Византийская тьма - Говоров Александр Алексеевич. Страница 101

— За что же его, за что же?

— Ну как же, он старшина партии прасинов. Весь цирк будет поддерживать Андроника.

— Ах, оставьте! Ошибается тот, кто думает, что наш принц кого-то за что-то возвышает, а кого-то за что-то свергает. Он просто непредсказуем, как всякий Комнин…

— Тогда как же Каматира в патриархи, он же даже не монах?

— А вспомните в не столь уж давней истории, как возводили в патриархи присноблаженного Фотия — утром примет постриг, в обед схиму, в полдник рукоположение во епископа, перед ужином будет избран в патриархи.

Синэтеры про себя улыбались, а не принадлежащие к их славной когорте синклитики со страхом вздыхали:

«Господи, зачем это ему все нужно?»

А надо сказать, что, хотя Феодосии неутомимо обличал Андроника (большей частью за мелкие какие-то, формальные проступки), принц относился к нему с большим уважением; когда узнал, что тот взял да ушел в монастырь Пантепоптон, трижды за ним посылал важных царедворцев, уговаривал вернуться.

Усевшись в кресло, высокое, словно трон, принц постучал рукояткой хлыста ( «Заседание открывается», — сказал про себя Денис).

— Поздравляю вас, товарищи, — начал принц. — Вместо одной мятежной армии мы теперь имеем две. Дука Ватац, бежавший от нас под Никеей, восстал, как сатана. А наш Врана, как назло, пострадал от огненной машины и теперь спасается в объятьях молодой жены. А Лапарда, Лапарда!..

Андроник, как всегда, не выдержал долгого сидения на одном месте. Вскочив, принялся маячить перед синклитом.

— А Лапарда, оказывается, не ушел. Всё мне про драгоценного моего Лапарду наврали. Он, оказывается, бдит, как и прежде, возле христолюбивейшего нашего отрока царя и науськивает его…

Синклит сидел как пришибленный, не зная чего ожидать. Тут Денис увидел неподалеку, в третьем от себя ряду, Никиту Акомината, а рядом с ним свободный стул. Денис тотчас туда переместился, хотя этериархи бдительно следили, чтобы синклитики размещались строго по цветам скарамангиев — злато-зеленые отдельно от злато-розовых, а багряные те уж совсем в отдельном ряду. Но синэтерам многое дозволялось, кроме того, Денис чувствовал себя моральным победителем в деле с попом из Филарицы и даже в состязании с Сикидитом.

— Вот, — произнес Никита, после некоторого молчания. — Позвал меня аспид сей и василиск, и я не мог не прийти…

— Боитесь? — иронизировал Денис.

— Есть, наверное, и это… — признался Акоминат. — Но вообще интересно: я же историк.

— Блажен муж аще не идет во совет нечестивый, — процитировал Денис. Никита развел руками.

— Он мне и польстил. Я, говорит, из синклита все толстые зады выгнал — принц тут, как понимаете, выразился гораздо сильнее. Хочу, говорит, пусть и несогласные со мною заседают умы, но чтобы обязательно молодые и свежие…

А принц все вышагивал, живописуя трудности. Неурядицы, развал, бесчинство пиратов, иностранные армии, висящие на границах… Никита, как вышколенный придворный, разговаривал с Денисом, не поворачивая к нему головы, даже губами не двигал.

— А состав синклита он сильно обновил. Куда делись эти Контостефаны и Макродуки, высокородных теперь раз-два и обчелся. Зато обратите внимание, кто заседает…

Еле шевелил мизинцем, указывая направление:

— Смотрите — Агиохристофорит, в душе палач, ведь при прежних Комнинах этот змей даже и министром был, но ни разу не в синклитиках. Вот Франгопул — одно имя чего значит — «франкский раб», это вам не ливадиец какой-нибудь, не афинянин! Вот Цикандил — простой землепашец, но набеги неверных всегда отражать ему удавалось.

— Так что же? — не без усмешки сказал Денис. — Значит, чернь?

— Нет, дело, кажется, не в том… Залог крепости такой пестрой империи, как наша, в незыблемости ее структур. А придя к власти, одни захотят, естественно, все перевернуть, а другие, наоборот, все сохранить. И пойдет катавасия!

Помолчали, слушая, как Андроник говорил о сопредельных странах. Только карты перед ним не висело, а то прямо доклад о международном положении.

— Дорогой коллега! — Никита на сей раз обратил лицо к Денису. — Если вы квалифицированный историк, вспомните, как это было в Риме, во времена Мария и Суллы, и чем это там кончилось!

— Кипр, — предупреждал тем временем докладчик, — считай, отпал! Хотят иерусалимскому королю передаться, крестоносцам. Дурни, не понимают, чем это против них же обернется, их выгонят первыми. Королю вассалы нужны крестьяне, а не рыцари такие же, как он сам!

— Так что же молчите вы, господа-товарищи? Что вы предложите, деспоты-синэтеры?

Члены синклита сосредоточенно молчали. Андроник вскинул руку и указал в тот ряд, где, как два голубка, сидели Денис и Никита. Принц предложил высказаться Акоминату.

— Пусть фарисей будет изгнан, а мытарь возвеличен… — ответил совсем по-евангельски тот.

— Я уже призвал мытарей, — всплеснул широкими рукавами своей кесарской тоги Андроник. — Они начали с того, что принялись грабить и обирать тех же фарисеев и весь народ. Теперь, пока каждый мытарь не насытится до степени прежнего фарисея, они не остановятся. Говори теперь ты! — повелел принц Денису.

Тот спешно припоминал свои лекции по научному коммунизму. Ничего не мог припомнить и решил, по крайней мере, отличиться.

— Надо, чтоб исчезла причина для всяких поборов, грабежей и вообще для всякого накопления. Пусть индивидуальной, частной собственности не будет, а будет все до последней мелочи общее.

Синклит замолчал в изумлении, а потом ахнул единым вздохом:

— Он павликианин!

Присутствовавшие священнослужители принялись креститься, творя молитву: «Свят, свят, свят!»

— Тут еще комету на нас Господь насылает, хвостатую звезду! — грустно сказал Андроник. — Давайте лучше спросим у слепцов.

— У кого? — переспросил рыжий Исаак, без которого не могло обойтись ни одно мероприятие, и он сидел в первом ряду, ел Андроника глазами.

Андроник пояснил, что пригласил в синклит всех, кто неправедно пострадал в царствование Мануила. Поскольку казненных не поднимешь из могил, то это те, которые были по прихоти тирана лишены света очей…

«И ты, — хотелось сказать Денису, — никого не приказывал ослепить?»

А принц называл благообразных слепцов, с умудренными лицами, однообразно одетых в светлые одежды. Услышав свое имя, они вставали, с достоинством кланялись.

— Бывший доместик Аарон Исаак… По навету царицы ложно обвинен в том, что перелистывал Соломонову книгу, вызывая тем самым град и бурю. Сиф Склир якобы заколдовал персик, который посылал своей невесте. Ослеплен, но все равно женат на той девице. Харавгий Феодор сам не знает, за что лишился глаз, говорит, государь был не в настроении…

Список был длинный, принц передал его чтение Евмагию Макремволиту, сам только выразительно кивал головою, как будто хотел сказать: вот видите?

Взял слово самый высокородный из слепцов Аарон Исаак, и он сказал буквально следующее:

Господин! Позволь мне в результате всего моего опыта дать тебе дельный совет. Не ослепляй больше никого. А прямо смертию казни, убивай, за малейшее тяготение к измене — у-би-вай! Я же вот лишился глаз, а дышу, живу, мыслю и надеюсь еще всем врагам моим отомстить!

— Скотина! — выразительно сказал Никита Акоминат.

Все даже головы опустили, как будто негромкий голос Никиты был бичом.

— Убивать, убивать! — уже нервно повторял Аарон Исаак, видимо припомнив все свои обиды. — И вообще, хочешь быть царем — будь им. Ты слишком миндальничаешь, прости.

После таких речей никто не рисковал высказываться. Слышались только шаги принца и свист флейт на дальней балюстраде — менялась стража. Евматий подал свиток — только что прибыл гонец из Сицилии. Андроник быстро прочел его, отбросил, будто это было раскаленное в пламени железо. Но потом велел Евматию поднять его и прочесть вслух.

— Начальник кораблей в Сицилии Малеин переметнулся на сторону короля. Там он подбивает его напасть на римские пределы.

Это была злободневная иллюстрация к речам Андроника. Всегда молчаливый и даже чем-то загадочный Дадиврин, начальник ликторов (то есть командующий дворцовой гвардией), высказался: