Деревня дымов (ЛП) - Грабинский Стефан. Страница 3
Из моего приветствия он понял только имя бога, и ответил дрожащим, грустным голосом:
— Маниту оставил своих детей. Вигвамы квапну пусты, ржавчина покрыла томагавки воинов этого племени. Ворон Ешель позабыл о своих детях и не приносит им в клюве священной воды. В лесу не слышна поступь воинов — не пугают больше врагов их громкие крики. Маниту истребил квапну.
Старик опустил голову и уставился в огонь.
— Почему ты сидишь в дымной хижине, старый охотник? — прервал молчание Хидинг. — Кто разжег все эти очаги? Почему дым гуляет по всей деревне?
Глаза старика приобрели таинственное выражение.
— Черная Пума, — сказал вождь в своем живописном стиле, — последний из великого племени. — Духи его воинов отправились в великие леса с другой стороны земли, а души все еще блуждают среди родных вигвамов.
— Замечательное разнообразие, — сказал я Бену.
— Гм…существенное, — ответил непримиримый скептик, — детские бредни людей первобытного мира.
— Мое мнение прямо противоположно, — ответил я, намереваясь продолжить беседу с Черной Пумой.
— Почему Черная Пума не сожжет эти мокрые мокасины?
Я намеренно задал этот вопрос, чтобы убедиться, что речь идет о душах умерших, которых индейцы отгоняют, сжигая старые мокасины.
Старик пренебрежительно пожал плечами.
— Пума не боится мертвых. Пума их друг и охранник.
— А что души ищут в старых хижинах? — спросил Бен, которого веселили ответы вождя.
— Вспоминают ушедшие года, которые не вернуть, и ждут беременных женщин.
— Что он сказал? Слышал, ты это слышал? Ха, ха, ха, — рассмеялся Хидинг. — Это какая-то запутанная история.
Старик не мог понять, что Бен сказал мне, но несвоевременный приступ веселости его оскорбил. Индеец сурово взглянул на меня и пожурил:
— Белый, зачем ты пришел из-за великой реки? Затем ты вторгся в землю мертвых, чтобы потешаться над их старым слугой? Постыдись, бледнолицый!
Хидинг, сбитый с толку мощью голоса старика, хотел ответить нечто ехидное, но я сумел его удержать, дав знак успокоиться.
— Серый Глаз, — сказал я мягко, стараясь умилостивить старого индейца, — так зовут моего приятеля, не понял слов Черной Пумы. И для меня они темны и загадочны. Почему души умерших из поколения великих квапнасов ждут беременных невест?
— Чтобы войти в них и вновь родиться.
— Надо признать, — пробормотал Бен, — что у этого полусумасшедшего отшельника буйное воображение.
— Это не фантазия, а глубокая и оригинальная вера.
— До сих пор, — старик продолжил, — со времени, когда погиб великий Текумзе, самый старший в племени Квапну после Пумы, ни одна женщина не прошла мимо мертвой деревни. А Пума уже стар и жену заводить не будет.
Тут старик обернулся, достал что-то из угла и бросил пожелтевшую большую берцовую кость в огонь.
— Вот горит кость Текумзе, — сказал старик, указывая на огонь, — и оплодотворяет дым его душу.
— И вновь слова Черной Пумы непонятны и темны, они слишком странны для моих ушей. Как душа связана с костью, и как берцовая кость может оплодотворить дым от костра, в котором сгорает?
— Потому что принадлежала когда-то живому человеку и притягивает его душу после смерти, — спокойно пояснил старик.
— Значит, Текумзе покоится в этой хижине? Здесь его могила?
— Тело сожгли несколько лет назад. Пума вынул обгоревшие кости и спрятал здесь, чтобы подпитывать ними огонь и душу Текумзе.
Этот ответ проливал свет на то, что старый индеец делал в деревне.
— Пума делает то же самое с костями остальных воинов своего поколения?
Старик кивнул.
— Значит, — подытожил я, — все эти костры — дело рук Пумы?
— Ты же сам сказал. С того дня, как Пума остался последним из племени, он разжигает огни во всех 13 хижинах и подпитывает их костями. И так будет до конца его дней. А когда придет последний день, когда солнце последний раз уйдет за берега богов, и дух Пумы уйдет, чтобы воссоединиться с Великим духом — погаснут огни, рассеется дым и ничего не останется от племени Квапну.
Последние слова, произнесенные с неописуемым сожалением о племенах, исчезнувших безвозвратно, произвели на меня глубокое впечатление. Мы умолкли. Только огонь потрескивал, переваривая топливо, швырялась искрами пожелтевшая кость Текумзе.
Бен медленно согнулся к старика и присмотрелся к амулету на его груди.
— Золото, — прошептал он.
Приземистые языки пламени вдруг затрещали и взвились, лизнув светом темный угол хижины позади нас. На стенах замерцало. Хидинг подошел к стене и к чему-то напряженно присматривался. Когда он вернулся к огню, то выглядел огорченным.
— Золотые томагавки, — прошептал он мне на ухо. — Где-то здесь должно быть золото. — В глазах моего товарища появился хищный блеск.
— Возможно, — равнодушно ответил я и обратился к индейцу. — Перед вигвамами стоят тотемы племени Квапну. Хотя я не раз видел священное письмо других племен Маниту, знаки воинов Квапну мне чужды и непонятны. У вашего племени были священные звери, растения или предметы?
Пума пренебрежительно усмехнулся:
— Люди квапну пренебрегали праотцами своих краснокожих братьев, ведущих свой род от низших существ.
— Кто же был предком племени квапну? — Я действительно заинтересовался.
Пума взял пальцами амулет и поднес к моим глазам:
— Бледнолицый лекарь, всмотрись в эти знаки, и прочти то, о чем ты спрашиваешь Черную Пуму.
Я склонился над золотым кружком и несколько минут изучал горельеф. Я был удивлен, увидев на амулете изображение дымящегося костра, совсем такого же, как костры на тотемных столбах.
Я поднял глаза на старика:
— Значит твое племя произошло от очагов с огнем?
Пума покачал головой:
— Бледнолицый Лекарь, ты плохо смотрел. Огня там мало. Ты его почти не увидишь.
— Значит дым? — Спросил я.
— Это ты сказал. От него мы и происходим. Квапну вышли из дыма и в дым обратились.
Тут я понял, что значит название племени и слов, которые часто употреблял старик: квап, квапа, квапну и т. д. Это все значит дым, давший название племени.
Это необыкновенно! — сказал я Бену. — Слово «дым» в этом странном языке звучит очень похоже на греческий «Kapnos» [3].
— Гм… — задумчиво ответил Хидинг, которого обуяла золотая лихорадка. Увидев амулет, он начал составлять план действий, — гм, возможно. Не могу это оценить, не зная греческого. Да мне и плевать.
Индеец крутил в пальцах амулет и загадочно смеялся. Бен потянулся за амулетом, наверное, хотел его взвесить. Старик заметил движение и торопливо отодвинулся.
— Бледнолицым нельзя прикасаться к священному знаку!
— Почему? — иронически усмехаясь спросил Хидинг. — Золото сынов Квапну обожжет белые руки?
— Нельзя оскорблять святой знак Квапну, над которым великий шаман Урус семикратно произнес заклятие.
— А если бы прикоснулся? — раздраженно подразнил его Бен.
— Черную Пуму и Серого Глаза постигло бы большое несчастье. Пуму за то, что позволил прикоснуться, бледнолицого за то, что протянул руку к святыне.
Бен пренебрежительно махнул рукой.
— Бредни, — сказал он по-английски, обращаясь ко мне. — Этот дедок — неисчерпаемая сокровищница диких суеверий и предрассудков.
— Ты очень категоричен, мой дорогой, — сказал я, вспоминая все, что когда-либо слышал об амулетах. — Проблемы амулетов и талисманов интересны и глубоки. Видел уже не раз, как эти невинные, по-детски смешные бляшки и знаки, проявляют свою силу. Иногда они бывают опасны.
Хидинг рассмеялся:
— Вечно тот же неисправимый мистик и любитель чудес. Что может кусок металла или дерева сделать разумному, хладнокровному человеку?
— Да нет, речь о материале, из которого создан амулет либо талисман, о вере в его чудодейственную силу, которая связывает целые племена. Долгие годы, иногда столетия, его полируют людские души своей верой, из тысяч грудей к нему тянутся психические ниточки, наполняя его могучим содержанием. Вот так камушек, ничтожная бляшка, обрывок сукна становится сосудом, собирающим годами накапливающиеся в нем силы, вытянутые из тысячи верящих сердец. Талисман — это колоссального напряжения концентрат неизмеримой энергии потенциальной веры — как аккумулятор духовных токов, который при определенных условиях может начать действовать. Опасно приближаться к нему с грязными руками и нечистыми помыслами. Против святотатца восстают затаившиеся до определенного момента силы и раздавливают его, мстя за пренебрежительное отношение.