Третий звонок - Козаков Михаил Михайлович. Страница 17
Как русскому актеру выжить в Израиле? Да не в Израиле, в совке! Попали мы из совка в совок, со всеми вытекающими отсюда последствиями. На русскоязычном радио РЭКА работают, естественно, русские. В основном из города Баку. Все мои предложения почитать там стихи, прозу, разыграть что-нибудь – нет, не для денег даже (сто шекелей не деньги, сегодня пачка сигарет 9 шекелей стоит), а так, в кайф, – звучат для них наивно. Они на РЭКА используют эфирное время грамотно. За скрытую рекламу надо платить «под столом», как говорят в Израиле, «в лапу», как было принято говорить в совке. В этом берут от местных импресарио «под столом в лапу» и лишь тогда делают радиоинтервью с приехавшим из того совка популярным гастролером.
Время – деньги, эфирное время – хорошие деньги. Работа непыльная. То же в русскоязычных газетах: статья заказывается, за нее платят. Поддержать своих? На словах – да! На деле – а не пошел бы ты, свой, подальше! Да и кто тут кому свой? Все свои, родные, совковые.
Но, несмотря ни на что, мы успели сделать и прокатать два спектакля по-русски для русских. Точнее, три. Первый – в рамках Камерного – «Любовник» Гарольда Пинтера, так сказать, пробный камень. Скромные декорации, два актера – Ирина Селезнева и я, музыка. Эта пьеса – самая, на мой взгляд, демократичная из пьес Пинтера. Когда играли один из премьерных спектаклей в помещении театра «Бейт Ционей Америка», был аншлаг. Спектакль смотрел приехавший из Москвы Олег Янковский. Он заметил: «Имеешь успех. Успех в городе Сочи». Что ж, прав мой друг.
Катали спектакль по городам Израиля сначала по-русски, потом уже перешли на иврит. Стоили мы Камерному недорого, спектакль принес прибыль. Ободренные успехом, решили продолжать. И я поставил пьесу немца Пауля Барца «Возможная встреча», уже в рамках «Русской антрепризы Михаила Козакова».
Были и радости, были! «Чествование» Бернарда Слейда на русском языке. В городе Реховоте, где институт Вайцмана, зал на 700 мест – переаншлаг. В зале хорошо одетая публика, как в Москве на шикарной премьере. Продаются отличные программки с цветными портретами артистов и сценами из спектаклей моей «Русской антрепризы». Все очень чинно. После спектакля – разъезд публики на своих автомобилях. Этот разъезд чем-то напомнил разъезд на машинах в «шашечку» с зелеными огоньками на площади Маяковского, когда мы в старом здании «Современника» ночью сыграли общественный просмотр спектакля «Двое на качелях» в 1963 году. Напомнил и интеллигентной публикой, и количеством машин, а главное, атмосферой и успехом.
Спектакли «Русской антрепризы» мы играли по всему Израилю. Не всегда бывало как в Реховоте, но в целом – удачно. Иногда чувствовали себя полноценными актерами, творцами, как когда-то в Москве, в спокойной ночной Москве, где можно было отпраздновать успех в несгоревшем ресторане ВТО, а потом поймать такси и поехать допивать к комунибудь, не боясь быть ограбленным по дороге или изувеченным в подъезде собственного дома.
Мы даже возили оба спектакля в зарубежную Латвию и с успехом играли там в Рижском театре русской драмы. Но вот беда – по скольку раз мы сыграли каждый из этих спектаклей? Для Израиля много – по сорок раз. «Процент» был охвачен. Остальные 99 процентов предпочли, естественно, Филиппа Киркорова или Аллу Борисовну Пугачеву.
«Но ведь в России то же самое», – скажет мне кто-то. Но Россия чуть больше русскоязычного Израиля, и «процент» там, соответственно, весомей, чем здесь. Опять же спонсоры.
А мы с женой ставим спектакли на свои собственные деньги. Сначала занимаем, потом отдаем, отчаянно рискуем. Если успех – мы даже получаем доход, очень небольшой. Новый спектакль на эти деньги не поставишь. На новый нужно опять занимать. Словом, сказка про белого бычка.
И зритель наш избаловался. Тут тебе и «Современник» – привезли спектакли «Крутой маршрут» и «Трудные люди», декорации, все как в Москве, весь актерский состав, массовка, звезды. Какой-то московский банк вложил в эти гастроли сто тысяч долларов, местный импресарио ничем не рисковал. А дальше пошло-поехало: Ленком, БДТ, Комиссаржевка, Сатира. Куда мы, местные, рядом?
И я снова стал перед неразрешимой задачей: как в рамках своей профессии сделать в Израиле деньги? Как зарабатывать, попросту говоря, оставаясь самим собой, занимаясь своей профессией, хорошо бы еще и с удовольствием при этом, как когда-то, в благословенные 70-е! Полные залы, нарядная публика, успех, цветы и сумма прописью. Хотя всяко бывало.
«Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря». Прошли годы, и живу я теперь у моря, между прочим, у Средиземного. Моя израильская аудитория в середине этого стиха после вышеприведенной строки смеется и хлопает. А вот не лучше ли всем нам было жить в той империи (по крайней мере, мне), где ЦДЛ, Политехнический, «Современник»? Ведь не всегда же я мотался по сахалинам! «У вас есть ностальгия?» – задал мне вопрос Андрей Караулов в телеинтервью. «Безусловно, по прошлому, по молодости, по той России, где “что пройдет, то будет мило”, даже если тебя обманула жизнь или ты сам, по собственной глупости, в ней обманулся, вольно или невольно».
Познай самого себя… Всю жизнь пытаюсь. Всю жизнь задаюсь вопросом – кто я? О тебе думают и говорят разное, ну а ты сам-то, столь строго судящий людей, ты-то кто? Наверное, поэтому я столько графоманил, вел дневники, пытался остановить мгновения и осмыслить их.
Наградой за труд мне всегда была возможность новой работы. Я в этом смысле владимовский Верный Руслан, для которого высшей наградой за службу была сама служба. Меня в равной степени в актерстве интересовали театр, кино, телевидение, эстрада. В режиссуре – телетеатр. Чтение вслух поэзии – для меня «и труд, и мука, и отрада». Тут реализуются мои музыкальные склонности, чтение стихов – музицирование.
Главная черта характера? Склонность к рефлексии. На каждый вопрос нет однозначного ответа. Ненавижу безапелляционность и упертость в ведении спора, люблю пластичное мышление и обсуждение в разговоре. Если собеседник не вовсе дурак или подлец, всегда интересно выслушать и вникнуть в противоположное мнение, может быть, оттого, что я – Весы.
Люблю своих детей. Они полагают – недостаточно. Наверное, правы. К женщинам поостыл. Глаз ценит – сам спокоен. Люблю, с каждым днем все больше, свой дом. К деньгам отношусь, в общем-то, равнодушно – были бы. Но страсти к накопительству нет. Теперь иногда страх за будущее.
Граждански и художнически считаю себя человеком смелым и резким. Но испытываю страх перед физической болью, поэтому, увы, смелым, бесстрашным себя назвать не могу.
Верую в Бога, но в церковь хожу не часто, хотя иногда испытываю настоящую потребность, и тогда – иду.
Отца любил нежнее, чем мать. Может быть, оттого, что по характеру слишком похож на нее. Любимое кладбище – где отец. Матерью всегда восхищался и поражался ее силе. Я – слабак рядом с нею, нытик и зануда. На родителей, мою няню, бабу Катю, повезло, тут я вполне счастливый человек. В друзьях тоже счастлив.
Люблю золотую осень. Я не игрок, не спортсмен, не охотник, не рыболов, не грибник. Без города, телефона скучаю. Вот, пожалуй, главное о себе.
Значит, ни деньги, ни секс, ни власть – эти три кита – не про меня. Тогда что же? Искусство? Это было бы слишком красиво. Честолюбие и тщеславие? Вот оно. А бывают ли актеры нечестолюбивы? Тщеславие с годами уходит – я имею в виду мелкое тщеславие. Суетное тщеславие, худший его вид, мне вообще не было свойственно. А с годами и немелкое стало исчезать. Это в молодости, когда тебе 22–23 года, приятно, к примеру, что шепчут твою фамилию вслед, потом к этому привыкаешь, и это становится безразличным. Но вот вопрос: а если бы это ушло совсем и на тебя бы вообще перестали обращать внимание? Не стало бы тревожно? Да, такая уж у нас профессия, древнейшая. Первая, вторая, третья… К чему эти мелочные счеты?
Честолюбие? Тут тоже не все так просто. Все эти звания… Им цена – две копейки ведро. Пресса? Критика? – с этим тоже все ясно. Меня не интересует мнение евнухов о любви. О мировом серьезном признании ни один наш актер всерьез мечтать не может. Что же остается? Самоиспытание. Эксперимент, мнение друзей, уважение публики. Значит, работа. Об этом я уже кратко высказался выше: Верный Руслан.