Коронация, или Последний из романов - Акунин Борис. Страница 7

С тех пор и появилась традиция наших ежедневных бесед – на совершенно нейтральные и, разумеется, благопристойные темы. По-русски мадемуазель выучилась на удивление быстро и знала уже очень много слов. Правда, говорила грамматически неправильно, но и в этом имелась своя привлекательность, устоять перед которой мне удавалось не всегда.

Вот и теперь, гуляя по аллее Нескучного парка, мы говорили по-русски. Только на сей раз беседа вышла недолгой и колючей. Дело в том, что мадемуазель опоздала к выходу на прогулку, и нам пришлось ожидать ее в карете целых тридцать секунд (я следил по своему швейцарскому хронометру). В присутствии их высочеств я сдержался, однако теперь, с глазу на глаз, счел необходимым прочесть небольшую нотацию. Делать мадемуазель выговор мне было неприятно, но этого требовал мой долг. Никто не смеет заставлять августейших особ ждать, хоть бы даже и полминуты.

– Это совсем нетрудно – всюду успевать вовремя, – говорил я, медленно произнося каждое слово, чтобы ей было понятнее. – Нужно всего лишь жить с пятнадцатиминутным опережением. Предположим, у вас назначена встреча с каким-либо лицом в три часа, а вы придите без четверти. Или, скажем, вам нужно, чтобы успеть в некое место, выйти из дому в два, а вы выйдите без четверти два. Для начала я посоветовал бы вам просто перевести часы на пятнадцать минут вперед, пока не приобвыкнетесь, а потом пунктуальность войдет у вас в привычку.

Я говорил дельные и разумные вещи, но мадемуазель Деклик ответила мне дерзостью:

– Господин Зьюкин, можно я буду пехевести часы на полминута? (Ей никак не давалось русское «р» – получалось нечто вроде малороссийского «х»). Больше чем полминута я всё хавно никогда не опаздывала.

После этого я нахмурился и решил выдержать паузу, так что дальше мы шли молча, а мадемуазель еще и отвернулась в сторону.

Ее высочество рассказывала брату сказку – кажется, про Chapeau Rouge [5], во всяком случае до меня долетели слова: «Et elle est alle a travers le forêt pour voir sa grandmaman» [6]. Михаил Георгиевич, очень гордый новым матросским костюмчиком, старался вести себя по-взрослому и почти не шалил, только время от времени начинал скакать на одной ножке и один раз бросил на землю свою синюю шапочку с алым помпоном.

Несмотря на хмурый день, на дорожках парка все же изредка попадались гуляющие. Дело в том, что, как мне объяснил мой московский помощник, в обычное время Нескучный парк недоступен для публики, и его ворота открылись лишь в связи с торжествами, да и то всего на несколько дней – до девятого мая, когда высочайшая чета переедет сюда из Петровского дворца. Неудивительно, что кто-то из москвичей решил воспользоваться редкой возможностью побродить по заповедным кущам, не устрашившись непогоды.

Примерно на половине дороги к Эрмитажу нам повстречался элегантный господин средних лет. Он учтиво приподнял цилиндр, причем обнажились гладкие черные волосы и седые виски; пытливо, но, впрочем, не нарушая приличий, взглянул на Ксению Георгиевну и прошел себе мимо. Я бы не обратил на этого человека никакого внимания, если бы ее высочество вдруг не обернулась ему вослед, а за нею и мадемуазель Деклик. Тут уж и я позволил себе оглянуться.

Изящный господин неспешно шагал дальше, помахивая тросточкой – решительно ничего такого, из-за чего великой княжне и гувернантке следовало бы оглядываться, я в его фигуре не обнаружил. Зато сзади, в том же направлении, что и мы, шел человек действительно примечательной наружности: широкоплечий, коренастый, с косматой черной бородой. Он обжег меня свирепыми, черными, как уголья, глазами и принялся насвистывать какую-то неизвестную мне шансонетку.

Этот субъект показался мне подозрительным, и я мысленно пообещал себе, что вплоть до повторного закрытия парка гулять мы здесь больше не станем. Мало ли какой, прошу прощения, швали придет фантазия устроить здесь променад.

Словно в подтверждение этого моего опасения навстречу нам из-за поворота выкатился кривоногий приземистый разносчик-китаец с лотком своих сомнительных товаров. Бедняга, видно, думал, что гуляющих в парке будет много больше, да только с погодой ему не повезло.

Его высочество, завидев живого китайца, вырвал ручку и со всех ног бросился к узкоглазому коротышке.

– Хочу! – крикнул Михаил Георгиевич. – Вот это хочу!

И показал пальчиком на ядовито-розовый леденец в виде пагоды.

– Ne montrez pas du doigt! [7] – немедленно вскричала мадемуазель.

А Ксения Георгиевна догнала брата, снова взяла за руку и спросила:

– A quoi bon tu veux ce truc? [8]

– Je veux, c'est tout! [9] – отрезал его высочество и выпятил подбородок, проявив замечательную для своего возраста настойчивость, а настойчивость – отличный фундамент для развития характера.

– Ах, Афанасий, купи ему, – обернулась ко мне Ксения Георгиевна. – Он теперь не отстанет. Разок лизнет и бросит.

У великой княжны собственных денег не было, и я вообще не думаю, чтобы ее высочество знала, как они выглядят и что сколько стоит. Да и к чему ей это?

Я взглянул на мадемуазель, ибо решать было ей. Она наморщила нос и пожала плечами.

Китаец, надо отдать ему должное, не предпринимал никаких попыток навязывать свой кошмарный товар и только таращился бессмысленными щелочками на ее высочество. Иной раз меж китайцев встречаются истинные красавцы – тонколицые, белокожие, с изысканными движениями, а этот был сущий урод. Физиономия плоская, круглее блина, короткие волосы торчат ежом.

– Эй, ходя, что стоит вот это? – показал я на пагоду, доставая кошелек.

– Рубрь, – ответил наглый азиат, видимо, поняв по моему виду, что торговаться я с ним не стану.

Я дал вымогателю «канарейку», хотя леденцу была красная цена пятачок, и мы двинулись дальше, причем его высочеству немудрящее лакомство, кажется, пришлось по вкусу – во всяком случае, выброшен леденец не был.

В дальнем конце боковой аллеи показалась ограда Эрмитажа, и мы повернули в том направлении. Идти оставалось никак не более сотни саженей.

На ветке закаркала ворона – громко, заполошно, и я поднял голову. Птицы не увидел, лишь клочья серого неба меж темной листвы.

Кажется, ничего бы не пожалел, только бы остановить то мгновение, потому что ему суждено было поделить мое существование на две половины: всё разумное, предсказуемое, упорядоченное осталось в прежней жизни, а новая сплошь состояла из безумия, кошмара и хаоса.

Сзади раздался звук быстро приближающихся шагов. Я удивленно оглянулся – в самый последний миг перед тем, как мне на голову обрушился удар чудовищной силы. Успел увидеть невыразимо страшное, перекошенное яростью лицо давешнего бородача и полетел наземь, на секунду потеряв сознание. Я говорю «на секунду», потому что, когда я оторвал от земли очень тяжелую, будто залитую свинцом голову, бородач был всего в нескольких шагах. Он отшвырнул в сторону Михаила Георгиевича, схватил ее высочество за руку и потащил назад, мимо меня. Мадемуазель растерянно застыла на месте, я тоже был, как замороженный. Поднес руку ко лбу, вытер что-то мокрое, посмотрел – кровь. Не знаю, чем он меня ударил, кастетом или свинчаткой, но деревья и кусты вокруг качались, как морские волны в шторм.

Бородач по-разбойничьи свистнул, и из-за поворота – того самого, откуда мы совсем недавно вышли, выкатила черная карета, запряженная парой вороных. Возница, в широком черном дождевике, с криком «тпрру!» натянул вожжи, из еще не остановившегося экипажа выпрыгнули двое мужчин тоже в черном и побежали в нашем направлении.

Это похищение, вот что это такое – произнес внутри меня очень спокойный, негромкий голос, и деревья вдруг перестали качаться. Я привстал на четвереньки, крикнул мадемуазель: «Emportez le grand-duc!» [10] и обхватил за колени бородатого, который как раз поравнялся со мной.