Серебро и Золото (СИ) - Мах Макс. Страница 15
"Праздник! Праздник!"
- Яблоки в карамельном сахаре есть будем? - спросила Беата, дивно смотревшаяся в черном с серебром гусарском доломане, подбитом беличьим мехом, в черных же рейтузах и в желтом кивере с султаном, на поясе у нее висела польская сабля, а у луки седла укреплены были ножны с полутораметровым кончаром .
- Будем! Будем! - хором ответили всадники, причем генерал фон Байер кричал едва ли не громче своих юных спутников.
- Яблоки! Яблоки! В жженке! В карамели! Яблоки!
- Яблоки на снегу... - затянул, было, Томас, но все зашикали на него, засмеялись, загомонили, переговариваясь.
- Яблоко, госпожа? - Елизавета оглянулась.
Рядом с ней стоял высокий смуглый парень в овчинной безрукавке и толстом свитере. На черных кудрях лихо сидела тирольская фетровая шляпа с пером.
- Яблоко в карамели! - улыбнулся незнакомец и протянул Лизе пунцовое, облитое жженым сахаром, словно лаком, яблоко, нанизанное на тонкий деревянный шампур.
- Один пфенниг, госпожа, и счастье ваше! - темные, глубокие, словно ночь, глаза заглянули в глаза Елизаветы, и она почувствовала, что "плывет".
"Что же ты делаешь со мной? Зачем?"
- Я заплачу серебром! - засмеялась она, преодолевая слабость. - Каков товар, такова и цена!
- Серебром так серебром! - улыбнулся парень, показывая белоснежные зубы. - Ваше яблоко, светлая госпожа!
Елизавета, достала из внутреннего кармашка соболиного жакета серебряную монетку - одну из нескольких, на такой случай и припасенных, - и выщелкнула пальцами в воздух.
- Благодарствуйте! - парень, не глядя, взял монетку из воздуха, оскалился и протянул Елизавете яблоко. - Цена заплачена, госпожа, товар ваш!
- Мой, - благосклонно кивнула Елизавета и приняла яблоко.
Оно было великолепно, насыщенного красного цвета, принесшее, казалось, в зиму, в Рождество, ароматы и вкус осени.
- Ах! - сказала она в "расстройстве", "нечаянно" уронив яблок в снег. - Какая жалость!
- Ну, что же ты! - воскликнула обидевшаяся за подругу Тилли.
- Пустое! - отмахнулся генерал. - Можно подумать, последнее!
- Эй, ты! - крикнула Беата, подзывая торговца с лотком, на подобие тех, что носят коробейники, На лотке выложены были в ряд нанизанные на шампуры, облитые карамельным сахаром яблоки, желтые, красные, зеленые. - Беру все!
А парень все смотрел на Елизавету своим странным "долгим" взглядом, от которого начинала чесаться переносица, и сдавливало - легко, но ощутимо - виски.
"Взяла бы и зарезала наглеца!"
Но в нынешние просвещенные времена резать смердов за дерзость, было уже не принято.
"Либерализм, - подумала Елизавета в раздражении. - Что б его черти скрутили!"
- Держи! - Грета легко нагнулась с седла, в котором сидела по-мужски, подхватила с лотка яблоко и, разгибаясь, протянула его Елизавете. - На этот раз зеленое...
***
До леса добрались только в полдень. Пока лакомились яблоками в жженке, пока Беата - под дружный смех и воинственные клики - прыгала вместе с Людо и Томасом через костер, присоединившись к местным парням из деревень и фольварков, пока водили хоровод-плетенку и пели рождественские баллады на три голоса, ели жаренные на огне сосиски и пили состарившийся в глиняных чанах кирш , - в общем, пока суд да дело, солнце забралось высоко в зенит. Елизавета согрелась и заметно раскраснелась. Да что она! Румянец выступил даже на безупречных скулах Беаты, не говоря уже о "штатских" Грете и Тильде!
Сначала они ехали по дороге, потом свернули к берегу озера, где между лесом и скованной прозрачным льдом водой петляла хорошо заметная тропа, и, наконец, въехали в лес. "Загонщики" на разномастных лошадках уверенно вели "охотников" по узкой, не более трех метров в ширину, просеке, уходившей прямо на север, к подножию горы. Впрочем, лес продолжался и там. Густо заросшая соснами гора была невысокой, напоминая скорее широкий двухголовый холм, но сразу за ней начинались куда более высокие горы, вершины которых снег покрывал, по-видимому, не только зимой.
- Ату его! Ату! - кричали "загонщики", весело лаяли увязавшиеся за кавалькадой собаки, ржали и пофыркивали лошади, в полный голос переговаривались между собой верховые. Шум и гомон стоял такой, что ни о какой настоящей охоте, речь, разумеется, не шла. Но где-то в лесу прятались "вервольфы" - городские парни, взявшие на себя эту неблагодарную роль - гоняться по заснеженному лесу, прятаться, скрадывать и путать следы.
Ездили по заваленному снегом лесу - искали следы и шли по следу - не менее часа. Съехали с просеки под густые кроны, пошли осторожным шагом по пробитой оленями тропе. А время шло, и где-то наверху, над их головами, за плотной завесой взметнувшихся ввысь сосновых крон, ветер снова нагнал снежные облака. Солнце скрылось, и под пологом древнего леса сплотились сумерки.
"Похоже на поздний вечер, но теперь едва ли больше двух, а скорее даже меньше..."
По ощущениям второй час, но и только.
"Посмотрим!" - Елизавета запустила руку под меховой жакет, просунула пальцы за ворот застегнутого на все пуговицы кафтана и, нащупав часы, висевшие на золотой цепочке на груди, потянула их наружу.
- Точно тебе говорю, час с четвертью, никак не больше! - бросила она Тильде через плечо и вдруг поняла, что разговаривает с пустотой.
Елизавета оглянулась - никого. Нахмурилась, посмотрела на зажатые в пальцах золотые часики и едва рассмотрела в плотных сумерках крохотные стрелки.
"Час и двадцать две минуты... Почти точно!"
Она прислушалась, поворачивая голову туда-сюда, но не услышала ничего знакомого: ни звуков речи, ни смеха, ни людских голосов. Получалось, что она оторвалась от других охотников, заплутала, занятая своими мыслями, и осталась одна. Как такое могло случиться? Отчего не окликнули ее ни Тильда, ни Людо? Как получилось, что Астарта пошла в лес, отставая от других лошадей? А, между тем, лес словно вымер: ни звука, ни движения. Сумрак, тишина, тревога.
"Тревога? - удивилась Елизавета. - С чего бы мне вдруг тревожиться?"
И тут она вспомнила о волках. Генерал определенно говорил, что здесь водятся волки, но Елизавета никак не могла вспомнить, охотятся ли они днем? Но, как говорится: помянешь черта, он и появится. Только подумала о серых разбойниках, а где-то слева за стволами деревьев промелькнула быстрая тень.
"Показалось?" - но Елизавета знала, не померещилось.
Самого волка она не почувствовала, но движение уловила, и в увиденном - пусть и краем глаза - не сомневалась.
"А может быть, это парни, что взялись изображать оборотней?"
Все может быть, вот только, когда это случалось, чтобы Елизавета не ощущала совсем ничего? Заметила, но не разобрала, - это нормально. Но так чтобы мертвое пятно? А между тем, тот, чье движение она уловила, словно бы и не существовал вовсе.
Шорох за спиной, ощущение движения, и лошадка ее - далматинец - тоже, наконец, уловила запах опасности. Пошла боком, вскинула голову, заржала нервно.
- Ну-ка, ну-ка! - зашептала Елизавета, поглаживая Астарту по голове. - Успокойся, девочка. Никто нам не сделает зла!
Движение справа она сразу же оценила, как опасное, хотя и не успела даже сообразить, что происходит и в чем опасность. Елизавета действовала инстинктивно, то есть так, как ее учили. Не раздумывая, не сомневаясь, она отклонила тело влево, рискуя вылететь из седла, и действительно начиная уже сползать в сторону и вниз, и одновременно вскинула навстречу невнятному движению левую руку, на которой никогда не носила золота, с зажатым в пальцах кинжалом Людо. Механизм крепления путлища в замке сработал, высвобождая ногу, вдетую в стремя, и Елизавета начала падать. Однако что-то случилось со временем и восприятием: падение оказалось медленным, замедленным, затяжным, словно движение и время увязли в меду или патоке. Темная масса возникла в воздухе, наплывая на Елизавету буквально ниоткуда, закрывая обзор, неумолимая, безжалостная. И единственной преградой между этим неведомым ужасом и Елизаветой стала ее тонкая рука, сжимающая древний клинок...