Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия. Страница 83

Учтено все, от детализации счета по кредитным картам до чаевых. Траты расписаны по дням, по месяцам, с подведением общего итога. Зафиксирована каждая статья расходов. Скупым бухгалтерским языком изложено подробное содержание моей жизни.

Формула любви, патентованная Валленбергом. Очень мило.

— Поиски Стаса? — пораженно шепчу я, захлопывая папку. — Стаса?!

Во рту пересыхает, холод пробирает до костей.

— Даже затрудняюсь определить, что бесит сильнее — оценка романтической сказки или сумма, истраченная на охоту за моим сволочным женихом, — швыряю документы на пол. — Серьезно? И его включил в расходы?

Возмущению нет предела.

— Ты мелочный! — восклицаю в сердцах. — Ты жадный!

Фон Вейганд пожимает плечами.

— Я всегда считаю деньги, иначе, откуда бы я их брал, — улыбается, обходит кресло и останавливается сзади.

— Это свинство, — собираюсь вскочить на ноги, но горячие ладони ложатся на плечи, ограничивают свободу, буквально вбивают в спинку кресла.

— Хочешь увидеть прайс самой дорогой проститутки? — спрашивает обманчиво мягким тоном. — Элитной шлюхи?

— Отпусти, — отчаянно пытаюсь вырваться.

Жестокие пальцы лишь крепче вонзаются в мою плоть, принуждают взвыть от боли и униженно молить:

— Пожалуйста, пусти.

— Я распечатаю расценки, — сладко обещает фон Вейганд. — Уже освоила счет? Будет уникальная возможность произвести собственные вычисления и сравнить — что, почем, кто у кого в должниках.

— Я не проститутка, — тщетно пробую избавиться от железного плена.

— Серьезно? — картинно изумляется. — Ты вроде требовала деньги за секс.

— Так принято в цивилизованном мире, — бормочу возмущенно. — Жены отнимают у мужей зарплату, любовницы обдирают любовников до нитки.

— Чудесно, — он неожиданно отстраняется, вновь обходит кресло, замирает напротив. — Элитные шлюхи обходятся дешевле и обслуживают на порядок лучше.

— Только техобслуживанием интересуешься? — готовлюсь бунтовать.

— Не в твоем случае, — улыбается, вознося к небесам, и мигом обращает в прах, прибавляя саркастическое замечание: — Ты же все равно ничего не умеешь.

— Намекаешь? — хмурюсь.

— Констатирую факт, — нарывается на скандал без зазрения совести.

— Ну, научусь я делать глубокий минет! — вспыхиваю, словно спичка.

— Не научишься, — отрицательно качает головой.

— Проверим? — решительно встаю и хватаю его за массивную пряжку ремня.

Схватить ниже не смею.

— Угрожаешь? — фон Вейганд вопросительно изгибает бровь.

— Боишься чужой инициативы? — презрительно фыркаю. — Мы сегодня без девайсов, не напрягайся.

Он смеется, потом касается моих запястий, отводит руки в разные стороны и притягивает меня ближе, впечатывает в свое тело. Осторожно дует на чуть взъерошенную челку, нежно целует в лоб.

— Не пьяная, — произносит еле слышно. — Жара нет.

— Вообще-то, прикалываться не в твоем стиле, — заявляю с долей подозрения.

— Может, мне с тебя денег взять, — заговорщически шепчет на ухо. — Кажется, я классно трахаю.

— Хватит, — одергиваю сурово. — Имей совесть.

— Поимел бы кое-кого другого, — покусывает шею, посылает табуны мурашек по враз покрывшейся испариной коже. — Нет, правда, классно. Вспомни, как ты умоляешь не останавливаться, как стонешь и кричишь подо мной, извиваешься, царапаешь…

— Это пародия или плагиат? — возмущаюсь. — Копируешь меня?

— Настолько очевидно? — произносит невинно.

— Я уникальна, — признаюсь, проявляя недюжинную скромность. — Не выйдет.

— А по-моему, выходит, — купается в самодовольстве. — Нужно независимое мнение. Давай позовем Андрея и спросим, кто больше похож.

— Прекрати, — взываю с укоризной.

— Никакого финансирования, — фон Вейганд возвращается к привычному образу деспота и тирана, однако не выпускает меня из крепких объятий. — Не шучу.

— Существует беспроигрышный вариант, — ступаю на минное поле, использую последний шанс. — Предлагаю пари.

— Продолжай, — не вижу, но чувствую огонек любопытства.

— Всегда что-то есть, — медлю и развиваю тему. — Мечта, запредельная, тайная, практически нереальная. Вот и поспорим на нее. Если сумею вернуть вложенную сумму через полтора месяца работы, то ты оставишь мне бизнес. Если же провалюсь, то потеряю компанию и автоматически обязуюсь исполнить все. Все, что угодно. Без обид, без ограничений. На твой вкус.

— Отличное предложение, — фон Вейганд слегка отстраняется, ловит мой взгляд, проникает внутрь, до сердца и глубже. — Элемент игры добавляет пикантную остроту.

— Значит, согласен? — уточняю с энтузиазмом.

— Нет, — широко усмехается. — Я сам беру все, что хочу.

В яблочко. Полное попадание. Вроде не поспоришь, но попробую.

No pain — no gain. Кто не рискует, тот скучный человек.

Собираюсь с мыслями, хладнокровно иду ва-банк:

— Тебе страшно.

— Страшно? — насмешливо переспрашивает.

— Страшно причинить настоящую боль, ведь сдерживаешься всякий раз. Даже тогда, в подземелье, приковал к этому жуткому кресту, хлестал кнутом, но сдержался, не снимал маску, — от волнения теряю голос, завершаю одними губами: — Скажи, чего желаешь, что представляешь, прикасаясь ко мне.

В горящих глазах сгущаются сумерки. Ироничная ухмылка меркнет, леденеет, наполняется ядовитыми отблесками.

Тянет зажмуриться, отвернуться, сбежать из клетки. Однако я лишь расправляю плечи, смело взираю в неизвестность. В бесконечную неизвестность родной души.

Фон Вейганд склоняется ниже, застывает в опасной близости и выдыхает:

— Ничего, — лжет, не краснея. — Разговор окончен.

— Но…

— Достаточно, — бросает тоном, не терпящим возражений.

Послушно ухожу, однако не сдаюсь, не отступаю. Еще сразимся, еще пободаемся. Окончен раунд, а не бой. Будет и на моей улице праздник.

Глава 10.3

Ночь нежна.

Обволакивает бархатом, оплетает паутиной сладостного дурмана, пробирается под кожу. Парализует волю. Медленно, уверенно, неизбежно.

Ночь и тишина дарованы на век.

Дарованы проклятьем, дарованы благословением.

Дороги назад больше нет. Сожжены мосты, необратимо время вспять. Нельзя нажать на «стоп», нельзя перемотать.

Ave, Caesar, morituri te salutant. (Славься, Цезарь, обреченные на смерть приветствуют тебя).

Огромная кровать обрамлена призрачными всполохами. Тонет в зловещем полумраке, подернутом дымкой множества сверкающих свечей. Манит и влечет искристым шелком черных простыней, пробуждает похоть, толкает в пучину разврата.

Неподалеку возвышается диван, застеленный контрастно светлым покрывалом. На нем разложены орудия изысканных удовольствий — стек, флоггер, плеть. Тут же покоятся вспомогательные аксессуары — наручники, веревки, повязки на глаза.

Не уголок практикующего доминанта. Не декорации для съемок БДСМ-порнографии.

Ничего особенного.

Банальный романтический сюрприз.

А раз сюрприз романтический, не портим атмосферу. Тактично молчим об анальной смазке, пачке успокоительного и ромашковой клизме. Благоразумно опускаем порочащие подробности.

Ходят слухи, будто адекватные женщины впечатляют мужчин кулинарными талантами.

Чем я хуже?

Кровать в роли обеденного стола, пыточные инструменты в качестве фамильного серебра, свечи тоже имеются в наличии.

Ну, а я… а что я?

Я нынче вместо курочки-гриль. Пусть не такая поджаристая, но чем богаты, тем и рады. Сижу на стуле, кутаюсь в халат. Жалкая и ничтожная, вздрагиваю от каждого шороха, мечтаю бросить вызов судьбе.

Идиотка. Психопатка. Смертница.

Наверное, надо было сразу отправиться в подвал, самой себя приковать и ждать жуткой расправы. Распластаться на каменном полу, ласкать плоть остро заточенным лезвием, ржавчиной и солью возбуждать желания зверя.

Господи, какой же глупой я была.

Какой наивной и безрассудной.

Какой сумасбродной дурой.

Всерьез полагала, будто знаю о фон Вейганде все или почти все. Не предвкушала новых открытий. Что он способен сотворить — выдать очередную порцию колкостей, устроить повторную экскурсию в подземелья? Эка невидаль. Исследовали объект под микроскопом, изучили досконально.