Бэтмен. Убийственная шутка - Фауст Криста. Страница 44

Сосредоточиться. Надо сосредоточиться.

И вновь на него нахлынули непрошеные воспоминания о Барбаре. В последнем она лежала на полу, в крови и со сломанными костями. Там был Джокер, который навис над ней с холодными, безумными глазами и ужасной улыбкой.

– Ты, – сказал он, устремив затуманенный взгляд на Джокера, развалившегося на троне из мертвых пупсов. – О, нет. Я... я вспомнил.

– Вспомнил? – повторил Джокер. – О, я бы не стал этого делать.

– Если вы хотите позвонить...

Нет, голос был настоящий. Черная пластиковая телефонная трубка была прямо там, в нескольких дюймах от ее лица. Ее затуманенный взгляд остановился на аккуратном круге отверстий в центре трубки. Голос доносился из телефона.

– Если вы хотите позвонить...

Она хотела позвонить. Теперь найти бы способ повесить трубку и попробовать снова.

Видимо, она опять потеряла сознание, может, и не раз, потому что по ощущениям прошло очень много времени между ее желанием позвонить и возможностью заставить руку нажать на рычаг. Но каким-то образом ей это удалось, и в награду раздался лучший звук, который она когда-либо слышала.

Телефонный гудок.

Она набрала номер, который знала наизусть. Горячую линию в бэтпещере.

– Альфред, – сказала она в трубку, – соедини меня с ним.

– Вспоминать опасно. – Джокер сменил ленивую, беззаботную позу на резкую напряженность хищника. Его острая, как бритва, ухмылка выступила на передний план в качестве оружия. – На мой взгляд, прошлое – это такое беспокойное, тревожное место. Наверно, его даже можно назвать «прошедшим бременем».

Он хихикнул сквозь стиснутые зубы. Гордон приподнялся на коленях и сделал еще одну слабую попытку согнуть дрожавшее тело и вырваться из рук своих странных похитителей. За это его еще раз жестоко дернули за поводок, перекрыв дыхание, отчего он поперхнулся.

– Память так коварна, – продолжал Джокер. – В какой-то момент ты теряешься в карнавале наслаждений, среди едких детских запахов, сверкающих неоновых вывесок пубертата, всей этой сентиментальной сахарной ваты. А потом тебя приводят туда, куда ты не хочешь идти....

Гордон не мог сосредоточиться на бессвязном монологе Джокера. Его собственный разум потерялся в лабиринте путаных воспоминаний. Он вспомнил, что однажды поздно вечером увидел, как Барбара, еще подросток, тайком вышла из своей комнаты и спустилась по пожарной лестнице, чтобы встретиться с каким-то парнем, тут сомнений не было. Как он закурил сигарету и подумал, что, наверное, стоит хотя бы попытаться ее остановить. Но потом их глаза встретились через залитое дождем окно. Она сверкнула своей наглой улыбочкой, и его сердце оттаяло.

К счастью, его дочка была слишком похожа на него.

Где она? Что, во имя всего святого, Джокер с нею сделал?

Почему он не может сосредоточиться? Что не так с его сознанием? Его накачали наркотиками? Отравили? Он умирает?

Барбара! Где ты, Барбара?

В какой-то момент ему развязали запястья, хотя он не мог точно вспомнить, когда и как. Он сжимал в покалывающих руках горсти земли и скрипел зубами, отчаянно пытаясь удержаться за здесь и сейчас. Но все вокруг было таким абсурдным, что он не мог разобраться, где реальность, а где – нет. Суровые, насмешливые лица. Джокер. Это было безумие.

Гордон изо всех сил старался не обращать внимания на грязь между пальцами.

Это. Вот это реально.

– ...туда, где темно и холодно, – продолжал Джокер, медленно поднимаясь на ноги и сгибая долговязое тело, не шевеля при этом головой, с застывшей улыбкой на лице. – В место, наполненное неясными формами вещей, которые ты так надеялся позабыть.

Он медленно спустился по ступенькам со своего мусорного помоста, пнув с дороги выпавшего пупса.

– Воспоминания бывают мерзкими, отвратительными мелкими тварями, –сказал он, – можно сказать, как дети.

Он засмеялся, махнул рукой, и истязатели Гордона снова подняли его на ноги и потащили прочь. Над ними висел потрепанный, зловещий баннер с подтекшими красными буквами.

ПОЕЗД-ПРИЗРАК

Но он едва его видел. Вместо него он увидел Барбару.

Барбара!

Двухлетнюю Барбару, голенькую, не считая подгузника и одного красного носочка. Она отказывалась одеваться и бегала по квартире, как маленький демон, упиваясь силой нового слова «НЕТ».

Шестилетняя Барбара держала его за руку и тянула к взрослому отделу библиотеки, потому что книги в детском отделе были слишком скучными, она их все прочитала.

Одиннадцатилетняя Барбара, стоя перед школой, отстранилась от его неуклюжей попытки поцеловать ее в щеку и театрально закатила глаза.

– Боже, папа, – сказала она, – Ты меня смущаешь!

– Барбара! – закричал он, не в силах остановиться, не в силах был сдержать душераздирающие рыдания, сотрясавшие все тело, пока он шел навстречу неизвестной судьбе. – О, нет. О, нет.

– Но можем ли мы жить без них? – Джокер до сих пор говорил позади него, но уже ближе. Казалось, он никогда не перестанет говорить, говорить и говорить. – Воспоминания – это то, на чем основан наш разум. Если мы не можем смело взглянуть им в лицо, мы отрицаем сам разум! Хотя почему нет? Мы не связаны контрактом с рациональностью.

Голос Джокера внезапно оказался слишком близко, его горячее дыхание коснулось щеки Гордона.

– В нем нет пункта о здравомыслии.

Гордон в сотый раз подумал, что сейчас упадет в обморок, но не упал. Не получилось. Ужас не прекращался. Гогочущий смех цирковых уродов кислотой обжигал его обнаженную кожу. Его разум дрогнул, чувства были спутаны, а тело вышло за грань выносливости. Он не мог думать.

Почему он не мог думать?

Эти ужасные мелкие не-дети, которые вели его за собой, толкнули его вперед, так, что он споткнулся и наполовину ввалился в ржавый, выцветший вагон призрачного поезда с выгнутой, облезшей улыбкой, нарисованной под мятым носом. Костлявые руки, слишком сильные для своих размеров, держали его и привязывали к древней вагонетке. Его голова завалилась назад в предобморочном состоянии.

– Поэтому, когда ты оказываешься прикован к составу из неприятных мыслей, – сказал Джокер, – который везет тебя в события прошлого, где крики невыносимы, помни, что там вечно обитает безумие.

Похабный херувим дернул ремни, проверяя, что Гордон надежно пристегнут.

– Безумие – это аварийный выход, – добавил Джокер. – Можно просто шагнуть наружу и закрыть дверь, вместе со всеми ужасными вещами из прошлого. Можно их запереть.

Театральным жестом он потянул за массивный рычаг, увенчанный черепом. Вагонетка рванулась вперед и врезалась во вращающуюся дверь с чеканкой ухмылявшегося клоунского лица, увозя Гордона в темноту.

– Навсегда.

Когда Бэтмобиль с визгом остановился перед баром «Мое алиби», проститутки и карманники, столпившиеся у побитой входной двери, разбежались, как тараканы. Он искал не их. Он искал зацепку и хотел найти ее быстро, у него не было времени маскироваться под «Спичку» Мэлоуна. Где-то в этой портовой забегаловке должна быть ниточка к Джокеру. Он что-то задумал, что-то, чему Бэтмен не мог дать названия, но он знал противника слишком хорошо, чтобы игнорировать инстинкты.

Он показал ориентировку с фотографией Джокера парочке налётчиков, подсевших на «Смешную дорожку». Проклятый наркотик был в дефиците благодаря стараниям Бэтгёрл, которая разорила Питона Палмареса и сожгла его лабораторию.

Затем он пошел проверить любителей легкой наживы, от них – вверх по цепочке до младшего Таланте, выбив дух из пары его головорезов, и даже Освальда Кобблпота, который не был союзником Джокера, пообещав ему дать разрешение на повторное открытие его проклятого клуба «Айсберг Лаундж». Пока он ничего не накопал, но вопрос был только в том, знают ли эти отбросы то, что хотел узнать он.

Внутри был бар, тянувшийся вдоль узкой комнаты с низким и неровным жестяным потолком, за долгие годы пропитавшийся никотином и дурными намерениями. В центре пола был большой ржавый слив, после каждой смены смывать кровь и рвоту. За декор могли сойти лишь старые неоновые вывески пива, криво висевшие на стенах, и лишь одна из них работала, отбрасывая болезненно-зелёный свет на угрюмых посетителей. Циничные работницы панели. Мрачные портовые грузчики и нищие бродяги. Старики с лицами, похожими на сжатые кулаки.