Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович. Страница 5

— Смотреть, наверное, можно, — ответил я, — только подключать к этому ничего нельзя, кроме глаз. Я имею в виду органы. А ты что имеешь?

— Так, ерунду…

— Врач будет тобой недоволен.

— Главное, чтобы девушка была…

Тут открылась дверь, и в комнату вошел мужчина в шубе, скромно обшитой синей саржей. Меховую шапку держал в руках. Был он моих сорока лет, блондинистый, со светлыми бровями и ресницами. Обвел взглядом комнату.

— Мне нужен Юрий Иванович…

— Вам сюда, — ответил я, показав рукой на свободный стул у своего стола.

— Майор милиции Неверов, — представился он тихо. — Старший оперуполномоченный управления по борьбе с организованной преступностью.

— Ваше удостоверение, — попросил я гостя.

Мужчина сразу же достал из внутреннего кармана вишневую кожаную книжку и раскрыл ее передо мной. Я почитал книжку, потом почитал еще раз и согласно кивнул головой.

— Выйдем в холл, — негромким голосом предложил майор, — поговорить надо один на один.

Мы вышли и сели в кресла. Я быстро прикидывал возможные варианты беседы. И в прогнозе не ошибся, да и трудно было ошибиться.

— В последнем номере газеты опубликована ваша статья «Чеченский авторитет», — начал он разговор, с непонятной досадой разглядывая женские ножки, толпившиеся у лифтов. — На эту публикацию, конечно, обратило внимание наше руководство. Генерал Полковников приказал провести служебное расследование, каким образом произошла утечка информации о задержании чеченцев.

— Зачем это ему? — спросил я, оттягивая время, чтобы сформулировать безопасный ответ.

— Генерал — дурак, мне его логика непостижима, — произнес майор, по-прежнему глядя на женские ножки, толпившиеся у лифта.

— Чего так? — изумился я откровенности офицера.

— А как можно постичь то, что находится за пределами человеческого разума?

— Я не про то… Почему о генерале так говорите? О собственном начальнике?

— Потому что он всех за придурков держит… Так не скажете, откуда к вам поступила информация о задержании чеченцев милицией?

— Ну, это просто, — кажется, понял я майора, — мне об этом сообщил какой-то мужик, по телефону позвонил, на следующий день…

— Во сколько?

— В три часа дня.

— Голос был с акцентом?

— Нет, — ответил я, не особенно задумываясь.

Потому что догадался: все вопросы майора — формальность. Он воспринял мой ответ о «мужике» как неизбежное.

— Хорошо, спасибо. Не рассказывайте, пожалуйста, никому о нашем разговоре.

Майор пожал мне руку и бесшумно исчез в пространстве, как птица.

Да, а на следующий день в редакции появился человек в армейской офицерской шинели и тоже заявил с порога, что ищет меня. Я глянул на погоны и увидел три больших звезды. Каков эффект публикации — всё выше звания посетителей. Глядишь, сам генерал приедет… Или меня к нему привезут, в наручниках.

— Это я, — отозвался я из своего угла, что справа от входа.

— Полковник казачьих войск Лесовский, — представился он, высокий, красивый, как князь Михаил Романов, расстрелянный большевиками в Перми.

Казачьих войск? У меня даже не появилось желания спрашивать у него документы. Мне уже было все равно. Люди натягивали на себя разную форму, присваивали друг другу звания, награды, должности, реализовывали свои детские комплексы, генную память или иллюзию собственной значимости.

— Слушаю, — проявил я максимальную профессиональную толерантность и указал человеку на стул.

— Я прочитал ваш материал в последнем номере «Пармских новостей». И у меня возникло много вопросов к автору…

— Сочувствую, — кивнул я.

Человек в полковничьих погонах строго посмотрел на меня разумными карими глазами. Он, похоже, пользовался успехом у женщин: полковник, удлиненное белогвардейское лицо…

Да мы таких в Крыму к стенке ставили батальонами!

— Я думаю, что дело серьезней, чем вам кажется, — опять без улыбки сказал казак. — Я тоже недавно вернулся из Чечни — это совсем не то, что нащебетал вам Ахмед Дадаев…

— Если вы собираетесь разговаривать со мной в таком тоне, то я предлагаю вам покинуть помещение. Я сам знаю, как и с кем мне работать. Понятно?

Полковник замолчал, задумчиво разглядывая меня, будто экспонат кунсткамеры. Было заметно, что он немного озадачен ситуацией. Он что-то искал — и, видимо, это что-то обнаружил в своих мозгах, какой-то резон не ссориться со мной. Хотел бы я знать, что это за резон или приказ.

— Извините, — быстро проговорил он, — просто я сильно не согласен с тем, что говорит Дадаев. На самом деле чеченская преступность носит тотальный характер. В Чечне убиты тысячи русских людей!

— Кем?

— Чеченцами!

— А наши бомбы в Грозном падают только на чеченцев? Они что, имеют национальные идентификаторы?

— Это издержки войны.

— Для вас, полковник, человеческие жизни — «издержки», «допуски», «мирные жертвы», а для меня — миры, галактики, вселенные… Извините, но у меня больше нет времени на беседу. Меня вызывают к редактору.

Я встал и направился к двери, жестом приглашая казака следовать за мной. У него не было выбора. Как и у многих других, которых я выпроваживал давно отработанным методом — «меня вызывают к редактору». Это такая форма вежливости. Обычно через три минуты, поболтав в приемной с секретаршей, я возвращался обратно. Эгоизм хорош тем, что не позволяет расходовать себя напрасно. И больше, кажется, ничем.

Что меня удивило в полковнике? Я только потом сообразил: молодость. Он был похож на капитана, переодевшегося в форму своего командира. Ба, ко мне приходят в гражданском оперативники милиции и переодетые в полковников казаки… Или кто? Кто приходит? И главное — зачем?

Ну вот, а на следующий день ко мне явилась женщина — руководитель Комитета солдатских матерей.

— Галина Павловна, — представилась она. — Рукавишникова. Прочитала ваш материал «Чеченский авторитет»…

Я видел: она разглядывает меня. Немного снизу, со своей высоты. Внимательно. Оценивает.

Очередной визитер насторожил меня, как собаку. Я пытался понять: то ли растет моя бренная слава, то ли смыкается кольцо окружения.

— Я хорошо понимаю, о чем вы написали статью, — сказала она тихо, — у меня самой сын служил на афганской границе, когда шла война…

Я кивнул в знак понимания. И подумал: только безумный материнский инстинкт может противостоять натиску столичных людоедов.

— Что вы собираетесь делать в ближайшее время?

— Собирать и отправлять на Кавказ теплые вещи, продукты, медикаменты…

— Это должно делать государство, — заметил я.

— Конечно, — быстро согласилась она, — но оно не делает.

— Тогда оно не имеет права воевать.

— Через неделю мы проведем акцию протеста у здания областной администрации. Сейчас ведем подготовку. Понимаете, нам нужна поддержка прессы.

— Я вас понял. Сообщите, когда будет проходить акция.

Ее лицо горело, светилось лиловым цветом, дышало жарким духом, будто медный таз с только что сваренным брусничным вареньем. Она ушла, а я вспомнил, что в цепочке элементов всегда есть один, который опасен.

В конце дня позвонил Ахмед Магомедович и предложил встретиться в холле гостиницы.

— Есть новости, — объяснил он.

«Наверно, мой телефон уже поставлен на прослушку, — подумал я и отправился на встречу с чеченцем, который, возможно, был „заместителем министра госбезопасности республики“».

Дадаев ждал меня на первом этаже айсберга, как и первый раз, в черном костюме, галстуке и белоснежной, будто вершины Кавказских гор, рубашке. Поздоровались за руку. В левой руке он держал свернутые трубкой газеты.

Публикация очерка объединила нас. Или война?

Спустились по мраморной лестнице вниз, куда чеченец вел меня молча и не спеша. В баре я обратил внимание на пятерых парней явно какой-то кавказской национальности. Они сидели в ряд у стенки, угрюмые, молчаливые, закостеневшие, похоже только что с мороза. Я догадался, кто они: я никогда не видел столько чеченцев сразу, чтобы не на телеэкране, да еще живых…