Ржавый рассвет (СИ) - "Майский День". Страница 12

Меня словно током пробило. Я вскочил, снова сел в кресло, положил руки на пульт, убрал, почему-то начал усердно приглаживать волосы. Сердце стучало уже где-то в ушах, в горло как будто ежа засунули, я волновался и в то же время словно безразлично наблюдал со стороны за своими бессмысленными действиями. Странное раздвоение сознания не пугало, страшило полное непонимание происходящего.

Намного собравшись с духом, я попробовал убедить себя, что ошибся, но близкого человека, раз узнав, уже будешь угадывать по мелким движениям, привычным жестам, манере держать голову и спину. Раз за разом я убеждался, что на крыльце стоит моя Грейс.

Что случилось? Почему она здесь? Где Мышка? Что происходит, и что делать мне?

Я примчался в холл, остановился у выхода. У Джеральда не было переговорника, или я его не нашёл, пластины двери имели одностороннюю проницаемость, так что я видел жену теперь совершенно отчётливо, но объясниться с ней не мог. Лицо выглядело бледным даже в слабом свете, тени залегли под глазами. Мы оба немало пережили за последнее время, неудивительно, что Грейс выглядела плохо. Я вжался лицом в стекло, пытаясь рассмотреть в саду или возле дорожки посторонних, но никого не увидел.

Заставили Грейс прийти сюда или она отыскала меня самостоятельно, что случилось там в большом мире, где я надеялся спрятать обеих дорогих мне девочек? Что делать мне? Отперев дверь, я нарушу границу дома, но не могу же я смотреть на жену и оставаться равнодушным наблюдателем. Я просто не выдержу! Что если она сейчас развернётся и уйдёт, решив, что обратилась не по адресу? Почему проклятый вампир не обеспечил своё навороченное жилище обычной в таких случаях связью? Страсть к уединению всё же хороша в меру.

Кровь гудела во всём теле, бухала в голове, я боялся глубоко дышать, потому что лёгкие казались слишком большими для грудной клетки. Вокруг никого не наблюдалось, и Грейс, вот она, стояла рядом, только руку протяни, всего лишь следовало на секунду выключить защиту, втащить её внутрь и всё, на вопросы можно будет получить ответы. Я справлюсь, я смогу провернуть это очень быстро, и, если всё же враги организовали провокацию, даже вампир не успеет одолеть длинную дорожку от ворот до входной двери.

В памяти смутно возник буквально размазавшийся в атмосфере гостиной Джеральд, как он тогда схватил ребёнка и вернулся на диван за одно короткое мгновение, но расстояние до ворот было много больше чем ширина комнаты. А ещё за порогом стояла моя жена и от этого страхи казались менее серьёзными чем следовало. Я плохо соображал. Растерялся.

Новая трель звонка заставила подпрыгнуть на месте и тогда понимая, что не выдержу, если промедлю ещё хоть немного, я быстро нажал клавишу, откатил показавшуюся неимоверно тяжёлой дверь в сторону, свободной рукой схватил Грейс за куртку и втянул внутрь.

Процедура заняла не больше секунды. Жена оказалась в доме, не успев даже вскрикнуть, я увидел, как на лице её, словно при замедленном показе возникает страх, но сосредоточился на том, чтобы сразу запереть дверь, и мне это почти удалось, хотя почти, как известно, не считается. Нас обоих смела могучая сила, и мы не только упали, но ещё и разлетелись в разные стороны.

В холле уже стоял вампир. Высокий или показавшийся таким, потому что я лежал на полу, одет в бесформенный балахон, лица я под капюшоном не разглядел. Непринуждённо, почти изящно, он придержал дверь впуская ещё двоих.

Нам с женой не дали обменяться даже словом. Один из вампиров вздёрнул и мигом уволок прочь Грейс, она трепыхалась, но совсем вяло, второй поставил меня на ноги. Я пытался сопротивляться, выкрутиться из захвата, бежать следом за похитителем или же наоборот — в дом, душу охватило мутное бешенство, возникающее, когда беда непоправима, и ничего сделать уже нельзя, я ударил вампира, но кулак не достиг цели, мне тут же заломили руку за спину да так что не треснула она чудом, и поволокли наружу. Я пытался кричать, привлечь хоть чьё-то внимание, но покой и тишина столь любимые, Джеральдом, играли против нас с женой. Уединение дома не сулило посторонней поддержки или хотя бы досужего внимания.

Вампир тащил меня едва не согнув пополам, всё же я успел заметить, что главный пошёл не за нами, а вглубь дома и теперь только вспомнил о доверенных моему попечению детях. Я снова попытался вырваться, но получил несколько жестоких ударов от которых перехватило дыхание, ослабели конечности, и как ни жгли меня отчаяние и стыд не мог сопротивляться увлекавшим меня прочь рукам.

Ещё недавно всё складывалось так хорошо, и вот мы вновь ввергнуты в ад, только на этот раз исчерпались резервы защиты. Спасения нет, или всё же есть надежда? Вампир? Что я ему, случайный человек, но похищение детей, да и меня тоже способно его разозлить. В приватиры вряд ли идут индивидуумы, спокойно относящиеся к покушению на их собственность. Добытое трудом и риском достояние обретает особую ценность.

Мысли мелькали в голове, надежда вспыхивала и гасла, как проблесковый огонь маяка, а временами все ясные и смутные соображения сметала боль.

Дорожка промелькнула как в бреду, потом меня перекинули через калитку, где я снова попытался вырваться или хотя бы закричать, но опять ничего не вышло, зато последовало наказание за строптивость. Я и не знал, что бывает в мире такое страдание, тело буквально прошило нестерпимой мукой, а потом воспалённый разум накрыла тьма. Видимо, я окончательно отрубился.

Глава 7 Джеральд

Для начала я завернул в палату, где оформил нужные документы и оставил тщательные распоряжение по их поводу. Переменчивое счастье приватира научило не затягивать с выполнением обязательств и чтить закон, если нет особой нужды его обманывать. После я поехал в порт, где изучил регистрационные журналы и забрал оставленные для меня послания. Там сладко пахло прошлым. Я вздохнул, но опять же отправился не в клуб, а во дворец.

Правитель как раз принимал. Хотя я редко слоняюсь вокруг тронов, совершенно игнорировать владыку всех вампиров не мог, к тому же он хорошо ко мне относился и очень любил слушать рассказы о приключениях пиратов и любовные откровения о коротких портовых романах. Славный малый был наш Роберто Первый.

Я редко об этом вспоминаю, но происхожу из весьма знатного семейства, а учитывая мои заслуги перед отечеством, мне ещё и титул пришпилили к и без того громкому имени. Так что зовусь я теперь полностью Гарольд Гораций Тенебрис-Алис лорд Вентум.

Я в целом понимал комиссию по награждениям. Гораздо дешевле сделать вампира или человека графом или маркизом, чем отсчитать ему энное количество денежек в качестве премии за немалые заслуги, так что моё дворянское происхождение пришлось как нельзя кстати. Титул ничего не стоил, и комиссия была свято убеждена, что корону к нему новоявленный лорд купит сам, даже если для этого придётся вывернуть карманы. Я из чистой вредности ограничился весьма скромной побрякушкой, так что тогдашний наш правитель Симвел, в день моего представления ко двору в новом звании, шепнул, вежливо пожимая руку:

— Ну и жадина ты, Джерри!

— А они — нет? — ответил я сердито.

На тот мы и разошлись, вполне довольные друг другом.

С тех пор утекло немало воды. Поскольку титулом я не сверкал, жил более чем скромно, нынешнее моё окружение и знать не знало обо всей этой дребедени. В клубе хватало просто имени, а уж на охоте — тем более.

Вот кстати, не мешало бы. Роберто не любил, когда к нему являлись голодными, потому я сделал крюк, заскочил в подходящий район и подзаправился кровушкой какого-то парня, оставив его приходить в себя от слабости на парковой скамейке. Судя по двум кошелькам с чужим запахом в его карманах, промышлял он кражами, и когда тут, в тиши, оберут ненароком его самого, мировая справедливость не пострадает, если вообразить, что меня вообще заботят такие вещи.

У резиденции царило вялое оживление, я оставил флаер на стоянке и вошёл в парадную дверь. Слуги меня не узнали, потому пришлось нацепить и оставить на виду браслет, которые в непарадные дни заменял главный символ знатности. Смотрели по-прежнему подозрительно, но задержать не посмели. Я поднялся в главный зал. После официальной трескотни, занявший к счастью не более пятнадцати минут, правитель вышел в народ и принялся бродить от группы к группе гостей, демонстрируя, какой он у нас демократичный и любезный.