Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович. Страница 53
В 1990-м отток русских из Чечни увеличился вдвое, в 1991-м — в шесть раз.
Газета «Известия», 1992 год.
«В ноябре 1994 года родители забирали своих детей из дудаевской армии. Бойцы демонстративно снимали форму и уходили. Казалось, вот-вот дудаевский режим развалится. Однако оппозиция рванулась захватывать город.
А дальше — пошли танки. Но ведь танкам нужна охрана, пехота. Ее набрали из оппозиции. А она разбежалась грабить магазины, и танки остались без охраны. После этого старики стали своих сыновей возвращать в ополчение. И опять поднялось: «Джохар! Джохар!» Три года у русских, да и не только у русских — у всех подряд, но в особенности у русских, отнимали машины, квартиры, дома. В 20-х числах декабря полетели наши самолеты. Никто не верил, что будет такая бомбежка. Стали бомбить и рушить, не разбирая где что. Когда мы с соседом Аликом 23 и 24 декабря ходили по Грозному, то видели, что от бомбардировок пострадали только жилые дома и учебные заведения. Рядом с кинотеатром «Космос» такую бомбу сбросили, что даже и представить себе нельзя. Деревья в скверах Лермонтова и Чехова как косой скосило».
(Александр Карев, работал начальником Заводского ОВД Грозного, начальником ОБХСС ЧИАССР с 1979 года, пенсионер).
«Московские новости», 1996 год.
В следующем номере газеты «Наше дело» должен был идти материал о помощи, которую «Паша — 200 процентов» оказал монастырю на Белой горе. Я вспомнил, что рассказывал мне отец о своей единственной поездке туда — через село Калинино, где много позднее жил поэт Коля Бурашников.
Потом я нашел в своей библиотеке небольшой альбом «Белогорский Свято-Николаевский православно-миссионерский мужской общежительный монастырь» с фотографиями Крестовоздвиженского храма, построенного на вершине Белой горы. Интересно, отметил про себя, что в Крыму мы жили возле Белогорска. Совпадения меня всегда наводят на размышления. Потому что ничего в жизни просто так не бывает.
Уже на титульном листе нарвался на фразу: «Печатается по благословению архиепископа Пермского и Соликамского…» А без благословения нельзя? Разве? Кто бы мог подумать, что именно церковь является матушкой советской власти, если судить по родовым чертам: идейности, нетерпимости, литературе, цензуре и диктатуре… Дочка матушку и придушила.
«Лето было необычайно засушливым. Угроза предыдущих голодных лет нависла и на этот год. Из-за мелководья стояли барки кунгурских купцов Федора и Стефана Шишигиных с огнеупорной глиной для заводов на Сылве, у Константина Лаптева — плоты с лесом на Чусовой. Шишигины и Лаптевы обещали по сто рублей, если духовенство вымолит дожди».
Прочитал — вспомнил первый рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Танька» — о том, как голодали деревенские дети до революции. А сегодня запели: царь! Царь! Церковь! Великая Россия! И кто поет… Кто при советской власти ни дня не голодал — бывшие сотрудники обкомов партии, кинорежиссеры и сентиментальные бандиты.
И далее:
«18 июня 1893 года владыка Петр освятил место постройки первого храма будущей обители. Им был также отслужен водосвятный молебен и акафист Св. Николаю Чудотворцу. Во время молебна при первом чтении Евангелия пошел проливной дождь с грозой, который с небольшими перерывами шел три дня. Испытание силы молитв православного архиерея прошло успешно.
Василий Коноплев, знаменитый начетчик и столп юго-кнауфского австрийского согласия, поднес епископу хлеб и соты, владыка из Перми послал ему книгу преосвященного Макария «Догматическое Богословие». Триста рублей, подаренные купцами, пошли в уплату за колокола, привезенные из Москвы. На них вырезали: «Константин, Федор, Стефан».
Ага, сто рублей — и ты на колоколе! А тебе, Варлаам, — золотой наперсный крест, набедренник, скуфья, камилавка и сан протоиерея. Почему раньше не молилися-то? Сколько детей с голоду умерло…
В сентябре 1905 года было совершено освящение скитского пещерного храма в честь Антония, Феодосия и всех Печерских чудотворцев. Пещера была вырыта руками самих скитников в склоне горы. Это в пяти верстах от Белогорского монастыря — Серафимо-Алексеевский скит. Я представил себе, как они роют пещеру — руками, пальцами, ногтями, — мне стало страшно. Не убий, не укради…
Особенно меня поразил устав скитников: лица женского пола допускались в скит три раза в год; запрещено было ходить в баню — по мере необходимости монахи обтирались мокрым полотенцем; спать разрешалось только в рясе; вне трапезы строжайше не допускались еда и питье, даже вода; изгонялись спиртные напитки, чай, курение и нюхание табака; всякий насельник отказывался от своей воли и готов был на любое послушание.
Господи, где я встречал подобный текст? Ну конечно, вспомнил — это же кодекс строителя коммунизма! Тот же аскетизм и безумный догматизм. Особенно это — послушание, и это — запрет на выпивку…
А теперь вот Паша, смиренный наш, вурдалак, решил помочь Белогорской обители. По щеке моей сползла крупная, прозрачная, как аквариум, слеза.
Я готовил последний — ударный номер газеты. Именно он должен был сокрушить бастионы ненавистного врага. Часть работы оставили на завтра. Поскольку Слава устал — он уже не мог верстать, голова болела.
— Где водитель? — спросил я охранника.
— Его нет…
— Как это?
— Шамильевна отпустила…
— Не понял. Почему отпустила?
— Она сказала, что вы будете работать до утра.
— Сучка! — не выдержал я.
Я был взбешен. Разговора о том, как долго мы будем работать, вообще не было, а по предварительной договоренности шофер с машиной должен был дождаться нас.
— Пойдем на Компрос, рядом же — поймаем тачки, воздухом подышим, — махнул рукой Слава.
— Может быть, все-таки вызвать такси сюда? — спросил охранник.
— Прогуляемся, — ответил я, пожал ему руку и взял из кресла свой красный, как кровь, кожаный «дипломат».
Какой был снег в тот вечер — тихий, как в детстве… Большие хлопья медленно выплывали из темного неба на наши головы. Мы решили пойти по короткому пути — между новым домом, в правом крыле которого и находился офис компании «ДАНАЯ», и трущобами старой Перми, похожими на черных барачных старух. Прошли элитное здание и свернули направо, в сторону Компроса. На улице не встретили ни одного человека — даже пьяного, что, конечно, было удивительно. Впереди, метрах в ста пятидесяти, светились огни главного проспекта города. И вдруг сзади раздался странный топот — будто из зоопарка, что находился рядом, выпустили сразу всех парнокопытных и даже единственного слона. Так это или нет, мы убедиться не успели. По крайней мере, я — точно. Потому что тут же, как только начал поворачивать голову, получил страшный удар под колени обеих ног. Чем — я так и не понял. Возможно, бейсбольной битой. По вскрику, донесшемуся слева, я понял, что Слава тоже уже лежит на земле. Вернее, на тротуаре, покрытом наледью и свежим снегом.
Сколько было бандитов, я не понял. Но удары ногами наносились по моему телу со всех сторон — по голеням, бедрам, корпусу, голове… Последним усилием воли я перевернулся на спину и начал вертеться на ней, отбивая нападавших ногами. Еще помню, мне удалось нанести несколько ударов, после одного из которых последовал сокрушительный ответ в лицо. В тот момент я попытался поднять голову — и получил, надо думать, тяжелым ботинком. Я перевернулся на живот и зажал голову руками — в безумной попытке сохранить мозг. Бандиты продолжали бить. Что было со Славой, я не знал, и когда убежали бандиты — тоже.
Очнулся, может быть, через полчаса, может быть, через час или позже. Было темно и холодно. Правда, я видел плохо, поскольку лицо опухло, а глаза заливала кровь. Но я почувствовал себя счастливым, когда пошевелил языком и выяснил, что не хватает только тех зубов, которые были выбиты в других районах Прикамья. Все тело болело — надо думать, оно иссечено ссадинами, украшено кровоподтеками и синяками. Слава Богу, из лекарств достаточно будет настойки бодяка — не наблюдалось переломов, проломов и сотрясения мозга, который все-таки удалось сохранить. В который раз уже — сохранить. И я снова поблагодарил Родину за то, что не убила. Но ни черного, ни белого света не видел. Да и не хотел… Двигался наугад, ощупью, догадками, переулками, поскольку боялся выйти на проспект, откуда меня тотчас взяли бы другие бандиты — в синей форме с золотыми звездами. Но я знал, куда иду — вверх, к кинотеатру «Алмаз», за которым живет инвалид Федя Зубков. Мне надо было дойти живым — ради мамы, папы и всех своих детей. Я должен был сделать это.