Друзья (СИ) - Хитрикова Нина Михайловна. Страница 16

«Нужно просто сделать вдох… и выдох… дышать… вот так… спокойно».

— Привет… — От звука его чуть хрипловатого голоса, словно он долго болел или много курил, у нее по коже бежали мурашки. — Давно не виделись.

Он тоже стоял и не двигался, только жадно всматривался в до боли знакомые черты ее милого личика. Она словно стала еще тоньше, а бархатистая кожа с россыпью мелких веснушек и вовсе казалась полупрозрачной. Маленькая и взъерошенная, как птенчик она вызывала у него щемящее в груди чувство нежности. Ему так и хотелось ее прижать к себе, но Арсений сдержался. Сначала им нужно поговорить. За тем и шел к ней, не особенно надеясь застать дома. Он должен сказать, должен ей признаться.

Хуже уж точно не будет.

— Даа… — Аня продолжала смотреть на него, отмечая усталый вид, залегшие под глазами темные круги и обострившиеся скулы. Только глаза будто стали глубже и прозрачнее. Но при этом выглядел великолепно в синих потертых джинсах и черной футболке.

— Ань, нам нужно поговорить. — В его глазах решимость напополам с отчаянием. — Я… Черт! Мы с тобой знакомы тысячу лет, а я волнуюсь, как школьник. — Он прикрыл глаза, невесело улыбнулся и, запустив пальцы в волосы, взъерошил их. Теперь они лежали в легком беспорядке, но эта небрежность только прибавляла ему привлекательности. А у нее и так от одного его вида дрожь по телу и сердце бьется, как заполошное. — Я уезжаю.

Вдруг выпалил, хотя хотел ведь сказать совсем другое.

— Куда?

— Неважно. Меня долго не будет.

Аня почувствовала, что у нее слабеет тело, а голове набатом: «уезжает…уезжает…уезжает…»

— Сколько? — Только и смогла произнести.

— Год. Может, чуть меньше.

Он снова ерошит свои светлые волосы, а потом не выдерживает и опускает руки на худенькие плечи, прижимает к себе, зарывается носом в золотистые, пахнущие ванилью и яблоком волосы. А когда маленькие ладошки сжимают его в ответ, шумно выдыхает и, чуть отстранившись, заглядывает в ее обеспокоенное грустное лицо.

— Я не то хотел сказать, совсем не то. — Проводит кончиками пальцев по щеке. — Мне так плохо без тебя… и я ужасный, просто хреновый друг. — Аня хотела возразить, но Арсений прижал палец к ее губам, заставляя замолчать. — Это правда. Потому что не могу смотреть на тебя и не думать о том, как сильно хочу тебя обнимать, целовать, ласкать… я схожу с ума от ревности и еле сдерживаюсь, чтобы не прибить твоего Рому. А все потому что я люблю тебя совсем не как друг.

Она стояла и не могла сказать ни слова, лишь открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. В глазах уже стояли слезы, готовые вот-вот пролиться солеными ручейками по щекам.

— Ань? — В его голосе испуг и ожидание.

— Ты не шутишь? — Она неверяще смотрела на него, шумно вдыхая и выдыхая, ставший вдруг таким тяжелым, воздух.

— Какие уж тут могут быть шутки? — Горько усмехнулся. Она заглянула в его глаза и увидела все те же чувства, что так давно одолевали и ее, словно в отражении. Она ясно видела страх, отчаяние и любовь. Ее руки потянулись к его лицу, бегло, едва-едва коснувшись, погладили небритые щеки, запутались в волосах. Арсений судорожно шумно вздохнул и, сильнее притянув к себе Аню, наклонился и наконец, поцеловал. Его губы сначала нежно, будто изучая, касались ее, но потом более смело изучали, подчиняли себе, а язык вытворял такое, что у нее подкашивались ноги и замирало сердце, а внизу живота завязался тугой узел. Поцелуй прервался так же, как и начался, нежными касаниями губ к губам. Арсений своим лбом уперся в ее, наслаждаясь ощущением ее тоненького хрупкого тела в своих руках. Его дыхание обжигало кожу лица. Аня крепко ухватилась за его плечи, ощущая целую гамму чувств, что бушевали внутри нее сейчас. Впитывала всем своим существом тепло его тела, не веря, что это реальность. Может у нее случился обморок и сейчас она лежит дома в бреду?

Она не знает, как долго они стояли вот так, пока Арсений не нарушил молчание.

— Я тебя люблю. Даже если ты не испытываешь ко мне… просто хотел, чтобы ты знала, не мог больше молчать. — У него все еще бешено колотилось в груди сердце.

— Я давно уже люблю тебя. — Так тихо произнесла, что Арсений подумал сначала, что ему послышалось. Неужели?..

— Повтори.

Она опустила голову, отчаянно заливаясь румянцем.

— Люблю… — а потом все же смотрит на него, как только она одна и умеет, широко распахнув доверчивые зеленые глаза.

У нее по щекам катятся слезы, и Арсений стирает их большими пальцами, обхватив нежно лицо.

— Ну что ты, маленькая? — Он заглядывает в яркие, омытые слезами, цвета весенней листвы глаза. — Не плачь.

— Это от с-счастья. — она прячет голову у него на груди. Воздуха у нее в легких отчаянно не хватает, и она судорожно вздыхает, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. — Н-не вери… ла, ч-что… фух! — Делает длинный протяжный выдох. — ты меня полюбишь.

— Как же можно тебя не полюбить? — Он оставляет поцелуй на макушке и улыбается довольной улыбкой. Сейчас нет никого счастливее него, он это точно знает.

Они сидят на кухне вместе с Аниными родителями. Юлия Сергеевна прячет улыбку за кружкой чая. Она так рада за детей, которые наконец-то прозрели и признали свои чувства, а заодно и друг другу признались. «Они, конечно, молчат, как партизаны, но по их заговорщицким переглядываниям, улыбкам и мимолетным касаниям видно невооруженным глазом все. Да к тому же, они светятся оба ярче, чем люминесцентные лампочки в сто ватт. Только вот Юра, кажется, не замечает того, что происходит у него на глазах. Но с другой стороны, оно и понятно — у нее интуиция и женское чутье, а мужчины часто не видят самого очевидного, пока носом не ткнешь» — думает женщина, глядя на то, как ее дочь и друг детства обмениваются влюбленными взглядами.

— Мам, мы пойдем ко мне. — Аня встает поспешно, оставив на тарелке практически нетронутый ужин, который старательно ковыряла минут десять, делая вид, что ест. Арсений поднимается следом.

— Теть Юль, спасибо за ужин! Все было очень вкусно, как и всегда.

Дети скрываются в коридоре, а Юрий Борисович говорит:

— Юль, и правда вкусно. Добавочки бы.

А тем временем у Ани в комнате, как только дверь закрылась, Арсений прижимает к ней девушку и жадно целует. Он не знает, как они оказались на кровати, наверное, просто телепортировались. Он боится ее раздавить, ведь она такая маленькая и хрупкая, а он по сравнению с ней просто неуклюжий медведь. Поцелуи сменяют друг друга — то нежные и медленные, то полные страсти. И ему отчаянно хочется большего, но он останавливается и только обнимает, прижав к себе. Ощущать ее вот так — блаженство в чистом виде. Оно течет по венам, разливаясь теплом по телу.

— Ань? — Он произносит вечность спустя, когда она полулежит на нем, обвив тонкими руками, а Арсений перебирает пальцами кудряшки.

— М? — Ей так хорошо, что говорить совершенно не хочется.

— Придется тебе с мажором расстаться, я делить тебя с ним не буду. Ты моя.

Она довольно улыбается. Никогда не думала, что ей будет так приятно осознавать, что Арсений ее ревнует. Она до сих пор поверить не может, что он ее любит, а тут еще и ревность и нотки собственнические в его голосе, что у нее от счастья голова кругом.

— Даже и не знаю. — Намерено дразнит, за что тут же получает легонько по попе.

— Я тебе дам «не знаю»! Чтоб сегодня же и сказала ему, что у тебя парень есть. Не знает она!

Девичий тихий смех раздается прямо над ухом.

— А можно я подумаю?

Он перекидывает ее на спину и нависает сверху, перехватывает тонкие запястья и удерживает над головой, склонившись к самому лицу.

— Никаких «подумаю»!

И снова целует. С некоторой жесткостью и силой, желая наказать и показать, что она его и только его.

— Я завтра уезжаю. — Как бы ему не хотелось, но это нужно обсудить.

Она приподнимается на локте и с тревогой смотрит в его лицо.

— Как завтра? Уже? Но…

— Я согласился, думая, что так будет лучше. Отказаться уже не получиться. — У нее такой печальный вид, что он поспешно продолжает — Зато я буду приезжать каждые выходные.