Пасифик (СИ) - "reinmaster". Страница 57

— Нет! — сказал Хаген, вжимаясь в упругую спинку дивана.

Нестерпимый физиологический позыв скрутил кишки в раскаленный пульсирующий жгут. Такого чистого ужаса он не испытывал с тех пор, как посетил местный игрокомплекс. Сейчас от тераписта несло безумием — озоном и горелой органикой, Хаген словно оказался вблизи мощной кварцевой лампы, и она придвигалась всё ближе.

— Нет? Так-таки и нет?

— При чём тут моя тайна? Может быть, всё проще? Может быть, всё дело в том, что вы тоже пытаетесь подтянуть себе всю колоду?

— Что-что? — заинтересованно переспросил доктор Зима, опускаясь рядом.

Хаген резво отполз в угол, уцепился за подлокотник.

— Трудно принимать взвешенные решения, когда карты меняют масть. Вы обвинили Улле в некомпетентности. Как же он будет компетентным, если вы постоянно подтасовываете факты?

— Ух ты! — сказал Кальт. — Франц, обрати внимание! Улле приобрёл заступника, а у нас появился оппонент. Весь мир против нас, скажите на милость! Лидер, Мартин со своими болванчиками, а теперь ещё и эмпо-техник, свалившийся с луны. Мы чертовски непопулярны!

Гипсовый охотник примостился в кресле — комфортабельном сугробе, достаточно просторном, чтобы развалиться во всю ширь и немного подремать. Но он не дремал: горящие глаза неотрывно следили за каждым движением доктора. Хагену подумалось, что в этом кресле и в этой позе Франц провёл не одну бессонную ночь, составляя компанию своему чересчур активному хозяину. Наблюдая терпеливо и самозабвенно, как дети готовы смотреть на пляшущие язычки пламени или кропотливую вязь морозного узора на стекле.

— Я могу его убить, — сказал Франц.

Хаген не понял, кого он имел в виду. Лидера или Улле? Или… Зато терапист, кажется, уловил суть:

— Убьёшь и займёшь его место?

Франц потупился. Теперь уже Кальт рассматривал его в деталях, пристально и беззастенчиво, оценивая и подводя итог.

— Ты предлагаешь хорошие, надёжные решения, — проговорил он неожиданно мягко. — Не твоя вина, что они не подходят.

Эффект был как от удара наотмашь. Франц побагровел. Точнее, побагровели только скулы, яркими мазками по сухой штукатурке. В руках он держал головоломку, и теперь крепко сжал её, так что поверхность взорвалась диссонансным аккордом тревожно-жёлтых и оранжевых нот.

— Интересно, — сказал Кальт, подхватываясь с места и стремительно подходя к креслу, где клубком свернулся Франц. — Очень интересно. Позволишь прикоснуться? Или тоже будешь скакать от меня через клетку?

Он потрепал охотника по рассыпавшимся волосам. Франц закрыл глаза.

— Наш техник как-то вдруг передумал перегрызть мне глотку. Потерял азарт. А ты?

— Я?

— Ты, ты.

— А… смысл?

Кальт присвистнул.

— Чудеса! Такими темпами я скоро перестану вас различать, мои молчаливые, хмурые правые руки. Ведь так недолго и запутаться. Да ещё эти одинаковые неразменные синяки, волшебным образом возвращающиеся на ваши физиономии. Видимо, придётся расширить дверной проём — вы так часто сталкиваетесь лбами. Но вам следует запомнить одно: мне нужны обе руки. Целые и боеспособные! Хотелось бы и без мелких травм, но тут уж ничего не поделаешь: никто из нас не совершенен.

— Есть ведь ещё одна, — напомнил Франц неожиданно сварливым тоном.

— Ну, это левая, и за неё я спокоен. Она хитрее нас всех вместе взятых. Когда Мартин наконец решится меня удавить, останется только моя левая рука, прекрасная как рассвет над Райхом. Впрочем, у эмпо-техника тоже есть некоторое пространство для маневра. Если, конечно, я деактивирую пару устройств, синхронизированных с моими жизненными показателями. Не ручаюсь, что мы будем жить долго и счастливо, Йорген, но то, что мы умрём в один день — это уж как пить дать.

Живот опять скрутило. Хаген поздравил себя с тем, что вот уже больше суток ничего не ел. Именно сейчас отпрашиваться в уборную было сродни самоубийству.

— Тик-так, — продолжал доктор Зима, рассеянно перебирая пряди белокурых волос своего охотника, дрожащего так, словно его вот-вот хватит удар. — Всем приспичило на север. Что же вы ёрзаете, Йорген? Вам тоже куда-то приспичило?

— Я подожду, — выдавил Хаген. Его прошиб холодный пот.

— Вот-вот, лучше подождите. Я буду краток. Мне, видите ли, нужно собираться. Меня, видите ли, жаждут видеть в Резиденции по очень важному вопросу. А когда я закончу доклад, меня будут учить послушанию.

— Вас?

— А, вам тоже смешно? Времени и без того в обрез, стоит ли тратить его так бездарно?

Он фыркнул. В сочетании с неподвижной покерной маской это прозвучало жутковато.

— Север. Ха!

— Север — это Пасифик, — подсказал Хаген.

Приоткрыв один глаз, Франц беззвучно проартикулировал: «Заткнись, кретин!»

***

— Все пути ведут в Пасифик. Пасифик! Я не знаю никакого Пасифика. Да кто его видел вообще? Фикция, мнимая величина. Есть Стена — я могу исчислить её площадь, лизнуть, пощупать, капнуть кислотой… Есть составы с провизией и предметами быта — прекрасно, как учёного они меня не интересуют, зато интересуют с точки зрения обывателя. Всё, больше нет ничего, что интересовало бы меня как предмет исследования.

— То, что за Стеной. Разве это не цель науки — изучать то, что скрыто?

Ртутная стрелка термометра целеустремлённо ползла вверх. Хаген не мог отвести глаз от одухотворенного лица доктора Зимы. Голос тераписта звучал жёстко и страстно, сквозь тёмно-стеклянную телесную броню пробивался свет, тоже жёсткий, бескомпромиссный, обжигающе яркий как от разогретого до предела проводника в лампе накаливания.

— Наука, в первую очередь, рациональна. Практична. Наука не занимается фикциями! По нашу сторону Стены нет никакого Пасифика, зато есть Территория, которая поглощает нас сантиметр за сантиметром. Что есть Территория? Я не знаю, но готов рассматривать её в качестве научной проблемы. А ещё есть вопросы, масса вопросов — не проблем, которые это сборище идиотов не считает достойными изучения.

— Например?

— Что такое верблюд?

— Что, простите?

— Вы слышали. Я спросил, что такое верблюд?

— Животное.

— А что такое животное? Иногда вы произносите «боже мой». Виллем тоже постоянно употребляет это словосочетание. Что такое «боже мой», Йорген?

— Не знаю… фигура речи?

— Фигура речи, — повторил Кальт. — Фигура… речи…

Он вновь присел на диван, упал на него своей тяжестью. Беспокойная крылатая тень порхнула вниз и распласталась у ног. Из-за множества источников света теням в этой белой комнате приходилось туго.

— Мы произносим разные слова и не помним, откуда берём их значение. Но ведь берём! Человек — это животное в ряду других животных — простейших, головоногих моллюсков, млекопитающих, окапи, слонов, мангустов, шимпанзе. Смотрите, сколько слов я произнёс. Что они означают? Здесь, в Райхе, нет никаких животных, но у слона — большие уши, а я это знаю. И это мучительно, Йорген, — каждое мгновение сталкиваться с таким знанием! Человек — любопытное существо, но он ещё чертовски логичен. Вам кажется, что я ничего не чувствую? Это не так — у меня болят мысли!

— Что вы собираетесь делать?

— Мне не хватало вас, Йорген, в самом деле не хватало — эмпо-феномена, который вместо того чтобы активно сопереживать, может быть, даже жалеть, ведь это так естественно и тоже в природе человека… вместо всего этого требовательно заглядывает мне в глаза и спрашивает, что я намереваюсь делать. Я вам скажу. Ложная память. Территория. Меня интересует проблема памяти и Территории. Я думаю, это одна проблема. И я намереваюсь решить её раз и навсегда!

— Каким же это образом?

— С помощью ваших нейроматриц, мой саркастичный техник. Территория отравляет наше сознание, посылая нам фикции. Что вы там шепчете во сне? «Мысль — это радиоволна?»

— Я?

— Вы. В последнее время вы спите мало и беспокойно. С радиоволной, конечно, дали маху, но общее направление выбрано верно.

— Вы меня прослушивали! — потрясённо сказал Хаген. Он знал, что стены дома скрывают множество секретов, но почему-то не принимал всерьёз мысль о том, что Кальт мог подключиться в редкие часы сна. Это казалось… неправильным. Дом, как-никак, должен оставаться домом, пусть изначально он и принадлежал кому-то другому.