Маски сброшены (СИ) - Самсонова Наталья. Страница 17

Некромант хмыкнул:

- Во-первых, ты «совсем» моя жена. Я, хоть и неправильный, но дракон, а ты – мое сокровище. Да и кольцо не позволит тебе увлечься другим мужчиной. А во-вторых, то есть, прирученный дорф по твоему «умность»?

- Прирученный дорф – жизненная необходимость,- вспыхнула Грета, и тут же спросила,- а ты? Ты увлечешься другой женщиной?

- У драконов не бывает измен,- серьезно ответил некромант и тут же весело добавил,- так что я смогу и увлечься, и изменить тебе. В теории. А потом за это я расплачусь половиной личной магической силы и, плюсом, навсегда потеряю мужскую силу. Даже не представляю, что меня может на это подвигнуть.

Грета бросила на довольного некроманта обиженный взгляд и буркнула:

- А как насчет «нет, я просто не способен на измену»?

- Не способен,- с готовностью подтвердил Алистер,- просто сдержаться и не подшутить – тоже не способен. Возьмешь такого?

- Что делать,- делано скорбно пожала плечами Грета,- приходится брать что дают.

- Ага, значит мы оба хороши.

Грета фыркнула и спросила:

- Почему так жестоко? То есть, изменять, конечно, плохо. Но такая серьезная кара, это как-то слишком. Или это из-за клятв?

- Нет,- покачал головой Алистер. – Мы практически не клянемся. Просто говорим друг другу что-то приятное. А так жестоко, кхм, а наверное, за дело. Мы свободны, абсолютно – нам никто не может указать когда и с кем вступить в брак. Драконы не размножаются в неволе. Так что от давления отцов на сыновей и матерей на дочерей мы избавлены. А благодаря продолжительности жизни, никто не записывает девчонок в «старые девы». Вся жизнь дракона это магия, и каждое наше обещание – клятва. Ну и как ты уже могла догадаться, то раз нас никто не может принудить к браку и раз это свободный выбор, то и ответственность соразмерна. И, к слову, у людей ведь так же. У магов – точно. Обрати внимание, если кто-то из одаренных супругов гуляет на сторону, то он, как правило, неудачлив, его постоянно предают любовники или любовницы, и, самое главное, он имеет постоянные проблемы со здоровьем. Тем самым.

Он так выразительно указал взглядом, здоровье какого органа имеет в виду, что Грета смутилась. И, чуть поразмыслив, она согласно кивнула:

- А мне ведь раньше и не приходило в голову, что мы даем брачные клятвы, обещаем верность и любовь до гробовой доски. И частенько нарушаем свои обеты. А ведь обычные магические клятвы при нарушении дают такой откат, что порой смерть и та приятней.

- Магия стала для людей обыденностью,- улыбнулся некромант,- а брачные клятвы пустой формальностью. А ведь силу они не утратили. И сильнее всего карают тех, кто вступает в брак по собственной воле.

Невидимый официант принес воздушный десерт — пирамидку из взбитых сливок, кусочков фруктов и каких-то ярких конфеток. Для некроманта принесли простое шоколадное печенье.

Несколько минут Грета сражалась с нежным и сладким пирожным, но в итоге сдалась:

- Это лакомство для Финли. Для меня здесь слишком много сахара.

- Попробуй печенье, оно мое любимое здесь. По счастью, не испортили рецепт,- улыбнулся некромант.

- Спасибо.

Печенье оказалось умеренно сладким, рассыпчатым и очень ароматным. Допив чай, Грета осторожно вернулась к тому, с чего они начали:

- Итак, мы муж и жена, верно?

- Абсолютно,- уверенно произнес Алистер. – Ты сомневаешься, и в этом моя вина. Знаешь, меня лет десять преследовала головная боль. Постоянная, но не сильная, такая, к какой можно привыкнуть. И я привык, хоть и понял, что пора завершать свои дела. И так много пожил после проклятья. Я двинулся в обратный путь, отдавал и забирал долги, и, в итоге, прибыл в Кальдоранн. Здесь ни у меня нет долгов, ни передо мной их нет. Просто много лет назад я взял на себя обязательство по мере сил присматривать за Дарвийскими.

Он немного помолчал, разломил печенье и отправил кусочек в рот. Прожевал и только после этого продолжил:

- Именно здесь случился первый приступ мигрени. Не хочу жаловаться, но такой боли мне ощущать еще не приходилось. А уж за свою жизнь я в чем только не поучаствовал. Тогда я был уверен, что умираю – потому Гарри и знает так много. Я смог обуздать боль и начал отдавать ей распоряжения. Кому и какие артефакты передать, что отправить в королевскую казну. Я просто не успел закончить завещание. А через сутки прошел приступ и вернулась привычная, родная боль. Вот только от королевы было уже не спастись. А хотелось. Я свыкся с мыслью о скорой смерти и желал избавления от проклятья как-то так, знаешь, опосредованно. Вроде того, что «да, было бы неплохо». Затем, как гром с небес, явилась ты, со своей лисой, смешная и непонятная. И мое глупое сердце начало мешать спокойно умирать – захотелось жить, искать спасения и все такое. Но все как-то не так. Да и я понимал, что нельзя вступать с тобой в отношения. Ты молодая, тебе жить и жить, и отягощать твою жизнь воспоминаниями об умершем возлюбленном – подло.

- Но разве я не могу тебя спасти? – тихо спросила Грета.

- Можешь, наверное,- пожал плечами Алистер. – Если получится. Но мне-то понравилась сорокалетняя балбеска, которая выглядела на двадцать, вела себя на двадцать, да еще и имела лису-фамилиара.

- И застряла на выходе,- добавила Грета.

- Да, и застряла на выходе. Я посмеялся, сказал, что отбор ты не пройдешь. Но если всех остальных соискательниц я сразу забыл, то тебя помнил. Да и после мы стали встречаться очень часто: ты проходила сквозь мои барьеры, находила тайные тропы и укромные места. Я влюблялся и ругал себя, старого козла, который уже не может не желать тебя.

- Ты не козел,- тут же возразила Грета,- иначе я получаюсь козой. Да и не стар – всего-то шесть сотен лет.

- Ага, молоко на губах не обсохло,- хохотнул Алистер, и уже не шутя добавил,- и я это понял в тот момент, когда мигрень отступила. Мои приступы это нечто странное, противоестественное – моя магия меня же и убивает. И тут ты, и твои волшебные ручки. Я был спасен, вернулась ясность сознания и все стало предельно прозрачным.

Грета залилась румянцем и тихо, но уверенно ответила:

- Твои чувства взаимны. И этому даже есть доказательство — мне удалось использовать свой заговор на тебе. Знаешь, в детстве я очень любила бабушку. Мама была как какой-то шумный, изредка появляющийся призрак с подарками — налетала, целовала, задаривала и исчезала, да и я была очень мала, когда она умерла. А бабушка дула на разбитые коленки, читала на ночь сказки. Мне потому и было так тяжело, когда она начала утверждать, что терпит меня из милости. Ну что за бред? Из милости не вскакивают среди ночи, чтобы проверить температуру у ребенка. Не спускают с лестницы дурака-целителя, не ругаются почти со всеми соседями. В общем, и половины из всего этого не делают. И когда у бабушки начались сильные мигрени, я гладила ее по голове, плакала и заговаривала боль. И все проходило. А когда она попросила меня сделать то же самое для ее подруги — не вышло. Моя сила не откликнулась. Простое обезболивающее заклинание я могу применить, а свой заговор — только для семьи.

- Значит, я — семья?

- Да.

Короткие и четкие ответы, это самое простое, самое главное и самое надежное — эта мысль успела промелькнуть в голове у Греты. А после ее покинули все способности к мышлению, ведь Алистер, как-то неуловимо быстро, оказался рядом. Заглянув в глаза, протянул руку и, получив несмелое разрешение, прижал к себе. Три удара сердца и он, чуть отстранившись, находит губами ее губы.

Шумит море, где-то вдалеке поет обезумевшая птица — ночь на дворе, а она поет. А на берегу, на песке, стоят двое. Они уже не целуются, просто прижались друг к другу и молчат. И эта тишина говорит за них лучше любых слов.

- Прогуляемся? - хрипловато предложил Алистер. - Вдоль кромки моря?

- Платье жалко,- шепнула Грета.

- Не жалей, вот уж чего жалеть не стоит, так это тряпок,- рассмеялся некромант.

Грета скинула туфельки и взяла их в руки. Раз уж не жалеть, то по полной — платье было приподнято и завязано так, чтобы освободить ноги до колен.