Последний еврей Багдада (СИ) - Кратер Макс. Страница 8

Человек, назвавшийся Абдуллой, и его напарник носили бронежилеты поверх светло-коричневой униформы. На каждом — хорошо подогнанная разгрузка. Из застегнутых на заклепки карманов для запасных магазинов к автоматам у каждого торчало по небольшому кольцу. Очевидно, рассудил журналист, шнуры от них ведут к донным частям рожков. Дергаешь, и через секунду обойма — в руке. Рукоятки ножей, притороченных к поясу, плотно обмотаны парашютными стропами. Мушки и целики на автоматах с тыльной стороны светились в темноте. Вероятно, они были подкрашены чем-то, содержащим в себе фосфор. Так удобно прицеливаться в темноте. Наручные часы у обоих спрятаны в чехлы на липучках, чтобы не бликовали в самый неподходящий момент. Каски в тон камуфляжа одеты поверх темно-коричневых куфий. Из-под ткани выглядывали гарнитуры радиостанций, а справа крепились фонари с красными фильтрами.

Дэвид посмотрел назад. Правивший лодкой гражданский старался держать ее ближе к берегу. Время от времени он черпал забортную воду и поливал кожух двигателя.

— Горячий, — пояснил лоцман на ломанном английском, затем поднял указательный палец вверх и добавил, — самолет видеть.

Ясно, — сообразил Дэвид, — боится, что разогретый двигатель заметят сверху. Быстро же они учатся. В инфракрасном диапазоне катера с нагретым мотором — легкая мишень. Дэвид вспомнил, как будучи студентом, смотрел репортаж из Югославии об ошибочном ударе с воздуха по колонне с беженцами. Пилоты в ходе ночного налета приняли сгрудившиеся на обочине трактора за сербскую бронетехнику. Не успевшие остыть двигатели на экране инфракрасных локаторов выглядели точь в точь, как танковые. Был нанесен удар. Погибли десятки ни в чем неповинных людей. Позже ошибку признали.

Сейчас оставалось только надеяться на хитрость туземца и на то, что сверху их обветшалую посудину не примут за флагманский линкор флотилии Саддама. Небо, затянутое черным дымом, на миг осветилось яркой вспышкой. Справа что-то громыхнуло. Раздалась беспорядочная стрельба.

Впереди показались пилоны подвесного моста. Дэвид еще в Лондоне, изучая карту Багдада, удивился названию этого строения — «Мост 14 июля». Выяснилось, что к Великой французской революции это никакого отношения не имеет. 14 июля 1958 года в Ираке произошла революция. При Саддаме дата отмечалась как общенациональный праздник.

На мосту ближе к левому берегу, вдоль которого шла лодка, стоял танк. Рядом с ним дежурила пара солдат. Один из них поднес к глазам что-то похожее на армейский бинокль или прибор ночного видения и стал разглядывать приближающееся судно. Затем оба замахали руками, требуя остановиться. Лодка, напротив, стала быстро набирать скорость.

Напарник Абдуллы выхватил гранату и подбросил ее в воздух. В последнюю долю секунды перед взрывом Дэвид вдруг понял, что оба араба на носу лодки отвернулись и зажмурились. Яркая вспышка озарила все вокруг. Их суденышко вильнуло в сторону, и репортер повалился на дно. Пролетая под мостом, одним из бортов они ударились об опору. Тут же послышалась еще пара взрывов.

Когда зрение вернулось к журналисту, он увидел, что и часть реки позади них, и часть моста, на которой стоял танк, затянуты дымом. Абдулла достал из кармана широкую повязку и протянул ее журналисту. Жестом показал — надо надеть на глаза. Вновь пришлось повиноваться.

Они плыли еще, по меньшей мере, час, а затем минут десять шли пешком. Когда повязку сняли, то первое, что увидел Дэвид, было бескрайнее черное небо с миллиардами звезд. Не осталось никаких признаков ни песчаной бури, которая бушевала над городом в последние дни, ни смога от горящих вокруг него нефтехранилищ.

Чистый влажный воздух пронизывал аромат закипающего кофе. К нему примешивался едва уловимый запах жасмина и жареного кунжута. Урчащий на песке жаровни изящно изогнутый, приземистый кофейник своей формой напоминал лампу Аладдина из «Тысячи и одной ночи». Все остальное тоже было сказочным: окруженный камышами пруд, притулившийся к нему шатер, пылающие светильники на воткнутых в землю бронзовых пиках. Того и гляди раздастся размеренный перестук дарбуки [2], нежные тонкие пальцы в серебряных наперстках коснутся струн кануна [3], а из темноты выплывут затянутые в полупрозрачные шелковые вуали грациозные одалиски.

Вместо прекрасных наложниц из темноты пружинистой, немного хромающей походкой стремительно вышел одетый в строгий темный сюртук араб. На вид ему было немного за пятьдесят: небольшой шрам над правой бровью, высокие скулы, прямой нос, широкий лоб, энергичный подбородок с легкой щетиной, напряженный, сосредоточенный взгляд и сеточка расходящихся веером морщин от частого прищуривания. Вдумчивый и дотошный человек, привыкший повелевать, — сделал вывод Дэвид.

— Прошу прощения за то, что мы подвергли вас опасности, — на хорошем, беглом английском проговорил он, — не предполагали, что мост так быстро возьмут под охрану. Путь из города по реке казался самым безопасным. Зовите меня Барзани.

— Черт с ней, с опасностью. Ваши люди стреляли в американцев. Как журналист я, конечно, сохраняю нейтралитет, но мои симпатии целиком и полностью на стороне союзников, а не на стороне здешнего режима.

— Нет больше никакого режима. Саддам бежал, его министерские крысы попрятались кто куда. Для нас война закончилась. Мои люди ни в кого не стреляли, а лишь бросили несколько светошумовых гранат и поставили дымовую завесу, чтобы скрыться. Уверяю вас, что никто не пострадал.

Барзани опустился в мягкое кресло и жестом пригласил журналиста последовать его примеру.

— То есть ваши люди раньше воевали. Кто они?

— Бойцы одного из подразделений, которое уже расформировано. Я — их командир. Мы занимались военной разведкой. Самые верные остались со мной.

— Допустим, — кивнул Дэвид, также присаживаясь в кресло, — но к чему весь этот маскарад? Нельзя было устроить встречу где-нибудь в городе без всех этих скаутских игр?

— Можно, но время слишком дорого. Тема, о которой я хотел поговорить, не терпит отлагательств. Вы ведь были возле музея во время нападения на него, а я знаю, что именно украл тот юноша, что взорвался на ваших глазах.

— Знаете, так говорите, — по-прежнему с вызовом произнес репортер.

— Он вынес из здания артефакт, который представляет огромную историческую и культурную ценность. Знаю, что во многих других странах этим не принято гордиться, но у нас, на Востоке все иначе. Так вот, я — патриот. Вас я позвал по двум причинам. Во-первых, в обмен на мою информацию, мне хотелось бы узнать, что видели вы. А во-вторых, мне понадобится ваша помощь.

— С чего вы взяли, что похитив человека, можно рассчитывать на его помощь.

— Да, тысяча злых джинов, никто вас не похищал. Вы свободны. Можете идти куда хотите. Одно ваше слово, и мои люди тут же доставят вас обратно в город. Но вам ведь, как журналисту, должно быть свойственно некоторое любопытство. Неужели не хотите узнать то, что известно мне?

— Хочу.

— Тогда, предлагаю построить беседу в форме интервью. Я задаю вопросы, вы отвечаете. Затем наоборот. А просьбы и пожелания оставим на потом.

— Идет, — кивнул Дэвид, — но я начну первый.

Барзани жестом предложил журналисту начинать. Подошел успевший переодеться в гражданское Абдулла и разлил кофе по пузатым фарфоровым стаканчикам.

— Откуда вы узнали о моем существовании и о том, где меня искать? — спросил журналист.

— Люди рассказали. Вас видели на похоронах, а то, что иностранные журналисты в большинстве своем живут в «Палестине», известно всем.

— То есть, у вас есть свои осведомители?

— Скорее, друзья. Они мне сообщили, что вы были рядом с погибшим парнем.

— Что вы знаете о нем?

— Он работал в музее. Это все.

— Что именно он вынес из здания?

— Табличку. Очень древнюю.

— Табличку? — переспросил репортер.

— Ну да. Никогда не слышали?

— Табличку, подобную тем, которые использовались для письма в древнем Вавилоне. На мягкой глине выдавливали клинописные символы.