Пасифик (СИ) - "reinmaster". Страница 108
Вот он, последний шанс! Уж точно — самый последний…
— Вернер, — сдавленно выпалил Хаген, почти теряя сознание. — Вернер!
И — не веря — почувствовал, как мягко, почти нежно отпустили его пальцы. Выдох — скольжение волны вслед за отливом. Недовольно скрипнул диван, вновь принимая вес отяжелевшего тела.
— Вернер? — прошептал Кальт.
Хаген не видел, изменилось ли его лицо, но и с зажмуренными глазами мог представить, как совместились фрагменты, подарив разбитой маске так недостающую ей симметрию. Вдох и выдох, тишина, тишина…
Доктор Зима не сказал «виноват». Он выразился иначе.
— Увлёкся, — сказал он тихо. — Эрвин, я, кажется, опять…
Он вздохнул и замер, будто ожидая решения или, может быть, приговора. Трясущимися руками Хаген поправил катетер и взялся за горло, пережимая крик. Другая физика, другая логика… Безумная снежная логика, за гранью живого, человеческого понимания.
— «Блицштраль»?
— Узкое место, — шепнул человек, укрытый темнотой, как одеялом. — Нужно демонтировать. Все интересуются. Очень опасно… Очень!
— Я демонтирую. Но мне нужен доступ…
— Конечно, — сказал Кальт. Его голос опять звучал чётко, деловито. — Возьмите блокнот. Придётся кое-что записать. Или запомните так?
— Я лучше запишу, — сказал Хаген.
***
Он писал, царапал грифель, а воздушный корабль уносил тучи к западу. Илзе смеялась, стоя на крыльце, поправляя вязаное крючком меховое оперение, и блистательный Франц выстукивал марш по крышке бардачка, дожидаясь пока хлопнет дверь Коричневого дома. «Что-то ты невесел, солдат». Да, я невесел. И если бы можно вернуть, то я бы вернул, вот именно в тот момент — сфотографируйте промельк солнца! И если есть Пасифик, то пусть себе и будет, далёкая благословенная земля, отмеченная на многих картах…
— Карта. Тяните карту.
Расстегнув ремешок часов, он вытянул блестящую полоску и положил обратно холодную, тяжёлую руку с синими взбухшими венами. «Это происходит не со мной, — опять подумал он. — А с кем-то другим».
— Вы меня ненавидите? — прошептал он.
Тишина. А потом:
— Ерун… как я… того, кто меня формиро…вал?
Кальт улыбнулся, с недоумением — и явным усилием.
— Устал, — сказал он вдруг, зевнув и смутившись — всё так же, не открывая глаз. — Простите меня, Эрвин… вы позволите? Я буквально пять минут…
— Спите, Айзек, — деревянными губами произнёс Хаген. — У вас каникулы.
Второй флакон был почти на исходе. Третий, прохладный конус, отсвечивал чернильным боком. Хаген проверил автоматическое переключение, снизив скорость на две единицы, добавив совместимые компоненты — релаксант и анальгетик. Час. Возможно, меньше.
Я должен ускориться!
Вспомнив предупреждение, он отыскал в шкафу защитный костюм — лупоглазый шлем, высокие перчатки. Посмотрел назад. Сгусток темноты в кресле-сугробе подмигнул мёртвым синим огоньком: тотен-братец охранял своё наследство. Хаген снял китель, свернул и осторожно положил на самый край и сам сполз туда же, оказавшись в опасной близости от скрюченной кисти, мерно сгибающей невидимый эспандер.
— Мне жаль, — сотрясаясь от подавляемых рыданий, шептал он снова и снова. — Мне жаль! Айзек, мне жаль, мне так жаль…
И, словно откликаясь на знакомые позывные, лежащий на диване человек повернул голову и шевельнул губами, заканчивая сухо и методично, как привык заканчивать всё на свете:
Жаль… Но ютиться в темноте угрюмой
Бесцветных норок нам еще придётся,
И дни придётся дергать, будто струны.
А время незаметно проберётся
В те комнаты, где печка треск разносит,
Где мы стоим у запотевших окон
И смотрим в пустоту дворов напротив.
______________________________________________________________________________________
[1] по одной из легенд святой Николай подбросил в дом бедняков три золотых яблока через дымоход. Так и было положено начало традиции дарить детям подарки на Рождество.
[2] Здесь и далее Кальт цитирует стихотворение Georg Heym "Der Winter" (в переводе Н.Кульчицкой)
Глава 34. Вернер
Когда он добрался до Куба, на часах было пять-сорок пять.
Стенная панель отошла, и он спрыгнул в развал пустоты, как будто ухнул в бездонную пропасть. Пропасть мягко спружинила. Качнувшись в ответ, Хаген переступил с ноги на ногу, затравленно оглянулся…
И вдруг обнаружил, что путь уже завершен.
Он стоял посреди огромного зала — ангар или эллинг — в окружении гибких, без устали перемещающихся квадратов дрожащего света. Полупрозрачные пятна двигались непрерывно, вычерчивая сложный маршрут по полу и потолку. Откуда исходил этот свет? Стреловидный проём окна был полностью затянут слюдой, лишь наверху, в осколке чернеющей стали подмаргивала яркая точка.
Неужели это звезда?
Он тихо шагнул ещё, понимая, что вот-вот упадёт. А может, взлетит, как только усталость достигнет критической массы.
Верно. Взлётная полоса начинается именно здесь.
Вот только где? Затерянное в ночи пространство гудело, щёлкало, трепетало. В неоновых бликах порхали жестяные снежинки. Хаген поднял голову, да так и остался, сражённый соборной, почти нереальной высотой потолка. Это был датен-зал «Эренраум», гигантский вычислительный центр. «Я хотел бы его рассмотреть, — подумал он, чувствуя, как в носу шевелятся слёзы. — Я бы хотел…»
Но время уже ускользало. Он подался вперёд, обнимая прогретый разрядами воздух, и хрипло сказал:
— Тик… И так.
***
Трах-тах-тах!
Круговые прожекторы, вспыхнув один за другим, черкнули огнём по сетчатке. «Ого, чёрт!» Что-то брызнуло, и он инстинктивно прикрылся локтем, заслоняясь от лазерного прицела. Веки стали прозрачными, обнажив багровый, фантастически чёткий капиллярный узор. «Хальт! — прогрохотало сверху — Смирно! Не двигаться! Лечь!» В ноздри дунуло жаром, пронзительно завизжали турели пулемётных платформ… Хаген стремительно вскинул руки.
Болезненно щурясь сквозь ресничную каплю, выкрикнул, срывая гортань:
— Вернер! Мне нужен Вернер!
Бу-бу, гу-гу! Рогатое эхо взметнулось по стенам, отразившись от звонких экранов прогнозных машин. Хаген сжался. Ему показалось, что где-то открылась заслонка огромной печи. Воздух взъярился, вскипел, обвился живым колесом, толкая то взад, то вперёд. «Меня разорвёт на куски» — мысль была отстранённой, он падал в огонь, но при этом стоял на ногах, как оловянный солдатик, цепляясь за корни земли.
Электрический вихрь закрутился у самых ресниц…
И вдруг всё унялось.
В наступившей тишине чей-то голос потрясенно спросил:
— Вы? Как вы здесь оказались?
— Не поверите, — выдохнул Хаген. — У вас дыра в стене. Чёрная дыр-р…
Он задохнулся. Неверными руками содрал с себя потный подшлемник, зацепив изрядный клок волос. Ай-ай, дружок! Нажал треугольную выпуклость на грудной пластине и вышагнул из резиновых листьев, как из отжившей змеиной кожи.
— Что вы делаете? — лязгнул голос.
Определённо, для искусственного разума он был слишком нервозен.
— Раздеваюсь, — сказал Хаген. — Хайль, Эрвин Вернер, я принёс вам «Блицштраль». Вы в курсе, что такое «Блицштраль»?
Голос был в курсе. Механический глаз завертелся в стеклянной орбите.
— Невозможно. Вы лжёте! Ловушка! Где этот дьявол, ваш доктор?
— Я его убил, — чётко произнёс Хаген. — Могу предъявить доказательство.
Ночь хрипела в лицо, дышала карбидом и пылью. Ночь потребовала:
— Предъявите.
Хаген кивнул — хорошо.
И вынул из кармана часы со сломанной стрелкой.
***
Вернер ждал его в конце коридора.
Ввиду позднего часа он был облачён в шёлковую пижаму, на которую был наброшен халат, войлочные туфли и головную повязку-сеточку — сплошное белое пятно, выбившее из груди Хагена сухой астматический хрип. Но мумия шевельнулась — и наваждение рассеялось. Она была ниже, субтильнее, значительно уже в плечах, а главное — в ней напрочь отсутствовала та упрямая готическая вертикаль, что не раз задавала соли и перцу местной палате мер и весов.