Людоед - Корнев Павел Николаевич. Страница 37

На стук в дверь открыла Марта, и настроение мне присутствие ведьмы отнюдь не улучшило. Я скинул плащ и шляпу, наклонился над тазом и вылил себе на голову кувшин с холодной водой. Увы, не полегчало.

— У тебя руки в крови, — подсказала Марта.

Я непонимающе взглянул на ладони, оттер в тазике пальцы и завалился на кровать. Ведьма подошла и стянула с ног сапоги, кинула их к двери.

— Развести вытяжку из корня мандрагоры? — спросила девчонка.

Я удивленно вскинулся.

— У тебя есть?

Марта развязала матерчатый мешочек и показала небольшую бутылочку.

— Забрала из тайника.

— Давай! — хрипло выдохнул я.

Ведьма налила в кружку немного воды, добавила в нее пару капель настойки и протянула мне. Я жадно влил в себя отдававшую кислинкой жидкость, и в желудок словно провалился кусок льда.

Тогда Марта забрала кружку и поставила ее на стол, а сама принялась разогревать воду. Я же откинулся на подушку и помассировал виски. Огонь в груди понемногу угасал, головная боль сменялась приятной сонливостью. Хуже всего дела обстояли с левой рукой. Изготовление лунной нити потребовало предельного напряжения всех сил; зуд и жжение отступали очень уж неохотно. А еще на самой грани слышимости гудели осы.

Сегодня они были рядом. Очень-очень близко…

Ведьма залила теплой водой лоскут, в который предварительно завернула пригоршню разных трав и цветков, слегка отжала его и протянула мне.

— Приложи к носу.

Я не стал отказываться от компресса, сделал, как просили. Лишь указал на стоявшую на столе баночку и велел смазать ожоги на запястьях целебным бальзамом.

— Пройдет! — легкомысленно отмахнулась девчонка.

— Как знаешь…

Какое-то время я лежал с компрессом и понемногу провалился в полудрему, потом вырвался из нее, встрепенулся и отыскал взглядом Марту, сидевшую перед камином и молча смотревшую на багровевшие в очаге угли.

— Иди спать! — позвал я ведьму.

Девчонка спешно поднялась на ноги и спросила:

— Я прощена?

«Простить едва не ставший смертельным тычок ножом не так-то просто», — мог бы ответить я, но ничего не сказал. Я уже спал.

Уром проснулся с пересохшей глоткой и до звона пустой головой. Левая рука нисколько не беспокоила, и я бы даже испугался своей зависимости от корня мандрагоры, если б не тошнота, которая накатила от одних только воспоминаний о крутившей суставы ломоте. Травяной компресс тоже проявил себя наилучшим образом: отек носа спал, а синяки под глазами поблекли и стали почти незаметны.

А вот на душе скребли кошки. Мерзко я себя ощущал и погано, будто с ног до головы вымазался в грязи. И еще пустота… Я слишком многое поставил на одну карту, а моя ставка не сыграла. Ничего не вышло, безумное действо обернулось пшиком.

Святые небеса! Я вытянул пустышку! Не помог брату, да еще и сам замарался при этом в такой пакости, что вовек не отмыться! Шутка ли — обратился к одному из князей запределья!

Страшно. Было безумно страшно. Так и казалось, что вот-вот раздастся требовательный стук в дверь, добрые братья вывернут руки и потащат в мрачные сырые казематы. Слишком много на душе накопилось грехов, слишком часто стал ходить по самому краю, нарушая как законы земные, так и уложения небесные.

Мелькнула мысль, что становлюсь ничуть не лучше чернокнижников и сам делаюсь одним из них, но я выкинул ее из головы. Ну уж нет! У меня есть цель, и пусть я не продвинулся к ней ни на шаг, но поздно волосы на голове рвать. Как писал Анатоль вон Крупп в своей балладе «Война»: «Выбор сделан, и нужно идти».

Да! Выбор сделан уже давно, путь определен, и ничто и никто не вынудит меня свернуть с него. Никогда!

Я собрался с решимостью, заставил себя позабыть о душевных терзаниях и уселся на кровати. Раздеться вчера не удосужился, и одежда была мятой, а еще пыльной и пахла едким лошадиным потом. Пришлось облачаться в парадный наряд, который до этого надевал лишь на бал-маскарад. Заодно зарядил пистоли и закрепил их в оружейной перевязи.

После я напился холодной воды и пристально уставился на Марту. Та явственно поежилась, но взглянула в ответ с некоторым даже вызовом.

— Что еще?

— Собирайся!

У девчонки от обиды задрожала нижняя губа, а глаза наполнились слезами. Но слабость оказалась мимолетной; характер у ведьмы был бойцовский, а хватка — волчьей.

— Филипп, ты же обещал! — выкрикнула она. — Ты обещал!

Я выставил перед собой руку и потребовал:

— Рот закрой и не ори!

Марта шумно засопела, но послушалась и голосить перестала.

— В мое отсутствие это не самое безопасное место, понимаешь? — произнес я. — Сюда могут прийти с негласным обыском. Наткнутся на тебя — пропадем оба.

— И что делать?

— Собирайся! — повторил я. — Познакомлю тебя кое с кем.

Марта поспешно нарядилась мальчишкой, и мы спустились на первый этаж. Дверь в каморку под лестницей оказалась слегка приоткрыта, маэстро Салазар сидел на незаправленной кровати и смотрел прямо перед собой. Пальцы его беспрестанно сжимались и разжимались на рукояти шпаги.

— Ты видишь их? — спросил он вдруг. — Филипп, скажи: ты тоже видишь их?

Микаэль глядел на пустую стену, но интересовался отнюдь не исчертившими побелку трещинами.

— Нет, не вижу. Какое мне дело до твоих мертвецов? — поморщился я. — Со своими бы разобраться.

Маэстро кивнул и как-то враз сбросил оцепенение, поднялся на ноги.

— И в самом деле, — горько усмехнулся он, заметил Марту и прищурился. — Не замечал за тобой прежде тяги к мальчикам. Помнится, ты говорил об одной особе…

— Она и есть. Потом объясню, сейчас не до того. — Я втолкнул ведьму в клетушку и скомандовал: — Располагайся! Будешь ждать меня здесь.

Марта спорить не стала и послушно опустилась на табурет. Микаэль оглядел ее с головы до ног и выдал:

Девчонка потянула носом воздух, будто хищный зверек, и не осталась в долгу:

— А с печенью у тебя, мил человек, совсем беда…

Маэстро Салазар ослепительно улыбнулся.

— Знаю, красавица. Уж мне ли не знать!

Словесная пикировка могла затянуться надолго, и я скомандовал:

— Довольно!

Микаэль многозначительно фыркнул, нахлобучил на голову шляпу, камзол закинул на плечо.

— Пора на службу? — спросил он, выйдя за порог.

— В сопровождении больше нет нужды, — покачал я головой. — Проблема на какое-то время решена.

Микаэль присвистнул, но от вопросов воздержался.

— Тогда попробую разговорить людей маркиза, раз тебе не нужен.

— Подожди! — остановил я помощника. — Надо раздобыть ей подорожную. Только такую, чтобы и комар носа не подточил! Сможешь?

— Выправлять бумаги за здорово живешь никто не станет, Филипп.

— Договорись сначала, деньги будут, — вздохнул я и ткнул пальцем в Марту. — А ты сиди здесь тихо. Ясно?

Ведьма кивнула и положила руки на колени, изображая послушание. Оставалось надеяться, что девчонка не наделает глупостей и мне не придется сожалеть о проявленной слабости. Хотя о чем это я? Пожалею ведь. Как пить дать, пожалею…

Сразу в особняк Вселенской комиссии я не пошел, для начала завернул в церковь и долго молился под проповедь священника, увещевавшего перепуганных ночным происшествием прихожан сохранять спокойствие и положиться на волю Вседержителя.

А я молился, да. Подлейшее занятие — сознательно согрешив, после просить о снисхождении того, кто известен своим всепрощением. Впрочем, я вовсе не был уверен, что моя молитва достигнет небес. И вместе с тем не попытаться докричаться до Вседержителя не мог. Я ведь действительно не хотел, чтобы все обернулось именно так, у меня не было умысла причинить кому-либо вред. Но вышло так, как вышло. И в том была исключительно моя вина. Глупо было бы валить все на так некстати ворвавшихся в подвал убийц.