Византийская тьма - Говоров Александр Алексеевич. Страница 5
Это открытие было столь сногсшибательным, что снова проснулся в нем археолог. И он не стал преследовать своих противников или думать о бегстве, а беспомощно опустился на каменную скамью.
И элементарно себя ощупал — что за странный снится сон? Но это был не сон. Уголек, который выкатился из пылающего очага и жег ему голую ступню, подтверждал эту страшную явь.
А супостаты, оклемавшись, вновь подступали к нему, вооружась — старец бронзовой кочергою, а волосатый Самсон даже новенькой алебардой, в которой, при игре воображения, можно было узнать ржавую железку, отправленную археологами на выставку в Москву.
В минуту крайней опасности, уверяют нас психологи и детективные писатели, разум человека обостряется до предела и находит единственно правильные решения. Денис напряг всю свою не столь уж и перегруженную память и наскреб кое-что из уроков доцента Копыловича.
— Иной тон армас! — закричал он как можно выразительнее. — Бросай оружие!
Если бы грянул гром сквозь проросшую травой крышу, он не столько бы поразил незнакомцев, как непреклонный голос Дениса.
Первым сдался старикашка, отбросил со звоном кочергу, обмяк, схватился за сердце. Буйноволосому Самсону, или как его там, Денис велел отставить алебарду. И жалел, что запас его греческих слов не так уж и велик, о многомудрый доцент Копылович!
Итак, опуская промежуточные описания и диалоги, мы скажем, что через полчаса наши действующие лица сидели возле уютного очага, мирно пили вкусное разбавленное вино, по-нашему — грог. Аборигены пожаловали Денису ношеную, но чистенькую и мягкую хламиду до пят и даже сандалии с ремешками. Денис принял подношение — а что ж делать, не сидеть же голышом! Усмехнулся — неужели прав был профессор Блаватский, когда говорил, что колдун утащит кого-нибудь в свою эпоху?
Познакомились. Старец, очевидно, был тут главным, отрекомендовался — Сикидит. Зато косматое подобие библейского персонажа наговорил про себя множество всяческих званий и имен, выделив самое известное — Пупака. Напряженно ожидали, а что скажет им их пленник или гость, и с облегчением встретили его имя — Денис, перекрестились: «Оэ, Дионисий! Кафоликос христианос!» Термин же «археолог» их весьма озадачил, они просто его не поняли.
— Не родственник ли Археологов, у которых дом возле самого Козьего рынка? — осведомился Сикидит.
А Пупака принялся вспоминать какие-то воинские деяния:
— Я знавал двоих Археологов. При Мириокефалах, когда вся пехота дрогнула, они не побежали. Но, в общем, хвастуны были оба…
То, что археолог — профессия, оба чудака отказывались понять. Равным образом не реагировали на вопросы Дениса типа «райцентр», «станция», «экспедиция»… Старец осторожненько осведомлялся, не язычник ли их пленник, но поскольку наш Денис откровенно рассмеялся, собеседники просияли и даже перекрестились.
Так они мирно посиживали за столом, солнце на воле взошло и светило сквозь листву там, за стеклышком над входной дверью. Терпкое и вкусное вино шибануло в голову, глаза слипались. Решение вопроса — что происходит — откладывалось само собой.
Сикидит поглядывал настороженно, зато могучий Пупака искренне рад был примирению. Он натащил кучу овчин, устроил удобное ложе. Денис положился на волю судьбы и лег — а что было делать? Пупака его даже перекрестил, как добрая старая бабушка.
В хижине стихло, и отчетливо стал слышен голос морского прибоя, журчанье водопада за стеной. Но так же было и в те неведомые теперь дни, когда Денис и его археологини орудовали здесь скребками и кисточками!
Его хозяева (или захватчики!) мирно беседовали у очага, засыпающий разум, как на нитку, низал смысл их греческих разговоров:
— Какой же ты болтун все-таки, Пупака! Наврал позавчера, будто ты медведя одолел вручную весом в десять пудов!
— Ну, не в десять, почему в десять! Я так не говорил… Ты не понял. Всего было два с половиной фригийских пуда!
— Да хоть и два с половиной! А тут какого-то сопляка уложить не сумел.
— Хорош сопляк! Ты посмотри, какая у него мускулатура. Будто он и живет на палестре.
Пупака занимался невинным делом: раздавливал грецкие орехи безо всяких щипцов — большим и указательным пальцем. Ядра протягивал Сикидиту, и тот жевал их беззубым ртом.
— Нет, вот ты — могуч, чародей! — выражал свое восхищение Пупака. — Перетащил ты все-таки этого стрючка на наш свет! Правда, готовились мы к этому всю зиму.
Сикидит засмеялся и положил в рот новую порцию орехов. А верный Пупака яростнее затрещал скорлупой.
— Что же ты теперь с ним станешь делать? Повезешь на столичный рынок или продашь тут?
— Ни-ни! — отверг эти предположения чародей. — Ты же знаешь, я со дня на день ожидаю высочайшего прощения. Повезу ко двору подарок.
— За такое и протоспафария могут пожаловать, — высказал уверенность Пупака. — Ты ведь и без того в чине всеблагих. Глядишь, и мне что-нибудь перепадет. Я все же помощник твой и охранитель.
Так сидели они у огня, полные мечтаний. Иногда прислушивались, как дышит их надежда, их трофей.
— Может, лучше его связать? — заботился Пупака. — Пока он спит.
— А зачем? — отвечал шеф. — Куда ему от нас деться? В свои края уж он не попадет.
Засыпающему Денису все это никак не казалось правдой. Он даже улыбался, слушая в неимоверной дали их голоса.
— А если он вдруг на нас… А?
— Глупый ты, Пупака. Неужели ты думаешь, что я выбрал бы его, если б он не был достаточно рассудителен?
И Денису сквозь радужные круги наступающего сна оставалось размышлять, можно ли перевести слово «рассудительный» как «интеллигентный»…
И тут ему явилась студентка Светка Русина в еще не ношенном упругом сарафане с голыми обгоревшими плечами и со своим особым взглядом — чуть в сторону и снизу вверх. Настойчиво спрашивала, пойдет ли он сегодня после раскопа на пляж. А ему ужасно хотелось дотронуться ну хоть до этого округлого локтя с неизбежной археологической ссадиной. Но он, как и всегда, не знал, прилично ли ему это.
И что-то страшное, чужое вдруг вторглось в его жизнь и помешало ответить Светке Русиной. Не то проехал разбитый, проржавевший бульдозер, не то в дальних полях стал резвиться костистый дракон. И он понял: это храпит доблестный Пупака, и ужас смертельный его охватил.
Он лежал без сил на колком овчинном ложе, уставившись в прокопченный древний потолок, шепча сам себе:
«Не может этого быть…», а глаза безжалостно опровергали: «Нет, это правда!»
Нет, это правда! Дурацкие круги и символы на стенах, зеленые тени листвы на оконном стекле, крупный храп богатыря Пупаки и мелкий, рассыпчатый его шефа. Смертный озноб снова и снова сотрясал Дениса. А как же, назавтра он назначил профсоюзное собрание, он же профорг. И Светка Русина опять придет в новом сарафане. Все уж смеются, что мамочка два чемодана обнов с нею отправила…
Какие к черту обновы! Денис сел на своих овчинах — надо что-то предпринимать. А что предпринимать?
Умиротворяющий храп дуэтом — крупный, с покряхтываньем и мелкий, с присвистом — заставил его опустить бессильно руки, и он лег, вновь забылся во сне.
Проснулся от визга, похожего на поросячий, первая мысль была — тот сон прошел безвозвратно, но тотчас стрела пронзила — нет, это не сон!
Визжал парнишка, пританцовывал, потому что старец Сикидит драл его безжалостно, выговаривал, что пропадает невесть где, терзал железными пальцами его бедное ухо.
— Его зовут Костаки, — отрекомендовал Сикидит, видя, что Денис проснулся и сел. — Мой слуга. Если чего надо, он принесет, обслужит, самому никуда не ходить.
Ты слышал? — напустился он на подростка. — Выкидыш сатаны!
Энергичный эпитет чародей сопроводил не менее выразительным подзатыльником. Но юный Костаки перестал визжать и суетиться, как только понял, кто такой Денис. В восхищении шумно втягивал в себя воздух.
— Уй-юй-юй, хозяин! Это у вас человек такой получился? Совсем как настоящий, уй-юй-юй!
— То-то, плут! — назидательно изрек Сикидит. — Будешь хорошо себя вести — и ты так научишься. Воды принеси, малопочтенный! Да и к обеду пора огонь раздувать. О господи, наградил меня помощниками!