Я знаю, как ты дышишь - Костина Наталья. Страница 49
— Спасибо, было очень вкусно, — тут же заявила особа, которая, видимо, и была Маргаритой Павловной. Только почему она до сих пор у них сидит? Ноги от хванчкары ходить перестали?
— Шикарное винцо! — вставил свое и Лысенко, друг жены, который был у них на свадьбе и тогда ему понравился, но… Черт возьми, друзья пришли проведать — это прекрасно, но не пора ли и честь знать?
— Вот… — Его жена осторожно извлекла из выданного им пакета ту самую мятую салфетку и, будто это была невесть какая драгоценность, бережно расправила ее на столе.
— Ага! — одновременно сказали гости. — Кать, лупа у тебя есть? — заорал Лысенко так, словно Катя не стояла рядом, а находилась где-то в районе Северного полюса.
— Тим, у нас лупа есть?!
— Или очки! — поинтересовалась сумрачная Маргарита. — Лучше две пары! Хотя я вам и без очков скажу… — Эксперт по идентичности прижмурилась и чуть не носом уткнулась во что-то. — Они совершенно идентичны! Абсолютно! Вот оно, характерное место! Молодец, Катерина! Додумалась, что не только по отпечаткам пальцев можно идентифицировать, а и по отпечаткам губ тоже!
Маргарита, которая была еще и Павловной, кажется, наконец заметила хозяина дома, зачем-то приблизившегося к столу, где эта особа восседала, будто была здесь главной.
— Вы что-то хотели? — рявкнула она, нависая над какими-то ничтожными, испачканными не то едой, не то еще чем бумажками, и он пожал плечами, но все же не удержался и сказал, не скрывая иронии:
— Господа, а вы есть не хотите? Поздний ужин, так сказать… У меня тут курица, пара салатов… Можно, я пройду к плите и поставлю чайник?
Наверное, у этой компании совершенно не было чувства юмора, потому как они — все, включая его дорогую жену! — обрадовались, и стали складывать свои драгоценные находки в принесенную Катей коробку из-под его туфель, и расчищать пространство, и, кажется, вовсе не поняли, что это был сарказм, а не приглашение к столу, что он вовсе не собирался скармливать им курицу и остальное, а просто элегантно намекнул, чтобы?..
Да, курица пропала быстро, неэлегантно и безвозвратно, а еще Тимур Тодрия постиг, что в этой схватке с законом, вернее, с его сумасшедшими представителями, он в этот раз проиграл. Потому что завтра его жена куда-то непременно отправится. Невыздоровевшая, поминутно хватающаяся за ноющий висок, но возбужденно-счастливая — оттого что в этих самых грязных бумажках и в чьих-то там странных отпечатках на старой поздравительной открытке у них что-то там сошлось! И с этим ему, похоже, придется мириться даже не в этот раз, а всю доставшуюся им на двоих совместную жизнь.
Когда-то ей казалось, что у них одна жизнь на двоих, но эти времена остались так далеко… очень далеко… невероятно далеко! Однако сейчас она вдруг подумала, что прошлое придвинулось вплотную… и даже ближе, чем ей хотелось бы! И сейчас их снова станет не одна, а две… а потом снова одна… потому что она никогда не имела своей, собственной воли в присутствии той, что сейчас возникла совсем рядом… Появилась будто тень, будто фантом! Нет, это она сама была лишь тенью, заместительницей, куклой, потому что ОН выбрал настоящую… не ее! И теперь все встанет наконец на место. Она уйдет, уступит — потому что не может больше сопротивляться… Но что будет дальше? Что?!
Не будет никакого ДАЛЬШЕ. Потому что сценарий всегда придумывала не она, а та, другая. Она была лишь ведомой — всегда ведомой! А когда ее вдруг вздумали выпустить на сцену — дублершей вместо заболевшей примы, — она отыграла свой единственный спектакль. И даже получила свою долю букетов и аплодисментов, предназначенных не ей, разумеется. Потому что ее поставили на место королевы труппы в последний момент. Но он был у нее — миг ее славы! Или… или же ничего не было?! А было ни шатко ни валко, просто и без огонька отработано… Она бы никогда не смогла, как та, другая… хотя она старалась. Старалась изо всех сил! Да, вот оно, главное слово: она другая!
Просто ДРУГАЯ.
— Смотрите, вот она, другая!
— Господи… да их не различишь!
— Что вы там видите, с такого расстояния?!
— Дайте, дайте мне посмотреть!
— Иди ты! Это мой бинокль!
— Злая ты, Ритка… ушли… и не успел!
— Ты мне поверь, Игорек, просто как две капли!..
— Слушайте, я бы вот так далеко ее не отпускала…
— Да наши уже там!..
Около получаса ничего не происходило — и вдруг яркая блондинка с короткими волосами появилась на крыльце стоявшего на отшибе дачного поселка скромного деревянного дома. Появилась одна. Без своего зеркального двойника. Огляделась — но поселок был совершенно пуст, даже случайных собак не было видно. Лишь где-то на другом конце садового кооператива поднималась в безветренное небо ленивая струйка дыма — должно быть, сторож топил печку. День был тихим и солнечным — редкий и почти теплый для конца декабря день. Выпавший неделю назад снег уже полностью стаял, примерзшая земля высохла — никаких следов кроссовки блондинки на ней не оставили.
Женщина вернулась в дом, затем снова вышла, на этот раз с двумя сумками — дамской и дорожной. Не спеша пронесла их к калитке и снова вернулась. Теперь она двинулась к сараю. Вошла — и почти тут же появилась с неразличимым с такого расстояния каким-то бликующим на солнце предметом в одной руке и еще одним, похожим на небольшой чемоданчик, — в другой. Опять взошла на крыльцо, распахнула дверь дома и скрылась внутри.
— Слушайте, это же канистра! Канистра! Она ее заживо спалит! — поняв, что такое внесла в дом женщина, и страшно волнуясь, воскликнула Катя.
— Не боись… профессионалы работают!
— Да ну, Игорь, там же достаточно спичку бросить! — Катя даже забыла дышать, руки у нее дрожали, и дом то и дело уходил из поля зрения снова наведенного на него бинокля.
— Есть! — сказал Лысенко. — Молодцы! Взяли!
— Поехали, поехали! — Сорокина, как всегда чем-то недовольная, приняла командование на себя. — Давай, Игорь! Заводи уже!
— А куда теперь спешить? — философски изрек Лысенко. — Теперь торопиться некуда!
Бежать было некуда. Да, шанс, что все пойдет немного не так, как она задумывала, был ничтожным — но он все-таки был. Это рыжая во всем виновата… рыжая, которая совала свой нос во все щели, надеясь там что-то вынюхать! Даже ходила к их матери — та могла бы ей много чего рассказать, но… Мама давно уже ничего не могла! Хотя именно она ее узнавала. Узнавала, несмотря ни на что! Узнавала всегда. Во всех ее обличьях и ипостасях. Узнавала, даже когда она сама сомневалась: кто же я на самом деле? И Женьку, эту сентиментальную, мягкотелую дуру Женьку ей и в самом деле было жаль. Но только в этот раз она уж точно была лишняя… Она бы не выдержала, даже если бы и наобещала никогда больше не появляться рядом. Исчезнуть с их горизонта навсегда. Только Женька бы не исчезла, нет! Она бы все бродила рядом и все бы портила. Она и так почти все испортила! Уже испортила… просто тем, что смогла то, что ей самой когда-то оказалось не под силу.
— Здравствуйте, Катя! — мягко сказала она и удовлетворенно усмехнулась одними уголками губ, уловив неподдельное изумление, замешательство, смущение… — Оказывается, вы были правы — меня действительно хотели убить!
— Неужели, Жанна? — Рыжая оправилась куда быстрее, чем она предполагала, да и иронии в ее голосе было гораздо больше, чем удивления. — Я думаю, убить хотели как раз вашу сестру, Женю! И сделать это собирались как раз вы! И убили бы ее — прямо сейчас. И, если бы мы вам не помешали…
Ее — ту, что стояла перед ними, раскованно улыбаясь, они уж точно не отличили бы от той, второй, за которой и приехали сюда. Даже если бы кто-то очень пристально всматривался во въехавшую в зимний дачный поселок женщину и в ту, что покинула бы его час спустя, этот кто-то не нашел бы даже пресловутых пяти отличий. Тем более что собиравшаяся уехать обратно на машине жены Ильи сейчас была переодета в вещи той, которую муж называл Дженни… Жени, спавшей непробудным сном в небольшой, освещенной неожиданным зимним светом комнатке деревянной дачи. Комнатке, в которой оглушительно пахло щедро расплесканным по углам бензином. Впрочем, Женю уже вынесли на воздух, а снотворное, которое сестра так же щедро, как и бензин, разлитый вокруг, добавила в чашку с кофе, ей, наверное, не повредит. Да и скорая уже подъехала…