Ф. М. Том 1 - Акунин Борис. Страница 8

— А там что-с?

Лицо свидетельницы вдруг приняло совсем детское, обиженное выражение, из ясных глаз без малейшей задержки потекли крупные слезы.

— Алена Ивановна… на полу. — Лизавета всхлипнула. — Рученьку вот этак вывернула. Глаз открытый, смотрит. Думаю, куда это она смотрит-то, чего это она на полу-то.

— Ничком, что ли, лежала? — быстро перебил пристав.

Женщина шмыгнула носом, непонимающе глядя на чиновника, но на этот вопрос мог ответить Александр Григорьевич:

— Так точно, ничком, одна рука вперёд вытянута, и голова вот этак вот повёрнута. А глаз, точно, открыт.

— А потом что-с?

Порфирий Петрович спросил и затаил дыхание, потому что беседа подобралась к самому важному месту.

— Гляжу — красное у ней в волосах, вот тут, — показала Лизавета на свой перевязанный затылок. — «Алена Ивановна, говорю, что это вы? Упали? Зашиблись?» На кортки присела, хотела помочь. Вдруг шорохнуло сзади…

Она снова заплакала, но теперь одними лишь слезами, без всхлипов. Надворный советник терпеливо ждал.

— Хочу обернуться, а не могу — страшно…

— Так и не обернулись? — тоже со страхом прошептал Порфирий Петрович, но уж и сам знал, каков будет ответ.

— Не насмелилась.

— А потом удар, темнота, и очнулись в больнице. Так что ли-с?

Пристав в сердцах хлопнул себя по колену и вскочил.

Свидетельница в испуге смотрела на него снизу вверх. Робко кивнула.

— Виновата, батюшка…

— Пустое-с! Всё пустое-с! — с тоскою приговаривал надворный советник, поднимаясь по лестнице большого мрачного дома, выходившего одной стороною на Екатерингофский проспект, а другой на канаву. — А главное, так и чувствовал, что никакой потачки в этом деле мне не будет-с. Интуиция-с. Знаете такое слово?

— От латинского intuitio, что означает «постижение истины, неопосредованное логикой», — блеснул Заметов, показывавший дорогу. — Вот здесь, в третьем этаже ремонт, маляры работают. А в четвёртом одна квартира пустая, в ней чиновник Люфт проживал, на прошлой неделе съехал, так что на площадке Шелудяковы остались одни.

— И про это он, вероятно, знал-с.

Порфирий Петрович остановился перед приоткрытой дверью, из-за которой доносились голоса.

— Кто «он», ваше высокоблагородие? — не понял письмоводитель.

— Преступник-с. И про съехавшего немца, и про Лизавету с её «семым часом». Про захворавшую куму единственно-с лишь не знал. Хоть это обнадёживает, всё-таки не вездесущий сатана, а тленный человек-с.

Вздохнув, надворный советник нажал медную кнопку звонка. Колокольчик, в самом деле, как и говорила свидетельница, издал какой-то брякающий, надтреснутый звук.

Не дожидаясь отклика, вошли.

В квартире, невзирая на поздний час, было светло — июльское солнце ещё не спустилось за крыши.

— А-а, привели? — оглянулся на письмоводителя квартальный надзиратель, седоусый капитан с добродушным лицом в мелких красных прожилках. — Что-то долгонько вы, Порфирий Петрович.

Коротко и как бы рассеянно объяснив причину задержки, следственный пристав быстро завертел во все стороны своею замечательно круглой головою. На лежавший у стола труп пока нарочно не смотрел — приглядывался к обстановке, впрочем, нисколько не примечательной.

Небольшая комната с жёлтыми обоями, геранями и кисейными занавесками на окнах. Мебель, вся очень старая и из жёлтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке, стульев по стенам да двух-трех грошовых картинок в жёлтых рамках, изображавших немецких барышень с птицами в руках, — вот и вся мебель. В углу перед небольшим образом горела лампада. Все было очень чисто: и мебель, и полы были оттерты под лоск; все блестело. Ни пылинки нельзя было найти во всей квартире. «Это у злых и старых вдовиц бывает такая чистота», — отметил про себя надворный советник и с любопытством покосился на ситцевую занавеску перед дверью во вторую, крошечную комнатку, где виднелись постель и комод. Вся квартира состояла из этих двух комнат.

— Спальня? Так-так-с, — промурлыкал сам себе Порфирий Петрович, заглянув в соседнее помещение.

То была крошечная комната с огромным киотом образов. У другой стены стояла большая постель, весьма чистая, с шёлковым, наборным из лоскутков, ватным одеялом. У третьей стены был комод с выдвинутыми и отчасти даже вывернутыми ящиками. Из-под кровати торчал раскрытый сундук, вкруг которого на полу валялись какие-то свёрточки и кулёчки. Порфирий Петрович поднял один, прочёл надпись на бумажке «7 июня, студ. Линчуков, 3 р. 25 к., 1 мес».

— Это она заклады сюда складывала, — пояснил надзиратель Никодим Фомич. — Целая бухгалтерия. Видите — число, имя закладчика, сумма, срок.

Пристав покивал, пошарил по ящикам комода под бельём и достал оттуда изрядный пук кредиток, перетянутый красненькой лентой. Покачал на руке, передал квартальному.

— Пересчитайте-с. — И продолжил поиск.

Просмотрел какие-то бумажки, извлёк потрёпанную тетрадку и с чрезвычайным вниманием в неё уткнулся.

— Три тысячи сто двадцать пять рублей, — доложил Никодим Фомич. — Не нашёл, видно. И из сундука лишь немного прихватил, с самого сверху. Там в свёрточках не только дрянь. Золото есть, прочие ценные вещички. Спугнули его, что ли? Лизаветиного прихода напугался? Запросто мог бы, после сестры-то, сюда вернуться и остальное добрать.

— Загадка-с, — признал Порфирий Петрович, суя тетрадку в карман и все вертя головой по сторонам. — Что орудие убийства?

Закончив осмотр, наконец, подошёл к мёртвому телу.

Старуха лежала в точности, как описал Заметов: ничком, выворотив одну выброшенную руку. Открытый глаз мерцал стеклянным блеском. Крови на затылке было немного, она запеклась под жиденькой, скрученной в баранку седой косичкой.

Надворный советник набрал полную грудь воздуха и зажмурившись полез пальцами в рану. Лицо его сделалось бледным, однако руку Порфирий Петрович убрал нескоро.

— Прямоугольный пролом… Вершка полтора на три четверти… — сообщал он, с каждым мгновением все больше бледнея. На лбу выступили капли. — Пожалуй, обух небольшого топорика… Удивительной силы удар. Как это Лизавете свезло?

Наконец выпростал пальцы, мельком поглядел на них и покривился.

— Эй, умыться его высокоблагородию, — велел квартальный одному из солдат (полицейских в квартире кроме начальника было ещё четыре человека).

Тщательно выполоскав загрязнившуюся руку в тазике и чистя специальной щёточкой ногти, надворный советник резюмировал:

— Удобнейшая вещь для убийства — топорик. Под мышкой какую-нибудь петельку или лямочку соорудил, подвесил, и под одеждою не видно-с. А выхватить можно в секунду.

Он показал, как можно выхватить из-под мышки топор и ударить сверху вниз.

— По макушке, — задумчиво протянул Порфирий Петрович. — Сзади-с. Отсюда что следует?

— Что? — спросил капитан.

А то, что убитая преступника не опасалась, так что сама в комнаты провела, да ещё спиною к нему оборотилась. И во-вторых-с, что он росту выше среднего, ибо бил сверху и пришлось прямо в маковку. Людей по лестнице и во дворе опросили-с? Никодим Фомич приосанился:

— Как же, первым делом. Никто ничего.

— Чуяло сердце, чуяло, — жалобно молвил надворный советник. — С самого начала, как только господина Заметова увидел. Единственно вот что… — Он повернулся к письмоводителю. — Александр Григорьевич, душа моя, не в службу, а в дружбу. Вы все имена и сведения с бумажечек, в которые заклады-то обернуты, перепишите к себе. А после милости прошу ко мне на квартиру. Полночь, заполночь — неважно-с. Нам теперь все одно не спать. Господин капитан, одолжите мне письмоводителя вашего в помощники? Очень уж толковый юноша.

Александр Григорьевич зарозовел от удовольствия и посмотрел на квартального с надеждою и страхом — не откажет ли. Но Никодим Фомич улыбнулся в усы и успокоительно подмигнул:

— Что ж, пускай. Скучно, поди, штаны в конторе просиживать.