На север! - Граевский Александр Моисеевич. Страница 5

Миша во все глаза разглядывал проплывавшую мимо каменную громаду. Сколько раз слышал он это название — Писаный, мимо проезжал, но не догадывался, почему так назвали камень. Пять тысяч лет назад! Шутка сказать…

Иван Александрович между тем рассказывал, как метки и точны часто бывают народные названия этих скал-камней. Прислушиваясь к его рассказу, Миша каждый раз невольно соглашался с ним.

Конечно, Говорливый камень назван так за его удивительное эхо. Дыроватый камень — тоже понятно, в нем зияет видная издалека неглубокая пещера. Сыпучий камень — так названа гора у села Сыпучи. И тоже понятно почему: эта гора сложена из темного плитняка, который легко крошится.

О камне Столбы и говорить нечего. Тут все ясно. На правом берегу выстроился ряд каменных столбов. Есть еще камень Боец, прозванный так за свой буйный нрав. Раньше, когда с верховьев Вишеры в половодье шли баржи, Боец считался для них самым страшным местом. Увлекаемые бешеным течением, не раз разбивались о его коварные каменные выступы груженые суда.

Понятно, почему один из камней назвали Гвоздок. Высоко над лесом поднял он тонкую вершинку.

Правда, есть и такие названия, происхождение которых не так легко установить: Ветлан, Полюд. О них Иван Александрович сказал, что это — особая статья. Чаще всего эти названия даны местными племенами, некогда жившими здесь.

А Миша знал, почему большая гора, возвышающаяся в нескольких километрах от Красновишерска, называется Полюдом. Есть легенда о том, что на этой горе жил когда-то богатырь Полюд, который охранял здешние края от врагов. Он давно уже спит в пещере внутри горы. Но если враги когда-нибудь появятся, богатырь проснется, выйдет наружу и разгромит их.

На вершине Полюда Миша бывал много раз. Туда никогда ходить не надоест. Вид с этой вершины открывается такой, что просто дух захватывает. На востоке, в синеватой дали, виден Денежкин камень, очертания которого напоминают китайский храм. Это уже коренной Урал. До него по прямой почти сто пятьдесят километров, а с Полюда все равно видно!

На западе желтыми полосами тенятся обрывистый берег Колвы, Чердынь видно. А окрест — бескрайнее лесное море, лес, лес, лес без конца и и без края.

Отсюда, сверху, хорошо заметно, как меняются вишерские берега выше Красновишерска. Ниже города река течет в низких берегах, прихотливо закладывая одну петлю за другой. Сразу же выше города к ней начинают подступать каменные громады. Белеет отвесной стеной первый из камней, Ветлан — излюбленное место отдыха красновишерцев. Вишера омывает его подножье только в половодье, зато многие другие прибрежные скалы обрываются прямо в воду.

Может быть, потому, что саму Вишеру выше города с Полюда почти не видно, всегда хочется плыть именно туда, к северу, где на горизонте выделяется темной двойной вершиной камень Тулым. Кажется, что там обязательно должно поджидать что-то необыкновенное, интересное. И ожидание встречи с ним заставляет сильней биться сердце.

МЕЛЕНКИ

Высокие, лесистые берега незаметно отступили, и река растеклась по широкой долине несколькими мелкими бурливыми рукавами. Выбирая где поглубже, катер все больше отклонялся вправо. Протока, по которой он шел, казалась вполне надежной. Вода неслась в ней ровным прозрачным слоем. На дне была видна пестрая мозаика отшлифованных камней.

На крыше каюты сидели дядя Гриша и дядя Саша. Миша прислушивался к их разговору и легонько улыбался.

— Такая уж у меня кровь, видимо, привлекательная, — вздыхал дядя Саша. — Или кожа тонкая. Скорей всего дело тут в коже. Прокусить легче.

— Где тонко, там и рвется, — вставил дядя Гриша.

— Да-да. Вот, смотри, прилетел «мессершмитт», — дядя Саша кивнул в сторону большого овода, метавшегося вокруг них. — Ты без рубахи сидишь, а я одетый. Однако он обязательно на меня сядет. Об заклад могу биться.

Дядя Гриша хмыкнул, но спорить не стал. С минуту оба сидели молча.

— Ага! Что я говорил! — торжествующе воскликнул дядя Саша, ожесточенно хлопая себя по плечу, на которое уселся-таки «мессершмитт». — Я для них — лакомый кусок!

В это время Иван Александрович крикнул что-то мотористу. Катер, разворачиваясь поперек течения, пошел к берегу. Когда он вылез носом на песчаную отмель, мотор замолк. Сразу же стало тихо.

Катер вплотную подошел к знаменитому перекату, который здесь называли Меленки. Что значило это название, никто не знал. Оставалось догадываться, что оно связано со словом «молоть». Перекат, действительно, основательно «молол» воду.

Отец признался, что вначале немного потерял ориентировку, забыл, можно ли плыть по той протоке, по которой они направились. А сейчас он ясно видел свою ошибку: катер пошел по неверному пути. Всем хороша эта протока, но на выходе из нее была в свое время насыпана каменная гряда, чтобы направить основную массу воды в другую протоку, сделать ее глубже. Давно это было сделано, лет шестьдесят назад, но остатки гряды не давали возможности плавать по этой протоке. Отец советовал вернуться назад и подниматься затем вдоль противоположного берега.

Голоса разделились. Иван Александрович и дядя Саша поддерживали отца. Дядя Гриша и моторист Николай настаивали на том, чтобы плыть вперед, попытаться форсировать горловину протоки.

В конце концов дядя Гриша сумел переспросить всех. Тыча пальцем в грудь то одному, то другому, он грозно спрашивал:

— Где же катер испытывать, а? Может быть, в идеальных условиях? Может быть, нам в Пермь вернуться и там поплавать?

Возражений дядя Гриша не слушал. Что бы ему ни говорили, он только с досадой отмахивался.

Когда судно вновь тронулось вперед, дядя Гриша подмигнул Мише и весело спросил:

— Ну, пройдем или нет?

Миша только плечами пожал: кто его знает…

Однако дядя Гриша продолжал настаивать:

— Тут, говорят, глубины тридцать сантиметров. Полуглиссер прошел бы?

Миша ответил, что вряд ли. И тут же ему был задан вопрос: а почему?

Вспомнив жалобы худого моториста у костра, Миша ответил:

— Винт сломает.

Этот ответ, видимо, понравился дяде Грише. Он снова подмигнул и озорно вскинул голову:

— А мы не сломаем! Почему?

Миша в первый момент удивился этому нелепому вопросу. Потом понял, что дядя Гриша шутит. И действительно, как можно сломать винт, если его совсем нет? Чепуха!

— И руль не повредим! — продолжал дядя Гриша. — У нас днище плоское, ничего на нем не выступает. В чайном блюдце проплывем.

Катер входил на перекат. То, что водный поток устремляется здесь по наклонной плоскости, было видно на глаз. Вода уже не скатывалась ровным слоем, а рябила. Эта рябь — свидетельница мелководья — тянулась далеко.

Отец стал по носу и, полосатым шестиком измеряя глубину, каждый раз сообщал о ней мотористу в открытое окно каюты.

Вот катер наткнулся на преграду, на минуту остановился и задрожал всем корпусом. Мотор начал работать тише, и катер сразу понесло назад. Но вновь взвыл мотор, и вновь катер пошел вперед, на этот раз чуть левей.

Миша услышал какое-то громкое щелканье. Казалось, что внутри катера кто-то резко бьет молотком по железной трубе. Дядя Гриша, слегка склонив голову, тоже внимательно прислушивался к этим звукам. Поймав недоуменный Мишин взгляд, он чуть-чуть, одними губами, улыбнулся. Глаза и лицо оставались серьезными.

— Опасная штука, — вздохнув, произнес он после особенно сильного щелчка. — Лопасти у насоса может поломать…

Посередине палубы, по всей ее длине, тянулась большая, в Мишин обхват, труба. Над палубой горбом возвышалась лишь часть ее. В одном месте в трубу был врезан колодец, прикрытый массивной крышкой, укрепленной на болтах. Из этого колодца и доносились удары.

Дядя Гриша присел около колодца на корточки и, поглаживая головки болтов, словно уговаривая кого-то потерпеть, обратился к Мише: