Слуга трех господ (Воспоминания о войне) - Жукович Василий Николаевич. Страница 18

— Воюй, Герасим, пока взводным, а дальше время покажет, где тебя использовать с максимальной пользой для Красной армии. Чует мой сердце, что нас с тобой ждут великие дела, и твой боевой опыт скоро будет востребован, потому что белое движение продолжает набирать силу и никто, кроме нас, простых казаков, рабочих и крестьян, его не победит.

От сознания правильно сделанного выбора настроение Герасима было приподнятое, и он возвращался домой, не чувствуя под собой ног. Единственное, что его немного беспокоило, так это предстоящая встреча с Овчинниковым, которая должна была состояться уже через два дня. Деменев никак не мог решить, сказать или нет Овчинникову, что он вступил в Красную армию. После долгих раздумий он решил не говорить об этом Овчинникову. С его мнением согласились и родители, которые тоже считали, что об этом пока не только Овчинникову, но и вообще никому говорить не надо. Мол, нечего афишировать, где находится их сын. Бог знает, какая обстановка дальше сложится в России. А вдруг власть снова сменится, и вместо красных придут белые, черные, зеленые или еще какого-нибудь цвета радуги?

С таким мнением и так же приветливо, как и в первый раз, и встретил Герасим своего бывшего сослуживца Пашу Овчинникова, который вошел в дом Деменевых с широкой улыбкой на лице. Но когда Герасим сказал ему, что от его предложения он отказывается и воевать больше ни с кем не будет, доброжелательная улыбка моментально исчезла с его лица. Оно перекосилось и стало злым. На щеках самопроизвольно задвигались желваки, а взгляд стал презрительным и уничтожающим. Такое лицо у Овчинникова Герасим видел только один раз на русско-германском фронте, когда однажды неожиданно вошел к нему в кабинет, а он в это время со своими помощниками пытал солдата-дезертира, бежавшего с передовой. Вспомнив этот случай и видя злое лицо своего бывшего друга, Герасим подумал, что если бы и он попал в лапы Овчинникова, то и с ним тот поступил бы так же, а возможно, и еще более жестоко. Услышав отрицательный ответ, Овчинников, словно читая мысли Деменева, со злостью сказал:

— Тебе не удастся отсидеться в станице до конца Гражданской войны. Если ты не пойдешь к нам, то красные припомнят тебе прошлое сотрудничество с генералом Красновым и расстреляют тебя. А если вздумаешь перейти на сторону краснопузых, то всех твоих родственников мы уничтожим, а с тобой поступим так же, как с тем дезертиром, которого ты видел при допросе в моем кабинете на русско-германском фронте. Запомни, что предательства мы никому не прощаем.

После этих слов Овчинников, не попрощавшись ни с Герасимом, ни с его родителями, сильно хлопнув дверью, ушел. Угрозам Паши Овчинникова Деменев не придал особого значения, решив, что парень сгоряча все это наговорил или хотел напугать Герасима, чтобы он изменил свое решение и примкнул к белому движению. Но, как впоследствии оказалось, зря. Палач Павел Овчинников слов на ветер не бросал, что немного позже и подтвердилось. И хотя угрозы Овчинникова Деменев не принял всерьез, он все-таки засомневался — правильно ли поступил, не сообщив Буденному о предстоящей встрече с такой птицей высокого полета. Герасим понимал, что если бы он это сделал, то Овчинникова наверняка арестовали бы и расстреляли. И, несмотря на то, что он это вполне заслужил, Деменев не привык сводить счеты с кем бы то ни было чужими руками, тем более используя такие полицейские методы, как наушничество. И на этот раз он считал, что это было бы предательством по отношению к Овчинникову. Другое дело в бою. И если ему когда-нибудь доведется сойтись с Овчинниковым в поединке, то у него не дрогнет рука отрубить ему голову. Но это в бою. А уничтожать противника путем наушничества он и не умел, и не хотел. Поэтому решил, что поступил совершенно справедливо, не сообщив Буденному о предстоящей встрече с незваным гостем с той стороны, Овчинниковым, надеясь на то, что она в его жизни больше никогда не повторится. Но, как оказалось, пути господни неисповедимы: и Овчинников не забыл своей угрозы, и Деменеву довелось встретиться с ним еще раз. Но все это произошло немного позже.

А пока по станицам ползли слухи один страшнее другого. Стало известно, что очагом всероссийской контрреволюции стал Дон, где, кроме Донской казачьей армии, возглавляемой атаманом Войска Донского генералом А.М. Калединым, началось формирование генералами М.В. Алексеевым, Л.Г. Корниловым и А.И. Деникиным белогвардейской Добровольческой армии. А весной 1918 года, как и предполагал генерал Попов, восстали казаки, и началось их массовое выступление против советской власти. По станицам и хуторам рыскали казачьи отряды, очищая донскую землю от красных: налетят на станицу, порубят всех советчиков и поддерживающих советскую власть, заменят советские красные флаги царскими трехцветными знаменами и восстановят старую казачью власть. Из Сальских степей в сторону Ростова и Новочеркасска двинулся отряд атамана Попова, который на своем пути тоже ликвидировал советскую власть, а советчиков расстреливал. В апреле 1918 года Добровольческая армия Деникина силами белогвардейского отряда под командованием генерала М.Г. Дроздовского освободила от красных донскую столицу Новочеркасск, где создала руководящий центр — «триумвират», который установил контакт со странами Антанты и США и получил от них военную помощь — танки, пушки, стрелковое оружие, боеприпасы, обмундирование и продовольствие.

Не сдержал свое офицерское слово — не брать в руки оружие против советской власти — и генерал П.Н. Краснов, которого после самоубийства атамана Войска Донского генерала Каледина и ареста большевиками генерала Назарова, избранного на эту должность после смерти Каледина, в мае 1918 года казаки избрали атаманом Войска Донского. Став атаманом, Краснов в рекордно короткие сроки сформировал из донских казаков стотысячную армию, которая под его руководством и непосредственным командованием бывшего начальника штаба 2-й Сводной казачьей дивизии С.В. Денисова, ставшего к тому времени генералом, вместе с Добровольческой белой армией под командованием генералов А.И. Деникина, Л.Г. Корнилова и М.В. Алексеева «очищала» от красных станицы Донской области и на корню уничтожала там только что народившуюся советскую власть. Пожар гражданской войны на Дону и Кубани разгорелся с новой силой. Началась жестокая и беспощадная бойня — стенка на стенку, без жалости, без пленных. Казаки, профессиональные вояки, под командованием боевых офицеров, теснили разрозненные отряды Красной армии на всех фронтах. Чтобы остановить наступление белых, необходимо было все сальские красные отряды объединить в одно боевое подразделение. И на станции Куберле такое объединение произошло. Во главе объединенного отряда стал бывший офицер царской армии Шевкоплясов, а конницу отряда отдали под начало Бориса Мокеевича Думенко — казака родом из хутора Казачий Хомутец, а его заместителем назначили Семена Михайловича Буденного. Думенко в царской армии служил конным артиллеристом, имел звание вахмистра, был сверхсрочником, награжден двумя Георгиевскими крестами.

Но, несмотря на объединение, отряд красногвардейцев не смог остановить наступление белоказаков и вынужден был отступать к Царицыну. Вслед за отрядом потянулись огромные обозы с семьями и имуществом красногвардейцев, потому что оставаться в своих станицах было опасно. Казаки без жалости рубили шашками не только красногвардейцев и советчиков, но и их семьи, не щадя ни малого, ни старого. Имея численное превосходство в коннице, казаки даже отступать красным спокойно не давали. Они постоянно налетали на них, преграждали пути отступления, рубили шашками всех подряд без разбору, а имущество, оружие и лошадей забирали себе. Поэтому думенковской коннице, которая к тому времени получила название Первого кавалерийского карательного полка, не было ни сна, ни покоя. Только на отчаянной храбрости конников да на личном опыте Думенко и держался этот полк.

Во время Первой мировой войны, когда Думенко служил на действительной военной службе, ему, конному артиллеристу, всю душу вымотали одним приемом. Он должен был на всем скаку лошадей вылететь на бричке с установленной на ней пушкой в чистое поле навстречу противнику, развернуться перед ним на необходимом для стрельбы расстоянии и, врезав картечью прямо в упор неприятелю, так же стремительно ускакать обратно. Такой вид боя действовал на противника ошеломляюще и порождал в его рядах панику, после чего нашим конникам оставалось только преследовать убегающего противника и рубить шашками. Но для такого приема боя требовалось большое количество пушек, высокое мастерство наездников и до автоматизма натренированный расчет. Но ничего этого, кроме тачанок, у Думенко не было. Не было, видимо, всего необходимого для ведения такого вида боя и у противника, поэтому ни та, ни другая сторона им не пользовалась. Но Думенко нашел выход из этого положения. Вместо пушек он установил на бричках пулеметы. И когда это изобретение, которое назвали тачанкой, опробовали в бою, то оказалось, что оно не менее эффективно, чем орудийные упряжки. Пулеметные тачанки стремительно выезжали навстречу противнику и, развернувшись задом к нему, открывали шквальный огонь из пулеметов. В результате конная лава противника, ужаленная сотнями свинцовых шмелей, опрокидывалась, и в стане врага наступало замешательство. Воспользовавшись этим, думенковская конница с гиком набрасывалась на врага и рубила его шашками. Противник не выдерживал такого стремительного натиска красной конницы и обращался в бегство, а думенковцы гнали его до тех пор, пока не уморятся кони.