Ангел-наблюдатель (СИ) - Буря Ирина. Страница 59

Кстати, Дару я никогда не называла так, как все ее в младенчестве звали. После той встречи Макс сказал мне, что она себя называет Дара. И Игорь тоже. Я еще хмыкнула: как это ему удалось расслышать с другого конца комнаты? Но оказалось, что он может слышать, что она думает. И в тот момент я окончательно и бесповоротно встала на его сторону в вопросе о необходимости его присутствия в ее жизни.

В тот же день я и с наблюдателями впервые столкнулась. И на меня накатила такая ярость, что в глазах потемнело. Нет, лично с ними я не столкнулась — они же в присутствии ничтожных человечишек даже до банального «Добрый вечер!» не снизошли! Анатолию пришлось срочно всех людей из комнаты эвакуировать, а мне — ускорять этот процесс. К счастью для них — вот если бы меня распылили за удушение этих двух ищеек заносчивых, честное слово, не жалко было бы!

До бешенства они довели не только меня. Даже Стас, который труднее всех остальных моих ангелов поддавался оземлению, при воспоминании о полном отсутствии у них субординации ноздри раздувал и желваками играл. Я бы только порадовалась столь единодушной реакции, если бы не лицо Татьяны, когда она со Светкой и Галей в тот вечер в гостиную вернулась. По нему я сразу поняла, что этот ее заботливый хранитель опять ее оградил — не от наблюдателей, конечно, а от знания о них. И с этим, извините, мириться я не собиралась. Держать мать в неведении об опасности, грозящей ее ребенку — это уже чистейшее свинство.

Позвонив ей через пару дней, я узнала, что Анатолий понял, наконец, что такое шило в мешке точно не утаишь. Но Татьянина реакция меня просто в нокаут послала. Это она будет из своего сына среднестатистического человека лепить?! Или это мудрый небожитель, столько времени болтавший всем нам о ценности и уникальности человеческой личности, ее на это настроил — чтобы и овцы целы, и волки сыты? Я решила, что нужно срочно что-то делать — слишком долго она исключительно под его влиянием оставалась.

Нужно признать, что ситуация с разоблачительной деятельностью нашего летучего отряда весьма способствовала в то время принятию такого решения. Мы тогда детским домом занимались, в котором и воровство, и жестокое обращение с детьми процветало. И зашли к тому времени в полный тупик — по косвенным уликам состав преступления не вызывал сомнений, но прямых доказательств у нас не было. Двойную бухгалтерию там вели — комар носа не подточит, детей держали под жесточайшим надзором, а сотрудники либо запуганы все до единого были, либо в доле.

Выход из этого тупика нашел, как и следовало ожидать, Макс. Новых людей на работу в этот детский дом брали крайне неохотно, по личной рекомендации кого-то из уже имеющихся сотрудников, и долгое время держали их под пристальным наблюдением. Но Макс предоставил нам совершенно уникального агента — девчонку лет семнадцати-восемнадцати, косую, одутловатую, с явным отставанием в развитии, нарушением речи, тусклыми слезящимися глазами и слюнявым ртом.

Этот явный продукт проблемы, которую детский дом и должен был решать, постучался однажды к ним, косноязычно прося покушать. Ее, конечно, попытались прогнать, но она натужно замычала, выдирая волосы на голове и так и норовя стукнуться этой головой о стенку. И, разумеется, привлекая внимание прохожих. Чтобы не уронить репутацию добрых самаритян, им пришлось впустить и накормить ее.

Поев, она сползла со скамьи на пол и тут же там и уснула. И все последующие попытки выставить ее заканчивались приступами животного ужаса. Через пару дней, не желая кормить даром даже это убогое существо, ее произвели в уборщицы — на эту должность нигде желающие в очередь не выстраиваются. И принялась она шаркать по коридорам с веником, шваброй и ведром воды в руках, упорно глядя в пол и бессвязно бормоча что-то себе под нос.

Наш расчет заключался в том, что уборке подлежат все помещения, включая те, в которых хранятся документы. Причем служебные помещения убираются, как правило, либо до, либо после рабочего дня, когда в них никого нет. И хотя документы в них наверняка под ключом хранятся, но при известном терпении добраться до них можно. Терпении и запасе времени — проверяли ее долго, постоянно оказываясь рядом с ней, под тем или иным предлогом, в самые неожиданные моменты.

Нам же оставалось только ждать. А я ждать, сложа руки, никогда не умела. И наши ежедневные совещания продолжились — теперь по поводу того, как прижать хвост наблюдателям. Макс даже постоянное пребывание на земле себе как-то выторговал — в награду за плодотворное сотрудничество с карателями, наверно.

И вот вам, кстати, ангельская справедливость — ему, чтобы каким-то людям жизнь подпортить, мгновенно квартиру предоставили, а Тоше, не просто успешно хранящему своего человека, а сделавшему его счастливым, никто об этом даже не заикнулся.

Киса, само собой разумеется, тоже постоянно при мне находился. Дома в невидимости, конечно — мне даже пришлось перестановку у себя в комнате сделать, отгородив шкафом что-то вроде уголка отдыха, в котором ему и велено было всю ночь сидеть. Оставив для верности очки на тумбочке возле моей кровати.

Не сдавался один Стас — появлялся на час-другой для обсуждения текущего момента и тут же назад возвращался. В принципе, понятно — у него там, наверху, в подчинении целый отряд находился. И, как руководящему работнику, ему и в других совещаниях участие принимать приходилось. Что предоставляло ему широкие возможности по сбору нужной для нас информации.

Но в отношении наблюдателей не помогли ни положение Стаса, ни апелляция Макса к своему руководству по поводу очередного ущемления прав темных ангелов. Был известен только факт их существования и особый статус. Хотела бы я знать, чем это отличается от подхода человеческих диктаторских режимов? Строго секретный отдел, сотрудников никто в лицо не знает, вроде, известно, чем занимаются, но кто их знает, с их секретностью — одного такого слушка достаточно, чтобы всех остальных если уж не в страхе, то в строгом повиновении держать.

Я было предложила захватить одного из уже известных нам его представителей и оставить его наедине со мной на полчасика — с Кисой нервный припадок сделался, со Стасом истерический. Вот и пришлось всем нам долго-долго действовать наощупь, методом проб, ошибок и последовательных приближений к истине.

Я говорю — всем нам, поскольку Анатолий с Татьяной и Тоша тоже не ждали у моря погоды, но их действия представляли собой скорее некие хаотичные пробы, которые тут же оборачивались ошибками, и приближать их к истине приходилось последовательными пинками. От Анатолия с Тошей, например, при появлении наблюдателей такая волна ненависти катилась, что Макс нервно ежился. Взяли они себя в руки только после того, как до Стаса информация дошла о рапорте их руководству с требованием их немедленного отзыва «за систематическое нарушение межведомственной дисциплины».

Но меня Татьяна больше всех удивляла. Она с такой скоростью бросалась из одной крайности в другую, что я только головой трясла — это кто у нас раньше думал не прежде, а вместо того чтобы что-то делать? Решила нормального человека вырастить — так чего, спрашивается, на поклон к этому уроду бесчувственному бежать с просьбой объяснить, что такое норма? Если он всегда таким языком, как в рапортах, разговаривает, так до него обычная человеческая просьба просто не дойдет!

Идея разыскать других необычных, предположительно ангельских детей мне больше понравилась. Вот это куда более достойный человека путь — при столкновении с ангельским террором не прогибаться перед ним, а объединяться и давать отпор. А вот ангелы объединяться умеют только в карательных операциях — и Тоша тут же взялся воплощать Татьянину мысль в жизнь, а Анатолий взвился под облака. Да кто секретность нарушать собирался, общаясь в Интернете под псевдонимами? Сказал бы уж прямо, что рапорт наблюдателей на него впечатление произвел. Так у него еще наглости хватило к Стасу обращаться, чтобы тот Татьяну своим веским словом отговорил!