Фантастика - Акунин Борис. Страница 16

Во-первых, Рожнов. Сколько Серега с ним, заразой, промучился, а тут чик-чирик, и нет Рожнова.

После стыка в Нежданке думал Серега отделать отчима как следует – и за ШИЗО, и за мамкины выбитые зубы, но Рожнов дома больше не появлялся. Так испугался пасынковой лихости, что даже шмотки свои не забрал. И из ДЭЗа уволился. Уехал куда-то, с концами, будто и не было его.

Мамка денек поплакала и перестала. Серега с ней беседу провел: мол, будешь квасить – смотри. Она только голову в плечи вжала, и с тех пор он ее пьяной не видел. Наверно, так у нее душа устроена, надо ей кого-то бояться, не мужа, так сына.

Дома хорошо стало. Чисто, спокойно. Захочешь жрать – в холодильнике суп, котлеты. Ночью не орет никто, не лается, спи – не хочу.

А спал Дронов теперь допоздна. Потому что днем и вечером дел было выше крыши. Помогал Мюллеру в Басманове новый порядок устраивать. Это Мюллер так назвал – Новый Порядок. В смысле, что «зондеркоманда» с этих пор в городе главная, как ее группенфюрер решит, так и будет.

Начал он с двух соседних команд, прибрал их к рукам, назвал «бригадами». Это у него легко получилось. Взял с собой на стык Серегу, сказал: ничего не говори, просто помалкивай.

Про то, как Серега Арбуза уделал и самого Репу по стенке размазал, уже все знали. И смотрели на «зонтовского» бойца с почтением, стал Дронов в городе сильно авторитетным человеком.

Прежних «зонтовских» Мюллер тоже переименовал в бригаду. Серегу назначил бригаденфюрером и своим первым помощником.

Потом перетер кое с кем из «сычовских». Без Репы, которого увезли в больницу с переломами и лопнутой селезенкой, те между собой перегрызлись: одни стояли за Репу, другие откололись, признали за старшого Арбуза. Ну а тот увел их под Мюллера, тоже стал бригаденфюрером.

Теперь можно было потягаться и с «вокзальными».

У них за первача числился Штык, парень взрослый, деловой. Он мелочевкой не промышлял, знался с серьезными людьми из московских, крутил гешефты с дальнобойщиками.

Вызвал Мюллер его на стрелку, потолковать. С собой взял только Серегу. Осторожный Штык привел с собой восьмерых.

– Справишься, если что? – углом рта прошептал группенфюрер, когда увидел такую кодлу.

– Запросто, – дернул плечом Дронов, уверенный, что «токо-так» его не подведет.

– А вынут перья?

– Плевать. Ты только в сторонку отойди, чтоб не порезали.

Подумаешь – перья. Пока они размахнутся, он между ними как между стоячими пройдет. Мигнуть не успеют – по ушам настучит. А удар кулаком на счетверенной скорости – это как бампером грузовика на скорости шестьдесят.

– Тогда так, – велел Мюллер. – Скомандую «мочи!» – бей, Штыка первого.

В тот раз Серега чуть не запалился.

К разговору он почти не прислушивался, ждал команды. Честно говоря, хотелось еще раз свой «токо-так» проверить.

Штык на него косился с опаской, быки тоже глаз не спускали. Это было приятно.

Но когда перетер сорвался на базар и Мюллер крикнул: «Ах так? Мочи их, Серега!» – ничего не произошло. Сердце не проснулось, по-прежнему отстукивало размеренное «то-так, то-так».

Понял Серега, в чем дело, да поздно. Очень уж он в себе уверен, страха нет. А без испуга «токо-так» не заработает, как мотор без искры.

Размахнулся он, чтоб Штыку в харю дать, но слабенько – тот отпрыгнул и как заорет:

– Пацаны, ставь их на ножи!

Трое выхватили железки, кинулись к Сереге. Вот тут-то его двигатель с перепугу и завелся. Можно сказать, с пол-оборота.

Токо-так, токо-так, токо-так!

Дальше просто. Накостылял всем восьмерым, меньше минуты понадобилось. Потом погнался за Штыком, который улепетывал во все лопатки в сторону проспекта. Старался, бедный, локтями отмахивал, и далеко успел отбежать – метров на двести. Только Серега при своем «токо-таке» его в два счета настиг. Подсек по щиколотке, наддал по загривку, и старшуй «вокзальных» приложился мордой об асфальт. Дронов его ногой прижал, чтоб не дергался, и держал так, пока Мюллер подойдет.

Пульс у Сереги уже вошел в норму, и Штык, если б захотел, мог легко высвободиться. Но откуда ж ему было знать? Лежал смирно, не шевелился.

И когда Мюллер ему объяснял, какой теперь в Басманове будет порядок, Штык не спорил, помалкивал в тряпочку.

Не стерпел только, когда группенфюрер сказал:

– Будешь мне от своих дальнобойных дел по два хруста в неделю отстегивать.

– Ты чего? – прохрипел Штык из-под Серегиного ботинка. – По два не смогу, мне еще с московскими делиться. Сотню куда ни шло.

Они стали торговаться, а Сереге сейчас было не до бабок. Сильно напугался, что костольеты его когда-нибудь возьмут да подведут.

Короче, занервничал Серега. И ходил сам не свой несколько дней.

Спасибо, случай помог.

Пришивал он себе пуговицу и загнал иголку под ноготь. Больно – жуть.

Вдруг костольеты сами по себе, безо всякого испуга, как дали: токо-так, токо-так, токо-так!

И Серега сделал важное открытие: в скоростной режим можно попасть не только от страха, но и от боли.

А потом оказалось, что можно обойтись и без боли. Выяснилось это на общем стыке, куда Мюллер собрал всех басмановских бригадиров – про Новый Порядок обшуршать. Серегу, понятно, прихватил с собой, а тот, не будь дурак, спрятал в воротнике иголку. Если будет заваруха, ткнет себе под ноготь, и тогда ему никто не страшен.

И возник на стыке момент, когда показалось, что сейчас пойдет всеобщее мочилово.

Пока Мюллер про свой Новый Порядок лепил – про бригаденфюреров, еще про какую-то фрицевскую фигню, его спокойно слушали. Когда сказал, что надо с городского рынка «неарийцев» гнать, даже горячо поддержали, и Тюха, бригадир, то бишь бригаденфюрер «тельмановских», крикнул, не расслышав: «Давно пора азерийцов этих носатых на бабки ставить, а то жируют, на «волгах» ездеют!»

Но потом группенфюрер наехал на Штыка, и тут запахло заморокой.

– С дальнобойными, – сказал, – хочу сам работать. Сведешь.

Штык побелел весь:

– За горло берешь?

Встал, и вместе с ним поднялись трое быков, кого он с собой привел.

Серега тоже вскочил, но сердце у него само частить не захотело, пришлось иголку вынимать. Однако стоило поднести ее к пальцу и вспомнить, как это больно, когда кончиком под ноготь, – и пульс взорвался, застрочил, как бешеный.

Тогда обошлось без махалова. Поглядев на Дронова, молча вставшего за спиной у группенфюрера, Штык скис, сел на место.

С того случая иголка для Сереги стала самой что ни на есть неразлучной подругой, никогда с ней не расставался. Если в речке купался – в плавки втыкал.

Случай на переезде

Шел, значит, Серега вечером вдоль железки один. От Нежданки, где у Мюллера теперь «бункер», домой. Место глухое, почти никто не ходит, особенно после темноты, а ему-то кого бояться?

Вдруг сзади шорох. Обернулся – от забора две тени. Посмотрел на них спокойно, подождал, пока подойдут.

Штык это был и с ним какой-то парень, на вид лет двадцати пяти. В джинсовом костюме, американской кепке с дурацким длинным козырьком. Когда они приблизились, оказалось, что лицо у парня плоское и почти безгубое, а взгляд неподвижный, немигающий.

Нисколько Серега не испугался. Даже в голову ничего плохого не пришло. Не сдурел же Штык на него, Серегу Дронова, всего с одним быком переть?

Догадался: покупать будет.

Став при Мюллере наипервейшим бригаденфюрером, Серега получал по сотне в неделю. Приоделся, мамке одёжи накупил, стал нацеливаться на мотоцикл «урал». Но Штык от шоферюг, которые в Москву левый товар гоняют, совсем другие бабки имел. Мюллер говорил – тыщи.

Не то что Серега сдал бы кореша за штуку или даже за две, но любопытно стало, сколько предложит?

Только Штык нисколько не предложил.

– Этот? – спросил его плосколицый.

– Этот. Нет его – и геморроя нет. Без него Мюллер – дырка от бублика.

Тогда Серега посмотрел на парня повнимательней. Говор у того был московский, врастяжку. Но не в говоре дело. Глаза страшные. Как две черные дырки.