Рождественский детектив - Куликова Галина. Страница 5

«Понятно, – кивнула сама себе Алена. – Фольклорный праздник… Но как я на него попала?! Я вроде бы в шкаф полезла… там, в «Travel везде»… А теперь я где? Где?! Что это за сарай? И вообще… И этот… дедуля… он кто?! Кто?!»

Вообще-то ответ уже мельтешил в ее взбаламученной голове, но поверить в такое было невозможно.

Не-воз-мож-но!

– Родимый, Сивушко, – проговорил в это время «дедуля», и Алена поразилась тому, как ласково звучал его надтреснутый голос. – Поди, поди, погляди, как честной люд веселится, Коляду призывает, Карачуна пугает.

Только сейчас Алена сообразила: то помещение, которое она называла сараем, было, пожалуй, конюшней. Все кругом было завалено сеном и пуками соломы, стояли кадки с зерном, за деревянными перегородками дышали, хрустели соломой кони. Пахло еще и навозом (теперь Алена узнала этот запах), и здоровым животным духом.

Тем временем старичок подвел к окну серого коня. Шкура его была вычищена, грива заплетена в косички, а спина заботливо прикрыта толстой попоной.

– Старый он, – сказал «дедуля», – старый Сивушка, а все же в холе. Знают же, что дедушка-соседушка его любит, вот и хозяева о нем пекутся. А как же, всякому охота с дворовушкой в мире жить, дружбу с ним водить!

Он умильно сморщился и смахнул слезинку.

Алена как уставилась на его ладошку, так не могла глаз отвести. Ладошка была мохнатая! И весь он, она только сейчас это разглядела, словно бы пухом порос…

«Дедушка-соседушка… дворовушка… Дворовой?! Тот самый, из славянской мифологии?!»

От такого открытия немудрено было испугаться (все же не каждый, ну не каждый, согласитесь, день выпадает нам встретиться с нечистой силою!), и Алена только собралась это сделать, как вдруг старик схватил ее за руку и прошептал:

– Тише, ой, тишенько! Слышишь? Идет кто-то. Небось девки – гадать, дворового вопрошать, богат ли будет жених, дороден ли, ласков ли. А что? Самое милое дело – дворовушку спросить! Аккурат в эти дни самые верные гаданья. Дуры-девки по ночам любят гадать… Но по ночам лучше из дому не ходить. Ведь об эту пору в метельных вихрях злые духи пляшут, а с ними ведьмы да колдуны. Иных и уплясывают до смерти. Был у нас один тут… первый парень на деревне! И где он? Связался со слугами Чернобога, да и заигрался в их черные игрища. Исчез! Нет его! Небось Карачун его хватил. Не одна красавица по нем слезы точит, ждет, а его, Первача, нет как нет…

– Первача? – удивилась Алена.

Мудрено не удивиться. Что за имя такое? Вроде бы первачом самогонка называется.

– Первача, – повторил дворовой. – Чему дивишься? Значит, сынок первым у тятьки с мамкой народился. Второй – ну, он будет Вторый, Вторуш либо Друган, другой, стало быть. Третий – Третьяк… – Он насторожился: – Охти мне, да ведь то не девки… ряженые парни. А им-то зачем сюда? Не задумали ли чего недоброго? Ох, чует мое сердце… А ну, голуба, прячься, да поскорей!

И он с неожиданной силой потащил Алену за собой, втолкнул в свободный денник, откуда недавно вывел Сивушку, и бесцеремонно запихал в наваленное горой сено. Пришлось присесть на корточки. Впрочем, своей мохнатенькой ладошкой дворовушка тут же проворно разгреб сено на уровне Алениных глаз, так что она отчетливо увидела, как в конюшню вошли двое: рыжий парень с простодушным веснушчатым лицом в длинной меховой безрукавке, а с ним другой – в волчьей шкуре и в волчьей маске.

– Ну что, Конопуха, не ждал, что я объявлюсь? – ухмыльнулся последний из-под маски. Голос его звучал глухо, но Алена ощутила, как вздрогнуло рядом с ней тщедушное тельце дворовушки. – Да… вы все меня небось похоронили, а я вот он.

– Где ж ты был, Первач? – без особого восторга в голосе поинтересовался Конопуха, которому необычайно шло это не то имя, не то прозвище. – Где шлялся?

– Где был, там меня уж нету! – лихо заявил Первач, и Алена сообразила, что перед ней тот самый парень, которого все, и в том числе дворовушка, считали пропавшим.

Что-то ей эта ситуация до боли напоминала…

– Баяли, тебя ведьмы закружили в своем хороводе да на Лысую гору повлекли, – растерянно сообщил Конопуха.

– Да я и сам кого хочешь увлеку, – продолжал веселиться Первач. – А Лысая гора… что ж, хорошее место!

– Тьфу, тьфу, тьфу! – заплевался Первач и через левое, и через правое плечо.

– Да будет тебе, нецый! [1] – хохотнул Первач. – Знаешь, сколько я там набрал чудодейной травы, которая мужскую силу умножает? Эх, деньжат огребу – сколько захочу.

– Ну, Дажьбог тебе в помощь, – натянуто проговорил Конопуха. – Только я пойду, пожалуй, а то там девки небось меня обыскались.

– Да брось, – пренебрежительно протянул Первач. – Кому ты шибко нужен? Вот по мне девки слезы льют, знаю, да что мне они и их слезы? Золото, золото – вот все, чего я хочу. Слышь, Конопуха… Гони монеты, кои задолжал. Гони, сказано!

– Ка… кие монеты? – нерешительно пробормотал Конопуха.

– Да ты чего какаешь-то? – Голос Первача сделался строже. – Какие, ишь! Будто не знаешь! Деньги тебе Путята отдал? За те портки, в кои я траву зачарованную вплел? Знаю, что пока он те портки носит – невстанихи не ведает. У него молодая жена, печурка у ней так и пышет с утра до ночи, Путята и так к ней прикладывался, и этак – да все никак! А теперь, как портки эти заимел, – о-го-го, канителит молодуху почем зря, только кровать, слышь ты, скрип да поскрип.

– Да, да, – угодливо забормотал Конопуха. – Слышал про это, как не слышать. И как ты только уговорил Путяту раскошелиться? Он же скупердяй, каких мало! И в травознайство не верит, даже к знахаркам-зелейницам отродясь не ходил.

– Да я ему сказал, что в ткань вплетен волос из бороды Велеса, бога скотьего, – давясь смехом, сообщил Первуха. – И кто те портки носит, тот станет похотлив, что твой козел! Сам знаешь, Велес славится похотливостью, как всякая скотина. Да он и есть скотина!

Дворовушка рядом с Аленой завозился и зашипел возмущенно:

– Грех, ой грех великий бога Велеса скотиной называть!

И тут же испуганно прихлопнул ладошкой рот, потому что Первач насторожился.

– Что ты? – начал озираться Конопуха.

– Да ничего, почудилось, видать, – махнул рукой Первач. – Ну, где мои деньги?! – И он грозно надвинулся на Конопуху.

– Отдам, отдам, отцом небесным Сварогом клянусь, – заторопился тот. – И даже больше отдам, чем ты думаешь, потому что у меня еще один страдалец такие же портки просит.

– А это кто? – озабоченно спросил Первач. – Надо ли с ним связываться? Может, неимущий какой?

– Что ты! – ухмыльнулся Конопуха. – Неимущий! Все б такие неимущие были – небось жили бы мы на земле, аки в саду Ирии! Это Бородан. Понимаешь теперь, что дело верное?

– Ну, коли Бородан… – протянул Первач. – За-ради Бородановых деньжат поверю тебе. Дам еще одни портки чудодейные на продажу. Погоди, сейчас принесу. Они у меня здесь захованы, в тайнике.

И он прямиком направился к той горе сена, в которой прятались Алена и дворовушка. Понимая, что сейчас будут обнаружены, они в панике принялись отползать подальше, к стене конюшни, надеясь, что Первач отыщет свой тайник раньше, чем их, однако вот уже она, стена, а голос Первача все приближался.

– Все думают, что это просто стенка, – хвастливо балаболил он, – а там есть одно хитрое бревнышко. Сдвинешь его – и…

Волчья морда оказалась прямо перед Алениным лицом, а под ней блеснули изумленные глаза.

– А это еще кто?! А ну, выходи!

Одной ручищей Первач сгреб за грудки дворовушку, вторая тянулась к Алене. Она совсем вжалась в стену спиной. И вдруг та под ее тяжестью поддалась, и Алена словно бы провалилась куда-то… Запах сена исчез из ее ноздрей, сменился чем-то острым, отвратительным, эта гадость лезла со всех сторон, Алена пыталась задержать дыхание, но не смогла. Она со всхлипом втянула воздух и зажмурилась что было сил…

* * *

– Ну-ну, откройте глаза, – властно проговорил кто-то рядом, и Алена, которая в принципе была человеком довольно-таки покладистым, немедленно исполнила это указание в форме приказания.