Фантастика - Акунин Борис. Страница 12
– А что? «При чем тут Людка? Чего это он?» – И повернулась, взглянула на него. Но Роб нарочно на нее не смотрел, придал фейсу мечтательность.
– Красивая, – вздохнул он. – На Брук Шилдс похожа.
– Дело вкуса. Ты ее в раздевалке не видел… «Тоже еще. Сиськи в прожилках. Жалко, нельзя. Или сказать?»
– В раздевалке? Ничего бы не пожалел. Бюст у нее – я себе представляю, – закатил глаза Роб.
Настоящий Регинкин голос взволнованно затарахтел: «Так он не треснутый? Или в Людку? Бюст! Это у нее-то? Он что, слепой?»
– Как у козы вымя, – вслух сказала школьная королева, скривив губы.
– Ну да? – не поверил ей Роб.
И забарабанил пальцами по стеклу – типа неинтересно ему с ней стало. Или, может, о Людке Дейнеко задумался.
Регинка выдержала недолго, с полминуты.
«Профиль у него ничего. Ну ты у меня сейчас. Людка, да? Людка? Ну-ка, на полную катушку».
Легонько тронула его за плечо, медовым голосом пропела:
– Робчик…
«Давай, давай, повернись. Руку ему на плечо. В глаза туман. Посмотреть секундочку, и взгляд вниз. Грудь пых-пых. Сработает. Но не чересчур, а то лизаться полезет».
– А? – рассеянно спросил он, оборачиваясь. – Чего?
Ее лицо было совсем близко. Глаза затуманены (это она слегка ресницами похлопала, чтоб белки увлажнить), шестой номер так и ходит туда-сюда, губы приоткрыты. Между мелких ровных зубов высунулся кончик языка.
Но Роб на охмуреж поддаваться не спешил. Держал паузу.
Она начала паниковать: «Не работает? Не работает! Другой бы поцеловал. Ну! Ну! Ну пожалуйста!»
И лишь дождавшись этого самого «пожалуйста», он решительно обнял ее за плечи и, как пишут в старых романах, прильнул устами к устам.
Перед этим еще раз заглянул в глаза. Контакт? Есть контакт!
«А, а, то-то! Вот тебе, Людка! Хорошо! Отодвинуться! Еще пять секунд и хва… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Не так же, дурак! Как Петька, кончиком по верхней».
Как это кончиком? Чего кончиком – языка? Провести по верхней губе, что ли?
Он попробовал.
«Да глубже, неужели непонятно?»
Вас понял. Он просунул язык подальше, провел по ее губе, но с внутренней стороны, и сразу был вознагражден.
«Наконец-то! И сюда, сюда. Да! Лучше, чем Петька, лучше! А рукой туда! Только не как Петька, всё испортит. Туда, а не туда!»
Это было уже сложновато. Куда «туда» и куда «не туда»?
Дарновский на миг оторвался от ее губ, подсмотрел в глаза, и сразу стало ясно, куда лезть ни в коем случае нельзя, а куда необходимо, причем как можно скорей.
«Не туда» это грудь. Должно быть, из-за шестого номера всякие петьки первым делом тянутся к бюсту, а ей это не нравится.
«Туда» – это спина, вот уж никогда бы не дотумкал.
Он расстегнул пуговки на школьном платье, погладил голое тело над застежкой лифчика, и кожа покрылась благодарными мурашками.
«Ой, ой, хорошо. А теперь туда. Нет, робкий, побоится».
Но Дарновский не побоялся.
Приподнял подол платья, немножко поплутал рукой в каких-то шелковых тряпках и резинках, однако заблудиться уже не боялся – внутренний голос Регинки подсказывал, куда двигаться.
До цели не добрался, потому что совсем близко, за дверью грохотнуло жестью, а по полу сочно зашлепала тряпка.
– Тетя Маша! Убирать пришла! – выдохнула Регинка и высвободилась.
Ее лицо было покрыто румянцем, губы распухли и стали густо-красного цвета.
– Приходи в субботу. Мои уедут на дачу, а я останусь, скажу, надо к экзаменам готовиться, – слегка охрипшим голосом сказала она, приводя в порядок детали туалета, скрытые под платьем. – Придешь?
«Там никто не помешает», – договорили глаза с неестественно расширенными зрачками.
Домой Роб шел, слегка пошатываясь, будто поддатый. Он и в самом деле слегка опьянел.
Во-первых, от невероятной, фантастической победы в химлаборатории. Правда, кайф малость подмачивала мыслишка, что Регинка досталась ему не по-честному, да и сама она от всей этой возни как-то девальвировалась. Раньше была королевой, выражаясь возвышенным слогом, владычицей грез. А превратилась в какого-то робота с инструкцией по применению: нажал на кнопку один – пищит, погладил панельку два – мурлычет. Что в субботу он эту леди Чаттерли трахнет – без вопросов.
Это ладно.
Куда сильней пьянило сознание, что его Дар в сто, в тысячу крат драгоценней, чем казалось вначале.
С помощью своего Дара Роб мог достичь всего, чего пожелает. Он был властелином мира!
Саморамашел, или Всемирно-историческое значение ВОСР
Как уже было сказано, после выпускных Роб собирался сначала ткнуться на филфак, а когда срежется, спарашютировать в Пед имени Ленина. Но властелину мира киснуть в этом простоквашном заведении было не к лицу, и Дарновский принял до безрассудства смелое решение: поступать в МГИМО, причем прямо на факультет международных отношений, в самый что ни на есть блатной заповедник, где две трети мест заранее расписаны, а остальные зарезервированы для выпускников рабфака. По слухам, «с улицы» в этот царскосельский лицей пробивалось максимум два-три человека, из медалистов.
Значит, медаль нужно было добыть, кровь из носу. Проблема заключалась в том, что по разнарядке золотой кругляшок выдавался один на школу, а в параллельном классе «Б» училась Милка Зайчицкая, дочка члена политбюро. Между прочим, тоже отличница, так что медаль Робу никак не светила, даже если историк Борис Сергеевич проявит принципиальность.
Прежний Дарновский посопел бы и утерся, но теперь, когда фамилия Роба открыла свой сокровенный смысл (происходила она от слова «Дар», тут без вариантов), сдаваться без борьбы не подобало.
Милка была очкастенькая, тихая, похожая на мышь. Никто к ней не клеился – и не потому что страхолюдная, а потому что папани боязно. Не говоря уж про то, что Зайчицкую в школу привозили на большой черной тачке, и потом до конца уроков в раздевалке сидел охранник, решал кроссворды.
Роб подошел к Милке на перемене и сразу взял быка за рога.
– Слушай, она тебе нужна, эта медаль? – укоризненно спросил он, глядя августейшей мышке в глаза.
«О чем он? Какая медаль?», – с искренним удивлением спросил нежный, запинающийся голос.
– Какая медаль? – сказала Милка вслух. Внешний ее голос, увы, звучал хуже внутреннего.
– На которую тебя директор с завучем тянут. Потому что перед твоим отцом прогнуться хотят. Ты же и без медали куда хочешь поступишь, тебе только пальцем ткнуть.
Она часто-часто замигала.
«Как стыдно, господи, как стыдно, неужели правда?»
– Ты это точно знаешь? Про директора с завучем?
– Точно.
«Зачем он мне это?»
– А… а зачем ты мне это говоришь?
– Затем, что тебе эта позолоченная медяшка на фиг не сдалась. А для меня она единственный шанс поступить туда, куда я хочу. Но портреты моего папы на демонстрациях по Красной площади не носят, поэтому медаль дадут тебе.
«Он честный. Не врет. Не такой, как другие. И глаза».
Услышав про глаза, Роб сглотнул. Ёкэлэмэнэ, а ведь захочу – моя будет. Дочка самого Зайчицкого! Главное, девка вроде хорошая. Что думает, то и говорит, первый раз такую вижу.
Но шикнул на себя: стоп, задний ход. Для трали-вали она не годится. Во-первых, крокодилина. Во-вторых, как бы башку не отвинтили. А про законный брак думать еще рано. Ничего, с Даром я любую царевну отхвачу, успеется.
– Что… что мне делать? – тихо спросила Милка. – Ты скажи, я сделаю.
«Вот если бы такой. Да, именно такой…»
– Пойди к директору и скажи: очень прошу вас медали мне не давать, папе это не понравится. Я тебе этого никогда не забуду.
И посмотрел на нее выразительно так, даже проникновенно.
– Хорошо… – Бледные щеки дурнушки зарозовели.
В общем, получил Роб свою медаль. Никакая она оказалась не золотая – легонький металлический кружок, покрытый микронным слоем позолоты. Не важно, зато это был ключ к воротам заколдованного замка. Верней, только первый из ключей.