Инерция (СИ) - Печёрин Тимофей. Страница 20

Ответ ошеломил Кожина еще больше, чем все, что он увидел в этот злополучный день.

— А с чего вы взяли, — старик говорил медленно и осторожно, как обычно общаются с душевнобольными, — с чего решили, что мы с вами имеем какое-то отношение к жизни? Опять инерция, понимаю. В данном случае — инерция мышления. Но… подумайте сами: вас подстрелили. Попали в живот. Разве после этого выживают? Не говоря уж про меня. Я-то тем более не имел шансов выжить. После гравитационной-то атаки.

Опешивший от такого заявления Андрей в то же время вынужден был признать про себя — крыть аргументацию Измаила ему нечем.

— Что до тварей, — продолжил Измаил, — то они, строго говоря, и не были никогда живыми. Просто порождения хаоса… подобно тому, как кипение жидкости порождает пузыри на ее поверхности. Тот же факт, что мы с вами все еще ходим, дышим, объясняется… я думаю, тем, что эта вселенная разрушения выдала нам нечто вроде пропуска… визы, хе-хе. Охранного знака, дабы порождения этой извращенной реальности воспринимали нас как своих.

С этими словами он распахнул полы своего, доведенного до состояния тряпья, одеяния на груди. Там, на заросшей седыми волосками коже красовалось пять зарубцевавшихся шрамов. Следы от когтистой пятерни.

— Готов поспорить, точно такой же есть и у вас, — молвил старик, запахнувшись, и Кожин кивнул. — Не знаю только, для чего вселенной хаоса это понадобилось. Сохранять мне… повторяю: не жизнь, но это странное существование между жизнью и смертью. Десятилетиями бродить одному по мертвому городу.

— Понимаю, — бросил дежурную и бессмысленную реплику Андрей, но Измаил не обратил на нее внимания.

— И уж совсем непонятно, — продолжал говорить он, — зачем допускать меня в оригинальную реальность. Вначале я думал, что это шанс. Предупредить человечество, дать возможность предотвратить наступление такого финала. Думал, если люди поймут, что совершили, покаются и начнут творить больше добра… дабы компенсировать содеянное зло, процесс обратится вспять. Я выходил в разное время и в разные места… но оказался неспособен не то что изменить хоть чего-нибудь, но даже быть элементарно понятым. Видимо, во мне самом слишком много хаоса — я успел буквально пропитаться им. И потому в реальности обычной, нормальной, выглядел безумцем. Теперь же, я думаю, цель иной вселенной была не в этом. Она и не собиралась позволять мне что-то исправить, предотвратить. Скорее всего, меня отпускали, чтобы я привел хаос и разложение за собой. Как знаменосец в авангарде атакующей армии.

Вдохнув печально, Измаил добавил:

— А теперь мы с вами существуем, похоже, для того, чтобы стать свидетелями конца. Полного и всеобъемлющего. Этим мы доставим вселенной хаоса некое извращенное удовольствие. Она, ведь, похоже, как артист — нуждается в зрителях.

Эти его слова Кожин уже не слушал — собственные мысли полностью овладели его вниманием. Каким бы ни казалось мрачным и безнадежным то, что говорил старик, сказанное им внезапно принесло озарение. И пробудило в душе Андрея неуместную, на первый взгляд, надежду.

«Ничего нельзя изменить, — пронеслось у него в голове. — Как бы не так! Чего нельзя делать, так это сидеть и ждать, когда все закончится… вообще все!»

А вслух поинтересовался… вернее, уточнил:

— То есть, я правильно понял? На самом деле вы такой один… просто приходили в разное время? Потому и не пересекались… ну, с копиями своими?

— Верно, — отвечал Измаил. — Это можно сравнить с дублями во время киносъемки… хотя, понимаю… аналогия грубая.

— А… перемещаться таким способом можете только вы? Или любой желающий? — не унимался Кожин.

— Скорее, второе, — было ему ответом. — Точка перехода никак от меня не зависит. Она просто есть… могу показать.

— Уж сделайте милость, — попросил Андрей.

— Другое дело, — зачем-то добавил Измаил, — что до вашего прихода кроме меня пользоваться ею было некому. Твари не в счет… существовать в нормальной реальности они бы не смогли.

С этими словами он повел Кожина через городок. Путь не занял много времени — совсем невелика оказалась Гродница. И на этот раз, что ценно, не чинила препятствий тем, кто вздумал по ней прогуляться.

Искомое место находилось в самом центре города. На площади, которую окружали здания ратуши, полицейского участка, почтового отделения, школы и церкви. А прямо посреди площади высился… столб, не столб — просто какая-то полоса тянулась от брусчатки к серому небу. Полоса не твердого вещества, не жидкости и даже не газа. Но искажения: если смотреть сквозь нее, очертания предметов виделись размытыми, с нарушением пропорций.

Полоса дрожала, подергивалась рябью. Отчего была еще более заметна на фоне этого, лишенного движения, мира.

— Последний вопрос, — обратился Андрей к Измаилу, не сводя зачарованного взгляда с полосы; так крестоносец мог смотреть на внезапно найденный им Святой Грааль или алхимик — на обнаруженный наконец-то философский камень. — А можно в любое время и место через нее переместиться?

— Насчет времени… пожалуй, да, — согласился тот. — Если, конечно, перемещаться в прошлое, а не в будущее, которого, как вы понимаете, у мира при таком раскладе нет. А в остальном… видите ли, мы пребываем, вроде как, в безвременье. За пределами нормального временного потока, во всяком случае. Так что для нас любой момент в обычной реальности — равноценен. Достаточно лишь пожелать…

От услышанного Кожин внутренне восторжествовал — виду, впрочем, не показывая. А старик продолжал:

— Что до пространства, то изначально я был ограничен местом, где раньше находилась Гродница и ее окрестностями. Но в дальнейшем доступная область расширилась. Теперь же… учитывая, что хаос и… так сказать, омертвение реальности распространились по всей Земле… как минимум, уже должна быть доступна любая точка планеты.

— Прекрасно! — на сей раз Андрей не сдержал своих чувств.

Точнее, единственного чувства — ощущения близкого триумфа.

— В таком случае, — произнес он, едва не задыхаясь от радостного предвкушения, — могу повторить то, что уже говорил вам… тогда, в театре. Бывайте… и спасибо за все!

С этими словами Кожин бросился к искажающей полосе. Буквально влетел в нее на полном ходу. Уже зная, куда… а главное, когда он хотел бы переместиться.

Или, правильнее сказать, не «хотел», но «должен».

* * *

Желание его осуществилось. Мгновение — и зрелище посеревшего безжизненного городка сменилось другим городом. Огромным. Расположенным на другом конце земного шара. И на много десятилетий отстоящим от того времени, в котором выпало родиться и жить Андрею Кожину.

Жизнь в этом городе била ключом, что после мертвой безлюдной Гродницы действовало ошеломляюще. Тротуары были запружены толпой прохожих, каждый из которых куда-то спешил, лавируя в этом живом лабиринте. На несколько мгновений растерявшийся и замерший на месте, Кожин пару раз едва избежал столкновения с такими вот городскими торопыгами. Точнее, те едва не врезались в него.

С другой стороны, суета эта оказалась Андрею в некотором смысле на руку. В людском потоке никто не мог заметить еще одну каплю-человека, появившуюся из ниоткуда.

Другим потоком — шумным и разноцветным — носились по проспектам и вдоль улиц автомобили. Еще не способные летать по воздуху, а потому нуждающиеся в дорогах, чтобы передвигаться. Вдобавок, в ту эпоху человечество не испытывало нехватки нефти и потому могло позволить себе сжигать продукты ее переработки в качестве топлива. Отчего над городскими улицами висел стойкий запах гари.

Не было еще и некоторых других привычных для Кожина атрибутов жизни в мегаполисе. Над улицами, среди тянущихся к небу зданий, не вспыхивали прямо в воздухе гигантские голографические экраны с рекламными объявлениями. А вместо компактных наручных коммуникаторов горожане использовали коробочки величиной с кисть руки, которые они, вдобавок, подносили к голове и ушам — невзирая на вредное излучение. А может, просто не знали о нем.