Подарок особого назначения (СИ) - Хант Диана. Страница 22
После нежной, цвета топлёных сливок кожи Тианы смуглые лица цитанок казались грязными, черты — грубыми. Голоса — слишком низкими, хриплыми.
В Тиане всё было безупречно.
От ослепительной красоты и утончённости до знойного, дикого темперамента. В ней была та самая внутренняя свобода, которая для дракона была на вес золота, и которая так редко встречалась у людей. Ей не было дела до его денег, власти, положения… Гэл бы распознал это в два счёта — как говорится, поживите хотя бы несколько веков, и сами начнёте читать лица и эмоции людей, как раскрытые книги. У всего его гарема это было — у неё нет.
Будь её воля — она бежала бы из Айсвела до самого Вискольда. Босиком и не оглядываясь. И в то же время… она реагировала на него. Хотела не реагировать — и не могла иначе. Но в её реакции не было удушающего привкуса раболепия, не было унизительной зависимости. Даже стыд перед собственными желаниями был пряным, хмельным.
Детка сама ещё не распознала собственных желаний, но что-то внутри подсказывало Гэлу: распознает. И ещё как. У них впереди прорвавшаяся лавина многогранных, всесокрушающих удовольствий.
И, кажется, в ней был тот самый огонь!
Рядом с ней дракон начинал чувствовать.
Гэл давно свыкся с краткостью человеческой жизни, давно относился к её смехотворной продолжительности, как к данности…
Женщины, даже самые лучшие, самые изысканные, имеют свойство приедаться. Надоедать. Любая, будь то самая ослепительная, самая безупречная красота в скором времени начинает восприниматься, как нечто само собой разумеющееся.
Если только под ней не кроется что-то большее.
Личность, незаурядность, чувство собственного достоинства.
Что может человечка предложить дракону?
Своё тело? Свою красоту, которая весьма быстротечна? Обожание, граничащее с безумием, с раболепием? С чего они решили, что этого достаточно?
Нет. Тысячу раз нет. Были, конечно и такие, которые пытались стать интересными ему. Старались развиваться. Но человеческий век недолог. И Гэл давно с этим смирился.
А тут впервые мысль о том, что жизнь его новой игрушки быстротечна… Слишком недолговечна… неприятно холодила. Заставляла что-то сжиматься внутри.
Все эти разборки с кобольдами казались дурацкой тратой времени. Тратой драгоценных минут, часов… которые хотелось провести с ней.
Наслаждаться каждой секундой её юности и свежести.
Хотелось сделать её счастливой. Пусть и на недолгий срок.
…Покончив с последней чёрной ворожеей, разбив сердце последнего подавляющего волю механизма, лорд О’Валлагхар, наконец, отправился обратно, в свой замок.
А с очарованными рабами-ограми в ошейниках и маги справятся. Без команд своих господ те послушно выполнят любые другие приказы, главное, отдавать приказы уверенным тоном.
По пути домой Гэл не думал ни о чём другом, кроме как о своей новой игрушке.
Снова и снова представлял её в самых бесстыжих, развратных позах. Такую юную, свежую, послушную.
И только подлетая к замку понял, каким был болваном, когда отказался снять напряжение с цитанками.
Представлять Тиану, возбуждённую, всхлипывающую под ним, умоляющую о том, чтобы он не останавливался было, бесспорно, приятно. Если, конечно, каменный стояк и ноющую, распирающую боль в яйцах можно отнести к приятностям… Спорным таким, но всё же. Но, проклятье ящеров! Девчонка — девственница.
И об этом он как-то и забыл.
Забыл, чего ему стоило сдерживать себя тогда, в кабинете… и это после бессонной ночи, проведённой с тремя наложницами! Лучшими, опытными. Самыми выносливыми из его гарема!
А тут… когда он буквально осатанел от голода, когда все эти дни, казавшиеся вечностью, думал только о ней… да он ведь набросится на неё, изнасилует! Какое там терпение… Какие церемонии… Он же хочет одного: грубо, нещадно трахать. Иметь. Жёстко. Сильно. Долго. Снова и снова.
Готова ли к такому девственница?
Нет, конечно, потом, когда он обучит её всему, что ему нравится, всему, что она должна знать и уметь, когда чуть созреет, войдёт во вкус…
Но, ящеры его дери, трахаться до темноты перед глазами, до боли в яйцах хотелось сейчас!
И упаси Тиану её человеческие боги попасться ему на глаза.
Да он нагнёт её прямо в саду, в коридоре, на лестнице… И всё испортит.
Слишком многое зависит у женщин от первого раза. Проклятье!
Ему хотелось видеть наутро её счастливые глаза, распухшие от поцелуев губы… Ловить на себе полные восторга, взгляды, видеть, как её аура искрит, выдавая возбуждение, желание продолжить… И уж точно не хотелось читать в её сапфировых глазах страх и упрёк, не хотелось, чтобы она отворачивалась, отводила взгляд… Ждала ночи с ним, как наказания, как повинности…
Проклятье!!!
Да ведь он сейчас думать внятно не способен, не соображает ничего…
Как сдержаться и быть ласковым и нежным с деткой?!
Решено. Он прикажет не выпускать её из комнаты, чтобы не дразнить себя.
А сам пойдёт к остальным.
Перетрахает весь свой гарем, если понадобится, и, скорее всего, не по одному разу.
И только потом, утолив этот лютый, клятый, неистовый голод, начнёт медленно и осторожно смаковать малышку…
Не такое, как ему хотелось, но всё же гениальное решение.
Привычные тела, умелые рты, опыт, знание, что именно и как ему нравится.
И пусть по сравнению с Тианой все они, вместе взятые, пресные, безвкусные, он получит необходимую разрядку. Это то, что сейчас ему необходимо. И не только в его интересах.
…В замке было непривычно тихо.
Вроде всё как всегда и вместе с тем что-то не так.
У Гэла не было ни времени, ни желания прислушиваться к своим ощущениям — иначе бы он удивился раньше времени.
Но дракон не придал значения ни этой непривычной тишине, и, пожалуй, пустоте, ни даже бегающим глазам управляющего.
Кажется, господин Пуре хотел что-то ему сказать. Гэлу было неинтересно. Пусть здесь было хоть светопреставление в его отсутствие, потом. Всё потом. После четверых суток, проведённых на ногах, на пределе скорости и сил, он заслуживает кратковременный отдых. А потом можно и о делах поговорить.
— Ваша светлость…
— Пожар? Наводнение? Землетрясение? Цунами?
— Нет, господин, что вы… В этом смысле всё спокойно. Ваша новая рабыня, бывшая леди ди Суа…
Гэл сцепил зубы.
— Пусть не выходит из комнаты.
Управляющий часто заморгал, явно удивлённый его приказом, но поспешно кивнул. Гэл продолжал:
— Ванну мне. И смену одежды. Никого из наложниц не звать. Я сам спущусь в гарем. И не беспокоить до утра. Это ясно?
— Ясно, господин, — управляющий побледнел, как мел. Подбородок его затрясся. Господин Пуре склонился в три погибели, но спешить, сверкая пятками, выполнять его приказ явно не собирался.
Гэл нахмурился.
— Что не так?! Говори же!
— Это всё ваша новая рабыня, господин, это всё она…
Дракон почувствовал, как сатанеет. Надо было сразу запретить управляющему говорить о ней!
— Ну?!
— Уезжая, вы разрешили ей распоряжаться вашими вещами. Вашей собственностью.
— И?
— Леди ди Суа кое-что продала.
— Ящеры тебя дери! Ты можешь не мямлить? Продала и продала, я сам с ней разберусь. После того, как отдохну. А теперь убирайся.
В вопросах остужения пыла исходящая паром ванна, конечно, не лучшее средство, но она по-крайней мере, расслабит мышцы. И он будет чередовать её с ледяной столько, сколько понадобится. А потом навестит свой гарем.
— Я уйду, ваша светлость. Но, боюсь, остальные ваши пожелания… они невыполнимы.
У Гэла голова шла кругом.
— Что ещё невыполнимо? Можешь ты говорить внятно, в конце концов?
— Ваши наложницы, господин. Их нет в замке.
Гэлу показалось, что он ослышался. Дракон застыл статуей, приподнял бровь. Господин Пуре воспользовался заминкой.
— Леди Тиана ди Суа продала их. Тхарцам. Распродала ваш гарем, ваша светлость.
— Что. Ты. Сказал.
Господин Пуре сглотнул.