Мирные завоеватели (Избранные сочинения. Том IV) - Оссендовский Антоний. Страница 27

У окна большой гостиницы стоял иностранец и, прищурив глаза, злорадно улыбался, смотря на огромную толпу манифестантов.

Что-то поразило его, однако, в этой толпе, и он, быстро надев соломенную шляпу и перекинув через руку легкое пальто, вышел на улицу. Стоя у подъезда модной гостиницы, он окинул взглядом серое, мрачное здание, находящееся напротив и увенчанное двумя тяжелыми конями и голыми рабами, держащими их под уздцы. Здание это напоминало средневековую крепость, а узкие и высокие окна походили на бойницы.

Вышедший из гостиницы иностранец смешался с толпой и с любопытством разглядывал напряженные нервные лица и полные решимости взгляды. Он слышал разговоры и понял, какое чувство владело этими людьми.

Толпа, между тем, медленно подвигалась мимо гостиницы и, свернув на площадь, где высилось величественное здание Исаакиевского собора, должна была пройти мимо германского посольства. Все взоры устремились на это сложенное из крупных кусков гранита и украшенное эмблемой грубой силы здание.

Ни одного враждебного крика, ни одного угрожающего движения не было произнесено и сделано в толпе. Однако, по горящим взглядам и по судорожному подергиванию лиц, можно было судить о негодовании, охватившем славянскую толпу холодного и чопорного Петербурга, где нашелся горячий отклик на страдание сербских братьев, которых с беспримерной жестокостью и преступной наглостью пыталась раздавить верная союзница Германии — Австрия.

В окнах посольства не было видно людей. Подъезд, скрытый между круглыми, сложенными будто из бочек колоннами, был заперт. Однако, из-за стоящей в одном окне вазы внимательно и зорко следил за происходящим один человек. Его улыбающееся, красное, лоснящееся лицо поворачивалось во все стороны и отыскивало знакомых в этой толпе негодующих людей. Человек что-то шептал и записывал знакомые имена в свою книжку.

Когда толпа прошла дальше к Сенату, из подъезда посольства вышел любимец петербургского «света», советник германского посольства барон Гельмут фон Луциус, и быстро догнал манифестацию. Он смешался с толпой и начал внимательно слушать. Его зоркие глазки отыскивали высокую, знакомую фигуру иностранца в соломенной шляпе и светлом летнем костюме. Догнав его, советник подхватил его под локоть и шепнул:

— Каково, полковник?.. Pardon, мистер Клан…

Тот посмотрел на советника, улыбнулся ему одними только глазами и шепнул:

— Пожалуй, скоро жарко будет?

Вскоре они вышли из толпы и долго гуляли по набережной, тихо разговаривая и куря.

Разговор их был, по-видимому, очень интересен; оба они от души смеялись, потирали руки и обнимали друг друга.

Вдруг Клан поморщился и сразу остановился.

— Пойдемте назад!.. — сказал он. — Идет переводчик нашего посольства, Каттнер. Я избегаю встречаться с этим стариком…

Фон Луциус улыбнулся и ущипнул полковника за руку.

— Знаю… знаю!.. — сказал он. — Об интрижке вашей с его женой говорил мне Каттнер. Я все знаю, дорогой Вольф, все знаю… мистер Клан!

— Было дело… — проворчал Вольф. — Однако, пойдемте домой, я считаю ненужным, чтобы он меня видел в Петербурге…

Они повернули назад и быстро пошли по набережной в сторону Сената, все более и более удаляясь от Каттнера, медленно плетущегося усталой походкой и грустно смотрящего на Неву, покрытую барками, снующими пароходами и яликами. Старик не заметил издали прогуливающегося барона Луциуса и Вольфа, и чутье не подсказало ему, что враг был в сотне шагов от него.

Когда оба друга увидели серое, циклопическое здание германского посольства, его неуклюжие, безобразные колонны и словно тюремные окна, фон Луциус указал рукой на огромных коней и стоящих возле них голых рабов.

— Эмблема Германии! — улыбнулся барон. — Здесь никто не догадывается, но я видел одобренный кайзером проект с надписью: «Лошади — силы, помогающие развитию Германии, а рядом — нагие, грубые и сильные мужчины — славянские рабы».

Несмотря на то, что Вольф довольно часто и тревожно оглядывался, отыскивая глазами сгорбленную фигуру Каттнера, он не мог удержаться от смеха.

— Зло придумано! — воскликнул он. — Когда же мы увидим посла?

— Я думаю, что мы его застанем у себя, — ответил фон Луциус и с пренебрежительной улыбкой добавил: — Устарел наш посол, очень устарел!.. Не такому дипломату надо было бы быть здесь в эти дни!

Они вошли в дом посольства и поднялись в кабинет посла. Старый дипломат, действительно, был дома. Он ходил мелкими, торопливыми шагами из угла в угол кабинета и, видимо, сильно волновался.

— Наконец то и вы! — воскликнул он, увидев входящих Вольфа и Луциуса. — Я получил шифрованную телеграмму. Война неизбежна! Нам предписано предпринять шаги…

— Разрешите доложить, граф! — сказал Вольф. — Я всего несколько дней тому назад был в Берлине, и там в военных кругах открыто говорили о войне с Россией. Еще в мае фабриканты получили предписание приготовиться к выполнению военных заказов. В мае же мне было поручено съездить в Данию и вести переговоры с представителями скандинавской печати. Это необходимо для поддержания престижа Германии в случае как удачи, так и неудачи, и для подогревания симпатий к немцам, которые слишком глубоко внедрились в организмы всех государств и, как выражается имперский канцлер, «исторжение» нас оттуда не может не быть опасным для нашего существования. Я виделся в Копенгагене со Свеном Гедином [34] и, гарантировав ему крупную субсидию от нашего правительства, заручился его содействием в распространении всех тех известий и сообщений, которые будут ему передаваться из Берлина. Во Фреде у меня было свидание с Бьернсоном и Бергером, и оба охотно пошли на предложенную им нашим министерством иностранных дел комбинацию. Эти публицисты устроят в Европе и Америке такую рекламу для Германии, что в море сообщаемых ими сведений утонет правда!

Вольф замолчал, а посол, внимательно слушавший его, спросил:

— Вы уверены, что война неизбежна, полковник?

Вольф незаметно взглянул в сторону фон Луциуса и ответил:

— Это вопрос — бесповоротно решенный, ваше сиятельство!

Просидев у посла около часа, Вольф откланялся.

— Я прошу вас, граф, — произнес он на прощание, — принять мои лучшие пожелания благополучного и отвечающего достоинству нашей родины и императора последнего перед войной выступления германского посольства! Мы больше не увидимся, так как я, вероятно, сегодня успею уехать в Стокгольм.

Вольф пожал руки графу и советнику и, еще раз поклонившись у самого выхода, покинул кабинет посла. Проходя через малую приемную, полковник столкнулся лицом к лицу с Каттнером.

Оба они остановились, как вкопанные, и несколько мгновений молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, Каттнер, поправив папку с бумагами и докладами, шепотом спросил:

— Вы здесь?

Вольф промолчал и пошел к лестнице, думая о том, выстрелит ли ему в спину Каттнер или не выстрелит? Но старый переводчик не трогался с места и лишь бросил вдогонку уходящему полковнику два слова:

— Ее казнили…

Полковник слышал сказанное, но даже не оглянулся и начал спускаться по лестнице.

Когда за ним закрылась дверь посольства, Каттнер подбежал к окну и, притаившись за портьерой, смотрел, куда идет Вольф. Полковник, не скрываясь, перешел через площадь и пошел по Морской с видом праздного, совершающего обычную прогулку человека.

Каттнер поспешно вошел в комнату, где стояли пишущие машины и, подойдя к окну, подозвал сидевшего вблизи молодого переписчика.

— Вы видите, Кюнцель, этого рослого господина в белой шляпе? — спросил переводчик.

— Вижу, господин Каттнер, — ответил клерк. — Он сейчас рассматривает дом страхового общества «Россия»?

— Отлично!.. Сейчас же ступайте за ним и проследите, где он живет. Об этом важно знать… посольству.

Клерк ушел, а Каттнер схватился за грудь и, тяжело дыша, беспомощно опустился на стул.

Однако, он скоро взял себя в руки и начал действовать. Достав из шкафа бумагу, Каттнер написал телеграмму Вотану: