Разоблаченная магия (ЛП) - Креве Меган. Страница 7

— Тебя беспокоит эта тема, — отметила профессор Канеко.

Мою кожу покалывало, она разглядывала меня. Я не мог пока никому рассказывать про Эми, она еще не была готова. И не после того, что я тут услышал.

— Просто любопытно, — сказал я как можно бодрее, но сжал кулаки за спиной.

Я не мог Кругу позволить забрать талант Эми, когда она только открыла его.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Эми

Впервые в жизни я была рада, что папа был скопидомом. Стопка «New York Times Science» за месяц стояла у книжного стеллажа в гостиной для его возможного — но маловероятного — повторного прочтения. Я схватила половину стопки и отнесла в свою спальню.

Не во всех номерах было про гору Сент-Хеленс. Она активничала довольно давно, но не извергалась, так что отчеты о ней, видимо, перестали считать интересными новостями.

Я нашла много маленьких землетрясений. Несколько небольших оползней произошли после крупных. Порой взрывались пар и пепел, но ничего никому пока не угрожало. И странная выпуклость росла с северной стороны. Это никого не радовало.

Но я не видела ничего, что могло привести к разрушению, о котором переживал Джонатан. Он сказал, что его отец ощущал большой риск для жизней, но звучало так, будто на месте трудятся ученые. Губернатор объявил вокруг вулкана красную зону, чтобы туда никто не ходил. Разве этого мало?

Гора не извергалась больше века. Пожалуй, было сложно понять, чего ожидать. Общество «магов» Джонатана вмешается, если дела пойдут плохо? Он не был уверен.

Я постукивала пальцами, испачканными краской газет, по бумаге в привычном ритме. Воздух вокруг меня двигался, и я затаила дыхание. Джонатан говорил об энергии, которую я ощущала теперь. «Ты не слышишь и не ощущаешь ее привычным образом. Это где-то между. Потому многие даже не замечают. Это делает тебя особенной».

Мое волнение затрепетало среди энергии, когда мои пальцы замерли. Страницы шуршали. Я даже не хотела этого делать.

Но сделала. Я могла двигать предметы, не касаясь их. Из-за своей магии.

Практика с Джонатаном явно приносила результаты. Я вернулась к заголовкам. Может, скоро я смогу спросить, как могу определить угрозу вулкана. С такой силой я не должна была отсиживаться и надеяться, что кто-то другой во всем разберется, верно?

Ключ щелкнул в двери. Папа вернулся. Через миг он постучал в дверь моей спальни.

— Ты дома, Эмс?

— Да.

Папа приоткрыл дверь.

— Я думал… — он замолчал и посмотрел на газеты на моей кровати. — Что ты задумала?

— О, я… — не было смысла врать. Он мог видеть фотографии на страницах, что я оставила открытыми. — Мне было интересно насчет горы Сент-Хеленс. Похоже, она давно закипает. Я переживаю немного за людей там.

Папа хмыкнул и подошел к кровати. Он посмотрел на статьи, что я читала.

— Я тоже переживаю, — сказал он. — Когда знаешь о горе, сложно не тревожиться.

— Думаешь, они смогут защитить людей?

Его губы изогнулись.

— Сложно сказать. Компании лесозаготовки в том районе мешают ученым. Потому они не могут принять все меры предосторожности. И деньги влияют на политиков больше, чем хотелось бы. Лучше бы красная зона была больше, даже если окажется, что зря.

— Это точно, — я махнула на газеты. — Сложно понять, что из этого будет. Как далеко может течь лава?

Папа сел на край кровати.

— Сюда не доберется, мы в безопасности, — сказал он с тенью дразнящей улыбки. Он посерьезнел, глядя снова на газеты. — Проблема — не лава, а горячий пепел, что вырвется в воздух. Он может переноситься с такой скоростью, что даже машина вряд ли успеет уехать из населенных пунктов там. Мы не знаем, сколько извергнет вулкан, или как быстро.

Он посмотрел на меня сквозь прямоугольные очки.

— Хочешь со мной почитать эти статьи? Я бы с радостью описал тебе точку зрения ученого. Если интересно.

Мое сердце дрогнуло. Он вызывался провести со мной время, еще и не ради еды. Он звучал даже заинтригованно.

— Да, это было бы отлично, — сказала я.

Я подвинула газеты, чтобы он мог сесть удобнее. Папа взял одну из недавних, разгладил ее на коленях. А потом посмотрел на одну из фотографий в рамке на моем столе.

Я не знала, почему ее берегла. Большую часть времени мне было не по себе от фотографии мамы, папы и меня, мы обнимались на пляже во время отпуска во Флориде, когда мне было девять. От солнца волосы мамы пылали. Я ощущала запах крема от загара.

Конечно, папе было сложно смотреть на меня. Я была очень на нее похожа.

— Переезд дался тебе тяжело, да? — сказал он, глядя мне в глаза.

Я пожала плечами.

— Не так все плохо. Новая школа мне нравится. И у меня там теперь есть друзья, — не такие близкие, как в Цинциннати, но, может, со временем так будет и здесь.

— Я про… — он скривился. — Я погрузился в новую работу. Я не был… так доступен, как стоило быть. Я не хочу, чтобы ты думала, что я закрылся от тебя, понимаешь? Если что-то нужно, всегда можешь прийти ко мне.

Горло сдавило. Я могла лишь догадываться, как тяжело ему было. Но так было странно говорить. И я сказала:

— Спасибо. Я рада, что ты здесь.

Папа улыбнулся мне, и все словно встало на места. Будто мы пытались быть счастливой семьей даже без мамы.

— А теперь насчет разломов, что тут описываются, — начал он, постучав по странице перед собой, и я склонилась и впитывала все, что он рассказывал.

* * *

В субботу яркое солнце сияло на воде фонтана в Центральном парке. Я заметила Джонатана во дворе и помахала, спеша к нему. Мы встретились в парке, как обычно. Мы находили один-два часа в дни, когда я не подрабатывала после школы, и я старалась поскорее понять магию.

Конечно, я не могла сказать, что хотела видеть его так часто только поэтому. Улыбка Джонатана вызвала трепет в моем животе. Он вел себя дружелюбно, но некоторыми ночами, когда я обдумывала произошедшее за день, я представляла, как было бы, если бы он зашел дальше. Он не переставал быть милым, уверенным или интригующим, как в первый вечер в офисе.

— Было несложно уйти? — сказал он, пока мы шли к уединенной части парка, где я обычно тренировалась.

Я покачала головой.

— Я сказала папе, что встречусь с подругой. Пустяки, — это почти не было ложью, хоть мне и было не по себе. Папа старался болтать со мной о последних новостях о горе и о том, что я собиралась делать, так что магия в моей жизни начинала сама по себе казаться ложью.

— Он не увидел еще поводы тревоги в вулкане? — спросил Джонатан.

— Нет. Он думает, что уровень угрозы не изменился, но политикам стоило проявить больше осторожности. Но пока еще ничего плохого не произошло.

— Хорошо. Я буду слушать, может, маги что-нибудь заметят, — он улыбнулся, сменив тему. — Ты тренировалась?

— Конечно, учитель, — я закатила глаза, но при этом захотелось впечатлить его. Я посмотрела на землю впереди и заметила брошенную бумажку. Никого не было рядом, и ветерок немного трепал ее. Я могла это сделать.

Джонатан говорил, что магия лучше реагирует на фразы на древнегреческом и латыни, которые он учил в школе, но я пока придерживалась песен, которые понимала. По его словам, главное, чтобы ритм слов позволял проводить магию, подчиняя нашей волк.

Я тихо зашептала строку, которую использовала на листике в первый день тут, сосредоточилась на бумажке. Она поднялась в воздух, покачиваясь, а потом пролетела к моей ждущей ладони. Я сжала на ней пальцы с торжеством.

— Хорошо, — сказал Джонатан, склонившись, и я покраснела. Он был так уверен в себе и мне, что я… это было заразительно.

Мне хотелось думать, что ему нравилась не только моя магия. Мне в нем нравилось многое: его стиль общения, его терпение во время упражнений, его удивление мелким не-магическим вещам, которые мне казались нормальным. Он бы не тратил на меня столько времени, если бы ему было все равно, да?