Давай никому не скажем (СИ) - Лель Агата. Страница 39

Мне нужен прохладный душ. И кофе.

Откинув одеяло, встал с кровати и, пошатываясь, пошёл в ванну.

***

За завтраком собралась вся наша "дружная семейка". Отец пил крепкий кофе, уставившись в телевизор. Диктор первого канала слишком воодушевлённо рассказывал, что приближающаяся зима обещает стать самой холодной за последние несколько десятков лет.

— Интересно, а правда, что в двухтысячном году будет конец света? — откусывая рогалик, спросила Карина.

— Для тебя — да. Наберёшь под сотню килограмм, станешь толще Кубышкиной и растеряешь последние шансы завоевать Горшка, — улыбаясь, буркнул я, и сразу же услышал плаксивое: ма-ам!

— Ешь сиди, и перестань сестру доводить! — мама явно была не в духе. Размешивая в банке очередную ядерную смесь, чтобы потом размазать её по лицу, сдвинув брови буравила меня недобрым взглядом. — У тебя сегодня репетитор, не забыл? Чтобы в пять часов был дома.

Чёрт. Английский.

Англичанка! Мы же вчера поспорили!!!

На меня словно ушат ледяной воды вылили. Аппетит, которого и так не было, пропал окончательно. Кувалды, дубасившие с самого утра по затылку и вискам, замолотили с двойной силой. Сколько мы вчера выпили? И главное, что это была за шняга? Память словно обрубило, в голове мелькали лишь фрагменты вчерашнего вечера. Всё смутно, размыто, будто взгляд из-под воды. Но спор я запомнил чётко, как Горшок называл меня сыклом, как зарубились, что я англичанку в течении месяца… Твою ма-ать!

— Это во сколько она придёт? — оторвался от телевизора отец.

— А тебе-то что? — угрюмо бросила мама. — В шесть, но ты ещё в администрации в это время.

— Так я просто спросил, ты чего завелась? — буркнул батя, жуя бутерброд с колбасой.

— А ничего. Ничего, Рома, — мама бросила ложку в банку, и нервно разбила туда перепелиное яйцо. — А я и думаю, чего это ты вдруг предложил репетитора нанять. Видела я её, и вырез её блузки видела, — со злостью бросила она, и принялась агрессивно размешивать содержимое.

— Я предложил просто репетитора нанять, а вот Яну Альбертовну эту как раз предложила ты, — парировал отец. — Ты же сама сказала, что бедняжке нужно помочь, да и для будущих выборов полезно, мол, большое сердце, не оставили молодого педагога в трудном положении.

— Да. Но это было до того, как я её увидела!

— А что с ней не так?

— Вот именно, что всё так, Рома. Даже слишком «так». Как будто ты сам не знаешь! Понравилась молоденькая, отвечай? — достав ложку из банки, мама указала ею на отца. Тягучее «что-то» капнуло в графин с соком.

— Рыбка моя! Ну как тебе такое в голову взбрело? Да я не смотрел на неё даже!

— Мне пора, адьёс.

Выбравшись из-за стола, пошёл за рюкзаком. Участвовать в этом цирке желания не было.

Кто бы сомневался. Помочь они решили. Думают только о своей выгоде, как бы урвать побольше, но показаться при этом святыми благодетелями. И своей помощью теперь оказали мне медвежью услугу. Если бы не эти частные уроки, разговор бы вчера об англичанке не зашёл, а значит не было бы никакого тупого спора.

Не развязывая шнурки натянул кроссовки, накинул кожанку и вышел во двор. Воздух пах свежестью и морозом, нос и уши моментально окоченели. По ходу сентябрь решил не мелочиться, и сразу стал ноябрём. Хрустя заиндевевшими листьями, пошёл по пустынной дороге к автобусной остановке.

И как я вообще на это подписался? Мог бы отбрить, под предлогом, что это чушь. Ведь это действительно чушь! Затащить в постель англичанку — это же дикость. Если бы Минаеву, Боярову, или ещё кого-то — запросто, без разговоров, и месяца бы не понадобилось, но преподавателя…

Допустим, я это всё-таки сделаю, и что потом? Мне ещё до весны в этом технаре учиться, как-то потом на пары её ходить… А если ещё и узнает кто? У Горшка язык как помело.

Влип я крепко, но сливаться со спора — не вариант. Ни за что. Клеймо трепла будет железно обеспечено. Поспорил, а потом зассал и в кусты? Нет, добровольно я на это не подпишусь.

Но как я её уломаю, а потом ещё и голой сфотографирую? Типа она мне вот так запросто отдастся и позировать ню потом будет? Это же спор на грани фола! Как я мог так затупить и повестись на их тупой развод? Хрен с ним на свидание позвать, поцеловать при всех, но секс? К тому же у неё мужик есть, шкет тот на «жигулях».

Голова разболелась ещё сильнее, мысли путались. Наворотил по пьяни дел, а теперь думай, как эту кашу расхлебать и не остаться при этом сволочью или треплом.

Оставалось надеяться, что эти два идиота вчера так накидались, что всё забыли, иначе… Думать об этом «иначе» совершенно не хотелось. Со спора я не сольюсь. Только через свой же труп.

Горшок на первую пару не пришёл, а на вторую заявился с опозданием. Выглядел он ещё хуже, чем я: глаза красные, рожа помятая.

— Ну, ты как? — шепнул, пока Иван Тимофеевич, стоя спиной к аудитории, выводил формулы на доске.

— Да как — хреново. Давай позже потрещим, ладно? — поставив раскрытый учебник на парту, Стас завалился досыпать, подложив согнутую руку под голову.

Минаева всю пару оборачивалась, улыбаясь как кошка обожравшаяся сметаны. Интересно, что это её так развеселило? Хотя, хорошее настроение Минаевой сейчас меня волновало меньше всего, голова была забита другим. Что делать со спором? Как выкручиваться? И Горшок как назло отключился, так бы с ним поговорить, выяснить, может, он и не помнит ничего. Глядя на него, скорее всего так и было.

Если копнуть совсем глубоко, я не слишком боялся проиграть. Вернее, вариант того, что развести её не получится я, конечно, не исключал, но беспокоил как раз больше положительный исход данного спора. Что будет потом, после того, как… Твою мать, в голове не укладывалось. Развести, а потом кинуть, это же совсем по-скотски. Этого вот я совершенно точно не хотел. Да и спор этот сам по себе дерьмо. И как это всё провернуть? Тысяча вопросов, и ни одного ответа.

По звонку все резво подорвались на завтрак в столовую. Кинув в рюкзак тетрадь, которую за целую пару так и не открыл, толкнул Горшка в бок.

— Рота, подъем.

— Блин, башка трещит, — разлепив сухие губы, выругался Стас. На щеке отпечатался след от рукава. — Пойдём перекурим?

— Не, я пас.

— А я сгоняю, пока время есть.

Выйдя в коридор, разошлись в разные стороны. Про спор пока ни слова, что не могло не радовать. Вообще, вот так по-тихому сливаться это, конечно, стрёмно, но в данном случае это было бы лучшим исходом.

И вот угораздило же ввязаться в такое?

От нечего делать, пошёл за всеми в столовую. Кучка студентов, толкая друг друга, растаскивали с подноса стаканы с чаем и круглые булочки с колбасой. Аппетита не было совсем, но очень хотелось пить. Дождавшись, когда народ более менее рассосётся, подошёл к витрине буфета, на полках которого кроме заветренных коржиков и компота ничего не осталось.

— А лимонада нет?

— Нет, — грубо отрезала пышная буфетчица, — бери что дают.

— А вы сами этот чай пили?

— Ты мне тут не огрызайся. Недоволен — иди в другое место учись, где трюфеля́ми кормят.

Я уже хотел ввернуть что-нибудь острое, но вдруг услышал за спиной робкое:

— А можно мне чай?

— Минуту, — процедила сквозь зубы Зоя Степановна, водрузив на стол новый поднос с чистыми стаканами.

Медленно обернулся на голос. Яна Альбертовна стояла совсем рядом, из небрежно заплетённой косы выбилась одна прядь, в уголках глаз черными кляксами засохла размазанная тушь. Плакала, что ли? Бросив на меня мимолётный взгляд, протянула руку за наполненным стаканом.

Посмотрел на её запястье — тоненькое, как у подростка. И вообще она такая маленькая, хрупкая… Грудь сдавило чувство огромного всепоглощающего стыда, даже дышать стало трудно. Как я мог поспорить на неё? Пусть пьяный, пусть ляпнул не подумав, но это не оправдание. Ни хрена же не оправдание!

— Не советую, те ещё помои, — выпалил, сам того не ожидая.