Завещание (ЛП) - Эшли Кристен. Страница 3

Наверное, это было хорошо, поскольку я знала, что он за человек, и если его поведение и поведение его дочери были в порядке вещей, я никогда не хотела бы повстречаться с ними.

И когда они уехали, я почувствовала странное облегчение от знания того, что скорее всего, этого никогда не произойдет.

*****

— Я должен был поехать с тобой, — пробормотал Генри по телефону, я глубоко вздохнула, глядя в окно на море.

— Со мной все в порядке, Генри, — заверил я его.

— Ты ни в коем случае не должна быть там одна.

— Генри, со мной все в порядке, — повторила я. — Ты должен быть там. Ты делаешь эту съемку для «Tisimo» каждый год.

— Да, а это означает, что мне нужен гребаный перерыв.

Вздохнув, я села на подоконник и уставилась на море. Заходящее солнце окрасило небо в персиково-розовый цвет с маслянисто-желтыми полосами и клочками лавандового. Я скучала по этим закатам над морем. Просто мне хотелось, чтобы бабушка была рядом, сидела со мной.

— Я закончу с этим, и прилечу, — сказал Генри на мое молчание.

— Завершай с этой съемкой, Генри, тебе нужно быть в Риме.

— Мне нужно быть с тобой.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть заката. Так много раз за двадцать три года работы личным помощником Генри Ганьона, известного модного фотографа, видеорежиссера и красивого, лихого, безрассудного, авантюрного, дерзкого, отчаянного дамского угодника международного масштаба, я желала, чтобы он сказал мне эти слова по другой причине.

Не потому, что он ценил меня как своего личного помощника.

Не из-за того, что я нравилась ему только потому, что нравилась.

Не потому, что наша история насчитывает более двух десятилетий, и никто не знал его лучше, чем я, так же как и он меня (хотя он не знал меня всю, но у меня на это были свои причины).

Нет.

По другим причинам.

Но теперь было уже слишком поздно.

Не то, чтобы было время, когда это было бы возможно. В его руках (и постели) были модели и актрисы. И я уже сбилась со счета, сколько раз видела, как он лениво улыбается невероятно красивым официанткам, туристкам и так далее, и через пятнадцать минут я уже допивала свой кофе в одиночестве или отправлялась в парк на несколько свободных часов, потому что Генри уезжал в наш отель, чтобы насладиться этими часами по-другому.

Генри Ганьон ни за что не обратил бы на меня своих прекрасных глаз.

Не тогда.

Определенно не сейчас, когда мне сорок пять и я уже далеко не в расцвете лет. Даже если Генри было сорок девять.

С другой стороны, последним двум любовницам Генри было тридцать девять и сорок два.

На самом деле, размышляя об этом, мне пришло в голову, что его любовницы постарели так же, как и он. У него не было двадцатилетних с тех пор, ну… как ему исполнилось двадцать с чем-то (или, по крайней мере, тридцать с чем-то).

— Джозефина?

Я моргнула, выходя из задумчивости, и вернулась к разговору.

— Встретимся в Риме. Или в Париже, — сказала я ему. — Мне нужно сходить завтра на оглашение завещания и посмотреть, что здесь к чему. Это не займет много времени.

Почему я так сказала, понятия не имела, но это была моя работа — делать жизнь Генри свободной от раздражения, а я жила и дышала этим так долго, что не знала, как поступать как-то еще.

Правда заключалась в том, что у бабушки был дом, и он был забит вещами до отказа. Я понятия не имела, что буду со всем этим делать.

Тем не менее, я могла легко нанять агента по недвижимости, чтобы он занялся аукционом, и мне не нужно было при этом присутствовать. Или при продаже имущества.

При этих мыслях я почувствовала острую боль в животе, поэтому отложила их в сторону и вернулся к Генри.

— Неделю, самое большее две, — ответила я.

— Если это займет больше недели, я приеду, — ответил он.

— Генри…

— Джозефина, нет. Не думаю, что ты можешь не заметить тот факт, что заботишься обо мне уже двадцать три года. Думаю, хоть раз в двадцать три года я могу делать что-то, чтобы позаботиться о тебе.

— Ты очень добр, — тихо сказала я.

Последовала короткая пауза, прежде чем он заговорил снова, так же тихо:

— Я просто присматриваю за моей Джозефиной.

Это была одна из причин, по которой я все эти годы поддерживала Генри.

Одной из многих.

Во-первых, было не так уж трудно делать свою работу. Генри не был Примадонной мужского пола, даже если его талант означал, что он может ею быть. Он был довольно серьезным человеком. Я не носилась вокруг, собирая вещи в химчистку (ну, не все время) и пытаясь найти кофейню, которая делала латте с непастеризованным молоком.

Во-вторых, он хорошо мне платил. Очень хорошо. На самом деле очень хорошо. Не говоря уже о бонусах. И подарках (один из них — Маноло, которые были на мне на похоронах, другой — бриллиантовый браслет на моем запястье).

В-третьих, мы много путешествовали, и он не заставлял меня сидеть в вагоне, когда сам передвигался первым классом. Нет, я сидела рядом с ним. Всегда. Кроме того, с выбором места проблем не было. Правда, мне не очень понравилось в Венесуэле (и в Камбодже, и на Гаити, и в Косово), но только потому, что там он не занимался модой, а вместо этого снимал фотографии другого рода, в связи с чем мы не останавливались в Ритце.

Генри любил приключения. Я — это была совсем другая история. Но я всегда была рядом с Генри.

Всегда.

Только не сейчас. И последнее, и, возможно, самое главное, он мог быть очень милым, и часто таким и был.

— Я хочу, чтобы ты звонила мне каждый день, — потребовал он. — Отмечалась. Давала знать, что ты в порядке.

— Ты слишком занят, чтобы я звонила тебе каждый день, — сказала я ему, и хотя журнал «Tisimo» предоставил ему молодого человека по имени Дэниел, чтобы он временно занял мое место, я все еще знала его расписание как свои пять пальцев.

— Как насчет того, чтобы ты позволила мне решать, для чего я слишком занят, милая. Но я надеюсь, что ты уже знаешь, что это не относится и никогда не будет относиться к тебе.

Боже! Да. Очень мило.

— Генри… — начала я шепотом.

— А теперь сделай что-нибудь приятное. Например, пойди, купи большую бутылку вина и выпей ее, смотря какое-нибудь нелепое телешоу, которое ты обычно ненавидишь, чтобы ты смогла рассказать мне все причины, по которым ты его ненавидишь. Не сиди сложа руки, попивая чай и занимаясь чем-то достойным. Например, напиши Дэниелу, чтобы убедиться, что он в курсе, или в семимиллионный раз попытайся прочитать «Войну и мир».

— Когда-нибудь я закончу эту книгу, — пробормотала я себе под нос.

— Давай не будем делать это сегодня, — ответил он, и я улыбнулась.

— Ладно. Реалити-шоу и хорошая бутылка вина, — пробормотала я.

— Хорошая девочка, — пробормотал он в ответ, и я услышала улыбку в его голосе. — Завтра я хочу знать все способы, которыми настоящие домохозяйки откуда-нибудь там, действовали тебе на нервы. (Прим. переводчика: речь идет о популярном американском реалити-шоу «Настоящие домохозяйки», освещающем жизни богатых домохозяек, проживающих в различных регионах по всей территории США).

Я снова улыбнулась, прежде чем спросить:

— Хочешь, буду делать заметки?

— Да, зная, как они, вероятно, будут действовать тебе на нервы во многих отношениях, и даже ты о многом забудешь.

— Тогда считай, дело сделано.

— Хорошо.

Я все еще слышала улыбку в его голосе.

— Теперь иди. Вино. Телевизор. И пока ты там, купи что-нибудь вкусненькое. И я не имею в виду кусок приличного Бри. Я имею в виду что-то вроде ведра жареной курицы.

Я сделала гримасу, которую он, как я наделась, не смог услышать в моем голосе, означающую, что лгу.

— Считай, это тоже сделано.

— Лгунья, — пробормотал он, и я снова улыбнулась.

Затем я сказала:

— Мне нужно тебя отпустить.

— До скорого, милая. Поговорим завтра.

— До завтра, Генри.

— Будь непослушной, — тихо сказал он.

— Я постараюсь, — ответила я, и мы оба знали, что это тоже ложь.