая жена отца. Работает в полиции судмедэкспертом, где они и познакомились почти полтора года назад. Влюбились, начали встречаться и тайком расписались. Сказали, не хотят громкую свадьбу.

Карина хорошая женина, умная. Детей нет, разведена. Да и не такая бешеная как Марина, так что выбором папы я довольна. Не скажу, что мы с ней лучшие подружки, но отношения между нами нормальные.

— Классно, — с трудом отрываю взгляд от манящего кресла бабушки и поворачиваюсь к отцу.

Не знаю, что сказать. Вот он, стоит напротив меня и смотрит так, словно я во всём виновата. Я оставила бабулю, променяв её на Стаса, и не смогла спасти. Если бы я продолжала ухаживать за ней, проводила бы больше времени рядом, присматривала… Она бы протянула подольше? Она бы…

— Я телефон забыла в ресторане, — зачем-то говорю я, хлопая себя по талии, будто надеясь отыскать там карманы, которых отродясь не было. — Пойду, переоденусь.

Папа молчит, и я принимаю это за одобрение.

Реальность подкрадывается ко мне со спины — я слышу её дыхание, ощущаю горький запах, и волосы встают дыбом от одной лишь мысли, что острое лезвие в руке маньячки вонзится в плоть по самую рукоятку. А когда за мной закрывается дверь, ощущение усиливается в разы. Я будто нахожусь в прострации, по другую сторону реальность, в каком-то ином зеркальном мире. Вроде как здесь, но в то же время и нет.

Маленькая комната совсем не изменилась: старый шкаф слева, на столе древний компьютер, узкая кровать по правую руку, и куча пыли. Отец явно редко сюда захаживает…

Первый вдох даётся с трудом — эмоции накрывают с головой подобно мощной прибрежной волне, и я захлёбываюсь собственными чувствами, задыхаюсь, забывая, как дышать.

Дальше легче. Голова перестаёт кружиться, возвращается контроль над телом. Я с трудом помню, как открываю шкаф и достаю оттуда старую футболку с джинсами, отряхиваю от пыли. Платье не хочет покидать моего тела, но выбора у него нет. Ткань сползает с плеч и подобно жидкости оказывается на полу.

Лишь закончив с переодеванием, я нахожу в себе силы, чтобы нагнуться и подобрать платье, но замираю, когда взгляд падает на коробку, припрятанную под кроватью. Забыв про всё на свете, достаю тайник и заглядываю внутрь, сглатываю образовавшийся комок горечи и беру в руки старого голубого зайчика с розовым бантиком.

Завалившись на кровать в позу эмбриона, я утыкаюсь носом в пыльную игрушку и судорожно выдыхаю. Боль скребёт обратную сторону моей души, как крыса, пытающаяся прогрызть путь на свободу. Средневековые пытки в действии: кладёшь зверя на живот, накрываешь ведром и, поджигаешь что-нибудь, а испуганное животное, пытаясь не задохнуться, начинает создавать себе путь сквозь тебя.

Не знаю, почему я об этом думаю…

Я пытаюсь поплакать, выдавить из себя хотя бы парочку слезинок, чтобы стало чуточку легче, но ничего не получается. Боль крепко держится внутри меня, вцепилась когтями в лёгкие и засела как паразит. И я ничего не могу с этим поделать…

А следующие часы превращаются в настоящий круговорот, от которого меня начинает воротить. Я ныряю в него с голой, не понимаю, что происходит: мне говорят, что нужно делать, и я это делаю. Мне командуют: сиди, и я сажусь. Помоги с этим, помоги с тем, и я помогаю.

Вместе с Кариной мы завешиваем все зеркала в квартире и подготавливаем место для гроба. Думаем, кого будем звать на поминки и на сколько человек придётся готовить. Разговариваем о чём угодно, но только не о бабушке: Карина рассказывает про своих подруг, неудачный маникюр и дикую стрижку, которую сделала в двадцать лет. Шутит, подбадривает, но ни разу не жалеет.

— Смерть — это нормально, — говорит Карина, когда видеть мою кислую рожу у неё больше нет сил. — Я постоянно с ней сталкиваюсь и, поверь, твоя бабушка умерла тихо и спокойно. Некоторые могут только мечтать о таком. Однажды мне привезли ребёнка, которого насмерть забил алкаш-папаша, вот такую смерть точно никому не пожелаешь.

Я совершенно не понимаю, зачем Карина сравнивает смерть моей бабушки с трупами, которые привозят ей на работу, поэтому продолжаю кивать и делать вид, что всё прекрасно.

Ночевать остаюсь здесь же: вечером приходит Коля, мы с ним долго обнимаемся, а потом бухаем всю ночь, вспоминая былые деньки. За три года брат почти не меняется. Заканчивает учиться в своей шараге, после неё отправляется работать в автомастерскую. Неплохо зарабатывает, кстати.

Сейчас у него своя квартира и невеста, ждущая двойню. Вот это поворот, да? Кто бы мог подумать, что Коля, мой сводный брат, толкавший краденую технику и думавший лишь о том, как бы где набедокурить, собирается остепениться. Свадьба по залёту — как по мне отстойное дело, но главное, что девчонку не бросает.

А на следующий день привозят бабушку, и я лицом к лицу сталкиваюсь с несправедливой реальностью.

— Будто спит, — говорит отец, нависая над бывшей тёщей. — Я много трупов повидал, но она как живая. Совсем не изменилась.

Удар под дых.

Я не знаю, что я чувствую, смотря на труп бабули, мирно покоящийся в лакированном гробу, и понятия не имею, что нужно делать. Поговорить с ней? Потрогать? Просто стоять и смотреть?

Это невыносимо.

В воспоминаниях просыпаются картинки прошлого: моя мама в точно таком же гробу. Парик на голове, макияж, накрашенные розовым лаком ногти. Всё бы ничего, вот только я отчётливо помнила её худое сожранное раком лицо незадолго до смерти, и никакие парики не спасали меня от этих ужасных воспоминаний.

Я весь день обхожу спальню бабушки стороной, а ночью остаюсь один на один с трупом. Мысли о том, что за стенкой лежит мёртвое тело бабули, не дают мне заснуть, и до самого утра я не смыкаю глаз, но я сама на это согласилась, так что грех жаловаться.